– Как вы хотите, чтобы я к вам обращался?
– Не хочу я никакого обращения. Называй меня по имени – Нигелль. Твой язык сможет это произнести? Если нет, то, может, «ублюдок». Или «шлюха». «Сука». Все подойдет, но не «господин».
– Но, гос… – я осекся, и теперь мое раздражение только увеличилось. Я был эроменосом и иного не знал. Он просил слишком многого: я, будучи рабом, рабом быть не должен. Меня научили гнуться, принимать то, что у меня могут попросить невозможного просто для того, чтобы господин посмотрел, как я истекаю кровью. Но это… это превосходило все.
– Я – раб, господин, и принадлежу вам. Вы – мой господин. Как я могу обращаться к вам иначе? – я говорил резким тоном, потому что не мог унять отчаяние и гнев. Пусть он изобьет меня – больше не могу держать это в себе.
– Мне не нужен раб. Я с самого начала сказал тебе. Тебя ко мне насильно приставили, а сейчас я хотел бы, чтобы ты ушел, и я смогу хоть ненадолго забыть о твоем существовании.
Он не хотел раба. Он не хотел меня!
«Возьми его с грубой силой».
Я не ушел, а впился в него взглядом, в него, лежащего на боку спиной ко мне. Его спина. Лоснящаяся от масла, испещренная полосами, все еще горячая после порки. Во мне поднялась ярость.
«…пометь его, как свою собственность».
Наклонившись вперед, я провел кончиками пальцев по линии его позвоночника, не особо задумываясь над тем, что делаю, просто меня притягивали красные отметины ремня. Милорд охнул, выгибаясь, чтобы избежать прикосновения.
«Привыкай к этому, мальчик, если хочешь сделать его счастливым».
И тогда что-то во мне сломалось, плотина треснула, и тонкая струйка алчности начала подпитывать бурлящее во мне негодование. Думаю, во мне появилось желание пристыдить его, заставить хоть немного вкусить того, чем он меня кормил.
Рывком уперся коленом ему в поясницу, а рукой надавил на плечи и прижал к кровати.
– Вот это? Вот это то, чего ты хочешь… господин?..
Он не сопротивлялся, когда я переворачивал его, и сейчас не возражал, пока я прижимал его к матрацу, лишь сказал в покрывало:
– Неважно, Сильвен. Это моя ошибка, моя глупость. Ты – то, что ты есть. Иди спать.
Его слова были предельно ясными, но уныние в голосе говорило о другом, оно умоляло, чтобы я не послушался – я был уверен. От вида его покорности у меня вскипела кровь. И в тот момент он был не тем мужчиной, кому надо услужить, его надо было взять и наслаждаться им. Я начал забывать себя.
«Умоляй меня, Ис. Я хочу слышать, как ты всхлипываешь и просишь меня».
Одной рукой удерживая его плечо, я развязал брюки. Просто потянул за завязку на талии, и они соскользнули с моих бедер. Усевшись ему на поясницу, наклонился и лизнул его мочку.
– Ты хочешь быть моей шлюхой? Я правильно услышал? Ты хоть знаешь, что означает быть шлюхой раба, его грязной подстилкой?..
– О боги, – вырвалось с прерывистым низким стоном боли.
– Да, но ты предпочитаешь своих богов моим, ведь так? Не красота Эроса, а животная похоть Цернунноса*, берущая тебя, пронзающая, насилующая в пылу ярости, – говорил ему на ухо и терся об него, водя членом по впадине между его ягодиц, а в моих ушах шумело от притока крови.
Вновь застонав, он непристойно раздвинул бедра и зарылся лицом в одеяла. Я принял это за положительный ответ. Потянулся к все еще открытой баночке и нанес на себя тонкий слой, подготавливаясь, чтобы взять его. Моя здравомыслящая часть забилась от страха в угол, бормоча, что милорд вообще-то не просил этого, но с каждым моим судорожным вздохом ее голос становился все тише, тая, словно снежинки на ладони.
Быстро и грубо ввел в него два скользких пальца и ощутил, как милорд застыл.
– Я намереваюсь трахнуть тебя, господин. Есть возражения?
