– Я знаю его. Красив, если не считать щербатого зуба. Дерзкий, как для раба, но это только добавляет ему пикантности, правда? – мое ухо обдало жаркое и влажное дыхание милорда. – От тебя сильно пахло мускусом. Это было не быстрое соитие под забором. Расскажи мне.

– Господин?.. – у меня мысли разбегались. Я не видел лица милорда – он обошел меня и теперь говорил мне в затылок, и, казалось, его слова пробираются под кожу. В его тоне не было ни гнева, ни ревности, лишь любопытство, будто генерал расспрашивал солдата, только что вернувшегося с поля боя.

– Расскажи мне.

– Он… Мы были в складской комнате, господин. Он…

– Да? Он… – его голос доносился до меня будто из другой комнаты, из другого мира. Я чувствовал лишь колебания воздуха, а в голове гудело.

– Он ласкал меня. Пальцами и… языком… – этого хотел господин?

Теперь милорд положил руки мне на плечи и легко провел ладонями вниз. От его прикосновений жгло кожу, усиливая ощущение нереальности происходящего.

– Продолжай.

– Он отсосал мне, и я кончил. Потом… – я откашлялся, пытаясь обрести контроль над голосом и говорить бесстрастным тоном. – Потом он вновь возбудил и вошел в меня, лаская, пока я не кончил во второй раз, в то время как он… брал… меня.

Господин весело рассмеялся. Весело! Я дернулся, снова охваченный ужасом, не зная, как расценивать его реакцию. Это было ново для меня. Его смех казался мне неуместным, и я не хотел, чтобы милорд смеялся, пока он будет бить меня.

Он сказал:

– Тогда, полагаю, на сегодняшний вечер он полностью удовлетворил тебя, – говоря это, он провел рукой по моему бедру, вскользь коснувшись паха. Да, мой член был вялый, но от страха, а не от чрезмерно продолжительных плотских утех. Сердце бешено колотилось, и я хотел убежать. Но не столько от господина, сколько от собственного ужаса, будто побег выбьет панику из меня. Знакомо подобное ощущение?

Затем господин вернулся к кровати и взял хлыст, и я понял, что время пришло.

По правде говоря, я испытал облегчение. Я так часто неподобающе вел себя: то своим беспечным словом, то умным замечанием, о боги, даже самим своим присутствием. А теперь сегодняшним происшествием. Его давнишние слова не имеют значения – по сравнению с летом обстоятельства изменились, и я хорошо это знал. Я был глуп и легкомысленно пренебрег надеждами, которые он возлагал на меня. Я лишь надеялся на то, что после столь долгого терпения и сдерживания презрения ко мне, оно все не выльется на меня сразу за один вечер. Конечно же, этот короткий хлыст не единственный у милорда.

Не отрывая взгляда от пола, я тихо стоял, ожидая указаний, куда мне встать, если я должен стоять, или мне следует полностью обнажиться (ведь совершение такого тяжкого проступка заслуживает сурового обращения с самими чувствительными частями моего тела), хотел ли господин, чтобы я молчал или всхлипывал. Я не подготовил свой анус после ванны – не было времени. Если он возьмет меня, то будет жечь. Я понял, что уставился на рукоять хлыста, обвитую грубой плетеной кожей. Если он возьмет меня этим, то пойдет кровь. Я вздрогнул, представив самые страшные ужасы. Но не от руки этого мужчины. Не от этого господина. Он же не зайдет так далеко, правда?

Господин молчал, а мое воображение разыгралось не на шутку, и когда я искоса взглянул на него – двигались лишь мои глаза – то увидел, что он играет с хлыстом, лениво похлопывая им по бедру. Но не угрожая, а будто задумавшись. Я закусил губу и почувствовал, как глаза начало жечь. Пусть он начнет. Стоять перед ним – уже было пыткой. Разозлится ли он, если я опущусь на колени?

– Сильвен, – в голосе ни капли гнева. И нет холода.

– Господин?

– Ты помнишь? Как-то ты сказал «все, что захотите», – он замолчал, большим пальцем поглаживая рукоять хлыста, а я недоумевал, о чем он говорит. – В день зимнего солнцестояния, – пояснил милорд, – ты сказал, что все для меня сделаешь.

О боги.

– Да, господин. Я помню. Умоляю, назовите свое желание, и я его исполню.

