Там я повел его прямо к кровати в спальне, на которую он тут же упал и быстро повернулся на бок. Но когда я наклонился, чтобы развязать его шарф, он хлопнул меня по руке.

– Оставь меня, – опять вернулась угрюмость, и его голос был как у пьяного: тягучий и низкий.

– Господин, на вас все еще накидка и сапоги. Вы не можете так уснуть.

– Я сам могу о себе позаботиться.

Не двигаясь, я стоял рядом и чувствовал, что он просит от меня слишком многого: стоять и смотреть на него в таком состоянии.

Наверное, он понял, потому что через мгновение сел на кровати и стянул накидку. Я взял ее, а милорд наклонился, чтобы снять сапоги, кривясь от боли – кожа на спине натянулась.

– Уйди, я сказал.

Меня трудно разочаровать. Я знал только рабство и хорошо понимал, что чувство разочарования исходит от желаний, которые лишь помогают делать меня несчастным. И научился не хотеть. Но сейчас во мне, переливаясь через край, поднимался гнев, наверное, потому что подобная ситуация была для меня новой. Кто-нибудь слышал о господине, отказывающем рабу прислужить ему, когда упомянутому господину явно требуется помощь? Упрямый осел.

Я ушел, но собирался вернуться. Оказавшись в своей комнате, стянул сапоги и верхнюю плотную одежду, в спешке свалив все кучей на полу. Затем достал пару свободных брюк и тунику – наряд, который позволит мне позаботиться о нуждах господина, не сковывая движений. Я бы вообще остался обнаженным, если бы это не вызвало еще больших нареканий от милорда.

Переодевшись, взял баночку в ящике шкафа – одну из нескольких в «аптечке» раба, которой меня снабдил Кармин по прибытии во дворец. Обдумывая, как мне преодолеть сопротивление господина так, чтобы применить лекарство, я вернулся в спальню милорда и обнаружил, что он все еще сидит на кровати, осторожно расстегивая рубашку. Он избегал моего взгляда, вместо этого глядя на последнюю пуговицу, которую вынимал из петли. Мне казалось верхом дерзости не спросить разрешения, но я бросил баночку рядом с ним на постель, а сам тотчас зашел ему за спину и начал стягивать рубашку с плеч.

– Нет, – милорд дернулся, отстраняясь от меня, но я быстро схватил его за запястье, останавливая.

– Я принес мазь для вашей спины, – сев позади, я снял с него рубашку и прикоснулся ладонью к израненной коже.

Милорд вздрогнул от прикосновения и сказал:

– С моей спиной все нормально.

Лорд Нигелль – воин, главнокомандующий королевской армией, вел себя, как вздорная юная принцесса. Никогда не думал, что подобное возможно.

– Господин, – само обращение было раболепным, но даже я слышал скрытую в нем решимость, – завтра утром вы должны присутствовать в оружейном дворе, а если вашу спину оставить без внимания, то вы всю ночь не уснете. Подумайте хотя бы об этом.

Было ясно, что я зол, и как только гневные слова сорвались с моих уст, я затрепетал от страха. Сейчас милорд поднимется и ударит меня: негодование при виде моей дерзости превысит любую боль.

Но он не поднялся. Вместо этого я почувствовал, как под моими пальцами мышцы спины расслабились, и напряжение из его членов ушло. Плечи опустились, раздался глубокий вздох, и господин наклонил вперед голову – я счел это согласием.

Мазь была хорошая, способствовала расслаблению мышц и заживлению ран, и я толстым слоем нанес ее на повреждения. Прикосновения мои были осторожными, но точными и уверенными – я по опыту знал, что сейчас касания будто перышком больше раздражают, чем успокаивают. Убедившись, что он полностью смирился с моими манипуляциями, я уговорил его снять брюки и лечь на живот. Потом принялся несильно разминать его плечи, прошелся по бокам вниз к пояснице, осторожно минуя следы ремня и чувствуя, как тело под моими пальцами расслабляется.

– Это твой бальзам.

Нет, не мой. Но я еще не привык к тому, как он говорит подобные вещи.

– Да, господин, он хранится в моей комнате.

– Он смягчает боль. Что там? – милорд говорил ленивым тоном, и казалось, ему больше хотелось слышать мой голос, чем то, что я рассказывал.