Теперь он лишь тяжело дышал, а внутри меня шла борьба: одна часть все еще протестовала, настаивая на том, что меня постигнет смерть за поступок, который я собираюсь совершить. Но я уже зашел слишком далеко, и последствия мне были безразличны. Если моим наказанием станет смерть или побои, каких я еще не испытывал, все приму и буду сожалеть лишь о том, что вновь вот так он лежать предо мной не будет. Я действительно собирался взять этого мужчину.
Схватив его за волосы, рывком запрокинул голову, обнажая горло, будто хотел разорвать его. Холодным тоном сказал ему на ухо, немного хрипя:
– Отвечай мне, господин, – теперь в обращении была неприкрытая ирония, насмешка, которую, наверное, уже ничего не смоет. – Ответь мне своим телом. Откройся мне, умоляй разорвать тебя надвое.
И он ответил. С рвением, угрожающим подорвать тот контроль над ситуацией, что у меня еще остался, он потянулся руками и, зовя меня по имени, приподнял бедра, раскрывая пальцами половинки.
Получив приглашение, я пронзил его. Вошел рывком без всякой нежности, слушая, как он вскрикивает, пытаясь приспособиться ко мне.
Когда его тело начало принимать мое, я стал входить в него, как учил Кармин, целясь так, чтобы услышать удовлетворенные стоны милорда. И хотя моя жажда ничуть не утихла, свое предназначение эроменоса я помнил хорошо, и от инстинктов так просто избавиться не мог.
Метя низко, я шел медленно и по наитию, пока из горла господина не вырвался глубокий стон, давший мне понять, что я нашел то, что искал. Некоторое время двигался так, сдерживая себя и впиваясь зубами в губу, пока та не начала кровоточить, методично трахая его короткими аккуратными толчками, и уже скоро мои яички грозили разорваться от желания. Милорд пальцами вцепился в покрывало, сжав ткань в кулаках и притянув ее к себе, в то же время еще больше разводя бедра в стороны.
Закрыв глаза, я вновь увидел его, в комнате, где пахло огнем и свежим потом, его кожа блестела от жары, выпуклости и впадины мышц подчеркивал желтый цвет ламп. Тянущийся ко мне за поцелуем, за лаской, темные глаза умоляли об этом. Именно об этом! О боги. Я хотел взять его, когда он висел передо мной, и теперь думал, как я могу сдерживаться?
Упав ему на спину, я начал двигаться основательно, больше уже не заботясь об удовольствии милорда, трахая, как животное в течке, тяжело дыша ему в ухо, погружаясь в скользкое жаркое тело, которое обнимало меня и вело к пику. Ближе, ближе, и горячая кожа господина продолжала взывать ко мне, пока я наконец не поддался искушению и, широко открыв рот, не впился зубами ему в плечо. С силой.
Содрогаясь и крича, он судорожно сжался вокруг меня, и в последнем жестком толчке я пригвоздил тело подо мной к матрацу. Удерживая его внизу и наслаждаясь окатывающими меня волнами оргазма, я излился семенем внутрь него. Помечая господина как свою собственность.
__________________________
*Цернуннос – бог природы и изобилия у кельтов, защитник животных, выражение закона охоты и урожая, также темное бессознательное, природные животные инстинкты.
***
Следующим утром я проснулся и ощутил жар спины милорда, прижатой к моей груди. Солнце еще не встало, и комната была залита синевой сумерек, но настойчивая тяжесть в паху требовала внимания. До конца не пришедший в себя, я медленно пытался понять, где нахожусь, и у меня застыла кровь в жилах, когда вспомнил события прошлого вечера.
Теперь с широко распахнутыми глазами я оценивал положение, в котором оказался. Я хорошо знал, до какого чужеродного состояния разума может довести порка – покорного и раболепного. Конечно, ни один уважающий себя мужчина не будет наслаждаться подобными воспоминаниями.
Осторожно отодвинулся от тела, лежащего рядом, желая быть вне постели господина, когда он проснется, и лучше не просто вне, а как можно дальше, и тот мог бы с легкостью притвориться, что прошлого вечера не было. Возможно, это спасет мне жизнь.
Когда я пошевелился, он с ворчанием прижался ко мне – всего лишь жалоба тела, недовольного лишением тепла. Собравшись с духом и стиснув зубы, чтобы справиться с предрассветным холодом, я выскользнул из-под одеяла и подоткнул его, сберегая тепло и молясь, чтобы милорд не проснулся сейчас.
