Беспечно махнув рукой в сторону господина, Фионн произнес, будто говорил о ребенке:

– Он вполне послушный мальчик, если держать в строгости. Тростью от него многого не добьешься, как и с помощью лопатки. Конечно, он любит хлыст, поэтому, может… – он потер подбородок, делая вид, будто глубоко задумался. – Нет, я склоняюсь к ремню. Тебе удастся посмотреть на него во всей красе, – не обращая внимания на мой ошарашенный вид, Фионн посмотрел в сторону господина, стоящего в ожидании. Вновь наклонившись ко мне, заговорщицким тоном он прошептал: – Кроме того, ты должен согласиться, что у него очень красивая спина, и следы от ремня будут великолепно на ней смотреться, – он поднялся и, будто провел со мной занимательную беседу, громко сказал: – Значит, ремень. Спасибо, Сильвен.

И потом он начал.

Здесь не было ни капли той красоты, которую я наблюдал в наказании Толи, ни ласки, ни нежных слов, ни поддразнивающих прикосновений, хотя, подозреваю, это была больше дань обстоятельствам, а не проявление неумелости Фионна. Господин был не сдержанным рабом, а человеком, который знал, чего хотел. Я видел, что в действиях Фионна не было любви, во всяком случае, не ее романтической стороны. Между ними было деловое соглашение, хотя и такое, где два человека почти безгранично доверяют друг другу.

Фионн начал медленно. Удар по правой лопатке, от которого господин резко вскинул голову. Задумчивая пауза, будто он – художник, орудующий кистью, и потом еще один удар уже по левой лопатке. И еще. И еще.

Темп нарастал, хотя сила ударов оставалась разной. Сначала сильно, потом слабо, затем жгучая полоса по ребрам, вызвавшая первый из вскриков милорда. Я вздрогнул от этого звука, но понял, что не в силах отвести взгляда. Отпечатки ремня были действительно красивы, а еще меня привлекало то, как бугрились и подергивались мышцы господина. В одно и то же время я испытывал ужас и был очарован тем, что видел.

Способ нанесения ударов Фионна – или чаще их отсутствие – был особо действенен в желании сломать защиту господина. Фионн, наверное, затратил столько же усилий на обзор позы, в которой находился милорд, сколько он вкладывал в удары. Сначала он вырабатывал ритм взмахов ремнем – вверх, вниз, легкий, жалящий – и только господин расслаблялся, привыкнув к этой системе, Фионн резко ее менял, вырывая у свой жертвы потрясенный вскрик.

Когда я уже почти всхлипывал, Фионн остановился и снял рубашку – с него уже лился пот – и положил ее на стул рядом с рубашкой господина. У него была широкая и гладкая грудь, не считая редких волосков. Розовые тугие соски, и широкий шрам, бегущий от левой подмышки к талии, только подчеркивал великолепие его тела. Темная сверкающая от пота кожа господина и бледная кожа Фионна, его горделивая стать, взгляд, которым свысока он окидывал плод своих трудов; картина, которую они составляли вместе, произвела на меня впечатление изящного предмета эротического искусства, и написанная маслом она была достойна пойти с молотка в семинарии.

Взяв господина за плечо, Фионн развернул его лицом ко мне. К тому моменту ноги милорда уже подкашивались, и почти весь его вес держался на скованных наручниками руках. Влажные волосы черными плотными завитками липли к лицу, тонкой струйной по груди тек пот и капал с соска. Часто дыша и почти сомкнув глаза, он облизал сухие губы.

– Сильвен, – прервал мое созерцание Фионн. Он подозвал меня к себе кивком головы. – Подойди.

Я положил накидку сверху на накидку господина и потом, поняв, что тоже вспотел, быстро скинул тунику, и она присоединилась к нашим шерстяным одеждам. Надеясь, что я не разозлил Фионна, и еще больше надеясь, что он не вложит ремень в мою руку, я поспешил к нему.

– Да, сэр.

– Ты видишь? Ему нравится, – говоря это, он схватил господина за пояс брюк и потянул его к нам так, что милорд выгнулся, выпячивая пах. – Он возбужден сильнее, чем обычно, – Фионн позабавлено улыбнулся. – Уверен, это можно объяснить твоим присутствием.

И действительно, не только были хорошо видны очертания полностью вставшего члена, косо натянувшего ткань брюк, но еще имелось влажное пятно, отмечая головку его плоти. Я молча кивнул, подтверждая, что вижу.