– Окопник для заживления. И, думаю, еще подорожник. Розмарин и лаванда, чтобы очистить раны и унять боль. Уверен, шалфей туда тоже входит. Я очень его люблю и чувствую в мази его запах. Он больше успокаивает дух, чем плоть, – говорил тихо и мягко, больше уделяя внимание звучанию голоса, чем словам. – Я добавляю масло шалфея в вашу вечернюю ванну. Вам нравится?

– Должно нравиться, – пробормотал он, а потом добавил: – Это мазь рабов, ведь так? Предназначена специально для того, чтобы унять боль после побоев?

– Да, и широко используется. В семинарии она всегда у нас была. Лорд Риедич не разрешал мне ничем пользоваться, но Кармин принес мне запас, когда я появился во дворце. Вы ведь понимаете, что мне не довелось ее применить? – я улыбнулся, и, хотя господин не мог меня видеть, он улыбнулся в ответ, чувствуя поддразнивание в моих словах.

– А если бы я отхлестал тебя, мог бы я втереть тебе мазь в спину, как ты втираешь в мою?

Я закусил губу, представляя, как это было бы – почувствовать его руки на своей спине, облегчающие жгучую боль, которую он же мне и причинил. От этой мысли я возбудился и внезапно понял, что мои пальцы замерли. Потом вновь начал гладить его кожу и глубоким голосом ответил:

– Вы можете делать все, что пожелаете, господин.

Сонным тихим голосом милорд спросил:

– Тебе бы понравилось?

О боги, конечно, да. Но я научился быть осторожным, вдруг чувствуя, будто меня загоняют в ловушку, сравнивая взгляды господина и эроменоса. Поэтому просто сказал:

– Ваше удовольствие доставляет мне радость, господин.

И тут его плечи окаменели, и он сделал движение руками, словно хотел подняться с кровати. Разозленный, милорд прорычал:

– Не надо! Просто прекрати.

Что и сделал. Я тотчас убрал руки с его кожи и отпрянул назад.

– Простите, господин, – извинение вырвалось машинально, и, произнося его, я склонил голову, хотя сам до конца не понимал, за что прошу прощения. Если будет на то воля Эроса, в свое время это узнаю.

Поднявшись на локтях, он уперся лбом в кровать.

– О боги, Сильвен, ты можешь этого не делать? Хотя бы сегодня – о большем не прошу.

– Господин, – я склонил голову еще ниже, размышляя, не следует ли мне упасть, преклонив колени, на пол. То удовольствие, которое я испытывал от прикосновений к нему, ушло прочь под натиском возвратившихся терзаний. Он был загадкой, и я уже совсем перестал понимать – если вообще хоть когда-то понимал – что же принесет ему наслаждение.

Я задержался взглядом на красных полосах на его спине, кончиками пальцев все еще ощущая их выпуклые очертания.

«Трахни его».

Нет. Обращать внимание на слова свободного человека – сумасшествие чистой воды.

У меня перехватило горло, когда я попытался заговорить.

– Я хочу повиноваться. Но… пожалуйста, простите меня. Я глуп и сбит с толку… и… я не могу понять, что ж я должен прекратить, – мой голос дрогнул. – Пожалуйста, господин…

Стон милорда прервал меня.

– Вот это. Ненавижу. Ты называешь меня этим каждую минуту. О боги, только не сейчас, я просто не выдержу.

– Господин?

– Да, это твое «господин»! – он поднял голову и посмотрел на меня уничтожающим взглядом, затем с отвращением перекатился на бок ко мне спиной. – Пустое. Забудь. Иди спать, Сильвен. Спасибо за мазь.

Можете смеяться над моим невежеством. Знаю, точно смеетесь. Но только тогда на меня обрушилось понимание, и я ощутил всю глубину своего проступка. «Господин». Он был зол, потому что я так к нему обращался. Именно это испортило ему настроение после того, как я его поцеловал? Весь вечер именно из-за этого? «Господин»? Что, во имя всего святого, этот человек от меня хотел?

Он приказал мне уйти, но я не ушел, полностью охваченный взбудораженными мыслями, пытаясь найти объяснение. И теперь с раздражением в голосе, не обращая внимания на то, что мой тон заслуживает наказания, сказал: