– Ну так что? – уточнил старший спасатель Крушевски.

Анита отерла пот со лба и надела шлем. Невыносимая жара. Подумала еще секунду и произнесла:

– Начинайте.

Аните этот начальник спасателей показался каким-то слишком уж самоуверенным, излишний энтузиазм всегда сомнителен. Не может быть, чтобы этот случай был для него обычным делом, даже он не каждый день проводит такие операции. А между тем ведет себя так, будто для него все однозначно, совершенно ясно, очевидно. Конечно, ему необходимо действовать, и ему, и его парням неприятно просто так без дела стоять возле зажатого в салоне мальчика. Но ведь Анита не успела обследовать пациента как следует. Ясно только, что у него в крови достаточно кислорода и что он слышит. И еще, как ни странно, в состоянии плакать. Но зато никто точно не знает, что случилось, когда молодой человек так резко затормозил и разом сбросил скорость с восьмидесяти километров в час до нуля. Его тело пересек ремень безопасности, это точно. Внутренние органы врезались в ткани, кровь плеснула по сосудам, мозг изнутри ударился о черепную коробку. Какая часть тела пострадала больше всего? С медицинской точки зрения такие случаи – это всегда гадание наудачу, вот это Аните больше всего и не нравилось.

Ей казалось, что спасатели с каким-то излишним удовольствием пускают в ход свою тяжелую аппаратуру и распиливают на куски искореженный автомобиль, и чем дороже авто, тем больше их хищное ликование. Однако необходимо попасть в салон, чтобы обследовать водителя.

– Хорошо. Начинайте. Только сначала вскройте переднюю дверь со стороны пассажирского сиденья, мне необходимо проникнуть внутрь, – объявила Анита и почувствовала, что окружающие вздохнули с облегчением.

Наконец-то есть план действий! Спасатели подперли автомобиль деревянными балками, чтобы не шелохнулся, пока его распиливают. Один принес инструмент – нечто вроде гигантских ножниц, похожих на клешни омара, – и встал около крыла со стороны пассажирского сиденья. Генератор заревел, и огромные ножницы с треском и лязгом смяли крыло над колесом. Автомобиль качнулся, пострадавший зажмурился. Из-под сжеванного крыла показались новые, еще блестящие шарниры передней двери. Треснуло раз, другой, и пожарный открыл дверь так же легко, как открывают окошки рождественского календаря.

– Прошу, фрау доктор, – произнес старший спасатель Крушевски, как таксист, приглашающий пассажира в салон автомобиля.

Анита без труда шагнула в машину и опустилась на пассажирское сиденье. Резкий запах паленого пластика и стеклоомывающей жидкости ударил в нос. Генератор на минуту притих, и Анита услышала музыку. Играла песня Blurred Lines Робина Тика, жизнеутверждающий веселый летний хит в стиле R’n’B. Анита поискала глазами мобильный телефон пострадавшего на панели управления. Весьма пригодился бы, надо ведь оповестить близких. Но музыка доносилась из дешевенького MP3-плеера. И Анита выдернула его провод из розетки.

Ей передали второй шлем, она надела его на голову юноше, отстегнула ремень безопасности и кривыми медицинскими ножницами разрезала у него на груди футболку, прямо посередине надписи «Выпуск-2014». Ткань разошлась, грудную клетку по диагонали пересекала гематома, повторявшая форму ремня безопасности. Анита наклеила пострадавшему на грудь четыре электрода и подсоединила их к дефибриллятору со встроенным монитором жизненных функций. Юноша все это время смотрел прямо перед собой застывшим взглядом.

Монитор показал сердцебиение в регулярном синусовом ритме. Анита пощупала живот пациента: никакого напряжения мышц, ни малейшего сопротивления, мягкий живот. Послушала легкие, но из-за окружающего грохота ничего не могла разобрать. Она прижала стетоскоп плотнее к его груди, а наушники – глубже в уши, и в какой-то момент, когда генератор на секунду стих, уловила медленный глубокий шум, сначала с одной стороны, потом – с другой. В окне возникло лицо старшего спасателя, он явно что-то говорил. Анита вынула наушники стетоскопа из ушей и крикнула:

– Что?

