До сих пор я испытываю теплое чувство признательности к незнакомой загорелой женщине, с такой легкостью одарившей нас фундаментальнейшим свойством североамериканцев – способностью к быстрым перемещениям. Мы стали другими людьми. Нас больше не пугают расстояния. Вот, например, звонит приятельница из Нью-Йорка:

– Когда приедете?

– Скоро, – отвечаем мы, не моргнув глазом. – Вот Беню обновим и приедем.

Да, к сожалению, ничто не вечно. Беня устал. Нет, не сломался, а именно устал. Еще бы – полтора года непрерывной работы без праздников и выходных! На скоростном шоссе за нами стала выстраиваться длинная кишка автомобилей, и некоторые из них, несмотря на всю их канадскую вежливость, начинали даже нетерпеливо гудеть. Из одряхлевшего Бениного чрева раздавались какие-то хрипы и скрипы, одна за другой отмирали уже ставшие привычными вспомогательные функции. Качество сервиса падало на глазах.

И тогда, купив авто пошустрее, одним не по-канадски сумрачным утром я собрался отогнать старика на свалку. Он, конечно, почувствовал недоброе и нарочно выпустил воздух из задней шины. Точно так же делал наш московский полупудель Тимофей, чтобы избежать неприятной для него процедуры одевания осеннего комбинезона. Он ложился на живот. Гулять он, как все собаки, любил, но налегке. А грязища там была такая, что без комбинезона – никак. Приходилось прибегать к авторитарным методам. Бенины хитрости тоже не помогли. Я прикрутил запаску, и мы отправились в последний путь. Грустно. Даже чек на 50 долларов, полученный от владельца свалки, не смог смягчить боль разлуки.

– Прощай, Беня! Прощай, наш первый канадский автомобиль! Память о тебе вечно будет жить в наших благодарных сердцах!

– Чувствуешь? Совсем другое дело! – сказал я жене, перестроившись в левый ряд скоростной магистрали. – Новый Беня – отнюдь не промах.

– А почему, собственно, опять Беня? Давай назовем его как-нибудь иначе. Боря, например…

– Ни за что! Никаких Борей! В Москве он был Беня – ушастый «Запорожец», здесь – сначала Беня «Chevrolet», теперь вот Беня «Pontiac»… Понимаешь, "он как душа, неистребим и вечен", – переврал я пушкинскую строку. – Если мы не хотим иметь на дороге неприятности, то должны искренне уважать его индивидуальность и достоинство. А всякая личность имеет право на человеческое имя!… Давай-ка, Беня, бери правее, нам здесь сворачивать.

– А что это за стук, когда ты тормозишь? – спросила жена.

– Nobody is perfect, – задумчиво ответил я.

Говорят, что собаки привязываются к хозяевам, а кошки – к дому. Может быть, это и верно, но только отчасти.

У Резниковых в Ташкенте был собственный дом, построенный еще их дедом – Моисеем Соломоновичем, метранпажем Дома печати. После того, как Узбекистан стал независимым государством, над городами и аулами которого все чаще реял зеленых флаг ислама, семья лишилась будущего, и поэтому у Риты и Михаила не было детей. Все свое нерастраченное чадолюбие они обратили на подаренный друзьями пушистый комочек с когтями. Котенка назвали в честь деда Моисеем. Он довольно быстро превратился в крупное и гордое животное, но любим был еще нежнее и крепче. В результате имя кота, напротив, уменьшилось до краткого семейного прозвища Мося.

Вечером того же дня, когда из Канадского посольства пришел пакет с разрешением на постоянное жительство, к Резниковым заглянул участковый Карим и доверительно сообщил, что уезжать нужно как можно скорее, лучше сегодня же ночью, потому что о пакете стало известно кому не надо и завтра может быть уже поздно…

– А как же Мося? – первым делом встревожилась Рита.

Миша дождался, когда Карим выпьет лафетничек домашнего первача, закусит фаршированной рыбкой и уйдет, и только после этого ответил:

– Быстро собирайся, а я отнесу Мосю Нине, она ведь тоже скоро уезжает.