Эрос… Эрос, сжалься надо мной, если боль будет невыносима, прошу, помоги мне ее вынести.

Меня мутило, когда я согласился.

– Я хочу… – милорд глубоко вздохнул, а потом протянул мне хлыст, рукоятью вперед. – Я хочу, чтобы ты отхлестал меня.

– Господин? – у меня отвисла челюсть.

Признаю, я безнадежно наивен. Вспоминая позже, я понимал, что должен был заменить признаки и быть готовым. Но в моем обучении не было ничего, что подготовило бы мой разум для такой возможности. Такого просто быть не могло. Чтобы господин желал порки? Это больше, чем табу. Это… это… позор. Мое лицо горело от смущения, но не за себя, а за него.

– Отхлещи меня, Сильвен. Для меня жало хлыста не ново, и сегодня я желаю этого.

– Господин, – я был охвачен паникой и судорожно дышал, – господин, отхле… Я не могу.

Причинить боль свободному человеку? О боги, да еще королевской крови, второму в армии. Таких мужчин не хлестали, хлестали лишь мальчишек из самого низшего сословия и рабов, не имевших права голоса.

Я слышал о подобных извращениях, о них перешептывались дети в бараках семинарии, ведь это не просто перышком пощекотать, и мы смущенно смеялись, не веря, что такое можно желать. Как взрослый человек мог хотеть порки? Еще один фетиш северян?

– Господин, я не могу… – с мольбой.

– Ты сказал «все, что захотите», Сильвен, разве не так?

Отхлестать лорда, живущего во дворце?

Но это же господин. Он был добр ко мне, и его выдержка не ставилась под сомнение, и если он просил о… Нет!

– Господин… – да, я действительно был так безнадежен. У меня не было иного ответа для него, кроме как с заиканием полузадушено повторять «господин», будто я молил его отменить приказ.

– Я не могу… – теперь я уже плакал в открытую, а в какой-то момент упал на колени. Влажные щеки горели огнем от стыда, сейчас уже от моего провала, от моей невозможности сделать этого. – Пожалуйста, господин… я хочу… я не могу… – я говорил что-то несуразное. Я знал лишь то, что подвел его, ужасно подвел. Я отказался исполнить приказ господина. Но отхлестать его?

– Твою мать, – он бросил хлыст на кровать. – Я так и знал.

– Господин, пожалуйста. Простите меня, только…

– Неважно. Это не твоя вина, – он говорил, а от него волнами исходило жгучее разочарование. – Иди читать. Я буду принимать ванну.

– Господин, – умоляюще. У меня раскалывался мозг, настойчиво требуя выявить способ исправить причиненный мной вред. Я думал: «О боги, накажите меня, господин, прошу». Но нет. Он не желал меня наказывать, он наоборот хочет, чтобы я…

– Господин, умоляю, я…

– Я сказал, оставь меня! Иди! – гнев в его голосе был точно такой же, какой я слышал в тот первый вечер, и все мольбы застряли у меня в горле. Поспешно поднявшись на ноги, я вылетел из его спальни в смятении и слезах, ненавидя себя за слабость.

========== Часть 14 ==========

Я слышал, как он погрузился в воду, и постарался унять слезы, испытывая злость, что утратил контроль над собой, ведь помнил же уроки в семинарии. Нам говорили, что будут такие случаи, к которым у нас нет подготовки, и мы должны с ясным разумом обговаривать их сами с собой. Срыв, страх, шок или стыд – ни в одном из этих чувств не было пользы. Нужно переступать через себя – ставить себя на место господина и смотреть на ситуацию разумно.

Поэтому я целенаправленно подошел к умывальнику и брызнул холодной водой в лицо, смывая соль слез и отрицательные эмоции. Подкрасил глаза, усилием заставляя руку вести четкие прямые линии, используя привычные движения, чтобы успокоить осиный рой в голове, притворяющийся моими мыслями.

«Незрелые мальчики-рабы…»

Меня закружило в водовороте воспоминаний, обломки мгновений в течение лета и осени. Толи. Он гениально повел себя с мальчиком.

«Когда появляются слезы, позволяй ему обожать тебя. Он этого хочет».

Или показал глубокое личное понимание.

«Прут кусает сильно и метко и может заставить плакать самых мужественных. Я тому свидетель».