– Раздень его.

– Гос… сэр?

Фионн рассмеялся.

– Нет, я не господин тебе, а скорее наставник. Так подойдет? – он нахмурился, и вновь его голос приобрел повелительные нотки. – Теперь раздень его.

Поколебавшись ровно столько, чтобы вспомнить последний приказ господина, я подчинился. Несколько мгновений повозившись со шнуровкой, я стянул брюки милорда с его потных бедер, высвобождая член, и теперь он бесстыдно смотрел вверх. Влажная ткань упрямо липла к коже, и я чуть ли не отдирал ее. Господин тихо всхлипнул, и когда я посмел взглянуть на него, он в ответ посмотрел на меня с непонятной эмоцией в глазах.

– Если хочешь, можешь его попробовать.

Я был рад подчиниться, потому что он был переполнен желанием, потому что это означало, что я опущусь перед ним на колени, потому что я хотел услышать его стон. И он застонал, посылая бедра вперед, когда я вобрал его напряженную плоть и начал сосать. Осеннее равноденствие!.. Я стоял на коленях у его кровати и заглатывал его, и вот тогда он так же посмотрел на меня.

– Достаточно.

Я покорно отстранился, а Фионн взял господина за ухо, притягивая к себе.

– Хорошо было, раб? Тебе понравилось? Да? Позже ты должным образом поблагодаришь его, не так ли?

Мои щеки обожгло румянцем стыда, когда милорд согласно всхлипнул с тихим «да, господин», сорвавшимся с сухих губ.

– Подбери его брюки. Повесь их у печки, а потом стань… – Фионн указал на точку в трех шагах перед милордом, – здесь.

Я послушался. Фионн отпил из фляги с водой и дал господину, чтобы тот смочил губы, а затем возобновил наказание.

Удар за ударом, крест-накрест, ремень летал и пел, рассекая воздух, жаля кожу звонкими хлопками, которые, казалось, отдавали эхом от молчаливых стен. Я стоял, где мне указали, но крепко сжал кулаки, впиваясь ногтями в ладони. Меня трясло от желания упасть на пол и закричать за него. Господин!

Милорд с силой стиснул зубы, желваки ходили от напряжения, теперь пот градом лился с его лба, с подмышек по бокам, с груди к паху – увлажняя черные завитки – и вниз по бедрам. Время от времени он вскрикивал от резкой вспышки боли, но потом мышцы его пресса вновь напрягались, готовясь к следующему удару. Сила его возбуждения уменьшилась, но не ушла полностью, и с каждым прикосновением ремня его член подрагивал.

Фионн вновь замедлил темп, потом опустил ремень и легко провел ногтем по спине господина, по следам от ударов, от чего тот задрожал и дернулся. Милорд разомкнул губы, и я затаил дыхание, приготовившись слушать. «Пожалуйста», – сказал он. Лишь «пожалуйста», хрипло дыша. Сейчас ноги у него окончательно подкосились, и он висел на цепях, и я ощутил благодарность за толстую пряжу на его запястьях.

– Твой мальчик любуется тобой, раб. Видишь? Я думаю, ты ему нравишься такой, потный и шатающийся от боли. Умоляющий меня. Ты видишь?

Глубокие черные глаза господина на мгновение метнулись к моему лицу. Возможно, получив больше, чем рассчитывал, он выглядел пристыженным, что я вижу его в таком состоянии, и у меня сердце дрогнуло. Я хотел, чтобы Фионн не приказывал мне смотреть. Я хотел, чтобы милорд не приказывал мне подчиняться.

– Ты находишь его привлекательным, Сильвен? Сейчас смотри внимательно, – и Фионн медленно повернул цепь так, что тело господина описало полный круг, ноги волочились по полу, пока он вновь не повернулся ко мне лицом. Выставленный напоказ. Иногда наставники делали такое с нами, напоминая, что мы – всего лишь товар. – Что думаешь, Сильвен?

– Я… – от нерешительности у меня дрожал голос, но я переборол себя – милорд должен ясно слышать меня. Мне никогда не позволялось сказать это, а я так отчаянно желал этого уже очень давно. – С тех пор как я увидел его впервые… я… – я закусил губу и глубоко вздохнул. – Избитый или с гордо поднятой головой, он самый привлекательный мужчина, которого я когда-либо встречал. И сейчас ничуть не меньше, чем всегда.