На выразительную морду кота упала тень скорби. Он, конечно, все понял.

Резниковы эвакуировались вовремя. Почтальон сказал Нине:

– Ждешь письмо из посольства Канады? Жди-жди…

Нина догадалась, что ждать нечего и что лучше перебраться к дяде в Москву. Моисей явно был того же мнения. Первое время он ежедневно ходил к родному дому и подолгу задумчиво сидел на крыльце. Он даже пытался отогнать страшным шипением участкового Карима, когда тот пришел опечатывать дверь. Но когда Карим заявился как-то поздним вечером в штатском и с инструментами, Моисей понял, что все кончено и сопротивление бесполезно.

У московского дяди была однокомнатная квартира в Бирюлево и худая, постоянно курившая папиросы жена. Моисей, полуживой от перелета в холодной самодельной клетке среди дурно пахнувших чемоданов, сразу понял, что здесь они не задержатся.

– Про Канаду забудь! – сказал Нине дядя. – Теперь тебе один путь: на историческую родину. Если бы еще подфартило с очередным путчем…

Дядя как в воду смотрел: на третью неделю их жизни между газовой плитой и постоянно ворчащим холодильником Ельцин рассердился и продырявил из настоящих танков красивый фасад Белого дома. В те же минуты счастливая Нина уже мчалась на такси на Большую Ордынку – в Израильское посольство. Многомесячная процедура сжалась до нескольких минут. Так Моисей вновь оказался в ненавистной самодельной клетке с торчащими изнутри гвоздями.

В Израиле Моисею не понравилось. Сидеть сутками в тесном гостиничном номере, пока Нина изучала в ульпане иврит, а потом убиралась в домах богатых сабр, было невыносимо скучно. Когда же Нина сняла на паях с матерью-одиночкой квартирку на первом этаже и Моисею разрешили, наконец, выходить на улицу, лучше не стало. Во-первых, все окружающее пространство было плотно заселено совершенно невоспитанными дикими котами, объединенными к тому же во враждующие между собой банды. Стычки происходили за право кормиться на той или иной помойке. Гордому, независимому Моисею была отвратительна сама мысль о карьере уличного бандита, особенно о ее начальном этапе – роли презираемой всеми шестерки. Лишиться глаза или уха тоже не хотелось. Во-вторых, оставаться в квартире с ползающим всюду глупым чужим ребенком было еще противнее. Моисей предпочел уходить за город на выжженные солнцем холмы и там, прячась в тени оливковых деревьев, охотиться на местных грызунов с хвостами в виде кисточек и похожими на пейсы ушами. Он стал сухим, жилистым и очень сильным.

А Нине второй раз в жизни крупно повезло: она выиграла в лотерею американскую green card.

– Ну, что, Мося, – сказала она коту. – Хочешь перебраться поближе к своим бывшим хозяевам?

Маленькое сердце Моисея радостно забилось. Он почувствовал, что судьба готовит ему необыкновенный подарок.

Третий в жизни кота перелет, хотя и был продолжительнее двух предыдущих вместе взятых, значительно превосходил их по комфорту. Нина не поскупилась на дорогую удобную клетку, обитую изнутри и снаружи мягкой ковровой тканью. Кроме того, приятно пахнущая стюардесса разрешила поставить клетку в пассажирском салоне, а не в холодном и шумном багажном отделении. Несколько раз Нина навещала Моисея, брала его на руки и рассказывала о ходе полета – что внизу и сколько осталось до Нью-Йорка.

Поселились, естественно, на Брайтоне. Моисей полюбил гулять с Ниной по широкому дощатому настилу, тянущемуся вдоль океанского пляжа. Он гордился, что все попадавшиеся навстречу собаки были на поводках, и только он один шагал рядом с хозяйкой свободно, как человек.

Несколько раз они говорили с Ритой и Мишей по телефону. Те рассказывали, как соскучились по Моисею, и звали Нину в гости в Торонто. Сами же они пока в Нью-Йорк приехать не могли из-за какого-то Давида. А Нина не могла прервать работу в салоне и водительские курсы.

– Вот получу права, куплю машину и приеду, – обещала она.