– Режем крышу! – крикнул в ответ начальник и протянул Аните одеяло, которым она накрыла с головой и мальчика, и себя. Стало тихо и темно, под одеялом не слышны были суета и шум. Мальчик тихо застонал.

– Покрывало нужно, чтобы осколки стекла нас не поранили, – объяснила Анита.

– Как только я отсюда выберусь, оставлю машину и пойду. Меня ждут. Мы договорились собраться и отметить, – выдал вдруг пострадавший и снова тяжело задышал.

Очевидно, действие кетамина заканчивалось. Анита включила фонарик и посветила на монитор. Сердцебиение участилось, давление падало. Только бы не стало хуже!

– Долго мне еще тут торчать?

– Сейчас крышу отпилят и тебя вытащат.

– Почему?

– У тебя ноги застряли.

– И что у меня с ногами?

Он попытался выпрямиться, так что Анита пожалела, что сказала ему о ногах. Прямо у них над головами резко что-то треснуло, как будто разбилась большая бутылка. Должно быть, это пожарным молотком раздробили лобовое стекло. Юноша вздрогнул. Послышался другой звук: что-то пилили.

– А после вечеринки пойду пешком домой. Честное слово, – пообещал пострадавший.

Анита кивнула.

Пока кровяное давление и дыхание относительно стабильны, остается только психологическая помощь: за руку подержать, успокоить. Монитор периодически тихо пищал. Под одеялом сгущалась жара душной ночи в последних числах лета. Анита еще раз посветила фонариком в лицо пациенту. С пожарным шлемом на голове, с маленьким порезом на щеке он теперь совсем походил мальчика, который играет в пожарного. Что он вообще делает в таком пафосном авто? Неужели угнал? Или взял у папы покататься? А в курсе ли папа? Или живут в Берлине детишки, которым подобные автомобили дарят в день получения водительских прав?

– Ты помнишь, что произошло?

– Нет.

– Как же быстро под одеялом становится жарко, да? Мы с сыном раньше часто под покрывалом играли в спелеологов, с фонариком и радиоприемником. У меня есть сын. Ему четырнадцать.

Анита просто хотела его отвлечь, неважно, что говорить. Можно было бы и о погоде, обычно она так и делала, но почему-то на этот раз ей захотелось поговорить о Лукасе.

– Теперь он, конечно, уже слишком взрослый для таких игр. С ума сойти, как быстро дети растут. Еще вчера как будто бегал по пляжу между ларьком с мороженым и киоском с жареной картошкой. А теперь вот сам ездит от Херманнштрассе до Алекса[4] и обратно.

Машина затрещала и загромыхала громче и яростнее, затряслась сильнее, дизельный генератор у спасателей неистово заревел. Резкий толчок, как будто машина с разбега налетела на бордюр. Выпиливали стойку между лобовым стеклом и водительским сиденьем, но водитель этого как будто и не заметил, он даже не вздрогнул.

– Чуть-чуть осталось, – сообщила Анита.

Мальчик помолчал и попросил:

– Вытащите меня уже отсюда наконец…

Пауза.

– Мне тут тесно…

Снова пауза.

– И…

Тут он умолк. Прямо посреди фразы.

Монитор запищал громче и тревожнее. Так надрывно голосят приборы, когда в крови пациента резко падает уровень кислорода. Анита померила ему давление.

Нехорошо.

– Ты знаешь, где ты находишься и почему?

Молчание.

– Говори же! – крикнула Анита. – Отвечай!

Ей показалось, что мальчик попытался кивнуть, несмотря на шейный корсет, на самом деле его голова просто опрокинулась вперед. Монитор заверещал совсем угрожающе. И быстрее. Она снова пощупала живот пострадавшего, на этот раз живот был совсем жестким. И Анита поняла, что теперь у нее другой план действий: сначала надо лечить то, что наиболее опасно для жизни.

Человеческое тело виртуозно умеет экономить свои ресурсы. Вот, допустим, большая потеря крови – тут же уменьшается кровоснабжение наименее жизненно важных частей тела, приостанавливается деятельность некоторых органов, сужаются сосуды. Особенно у молодых людей организм способен долго компенсировать внутреннее кровотечение. Однако это свойство тела с возрастом быстро исчезает. Анита отбросила одеяло и крикнула: