Анита совершенно проснулась. Из коробки достала одноразовые перчатки, взяла дефибриллятор и вышла из машины. Маик перебросил через плечо рюкзак неотложной помощи и подхватил в руку другой, с надписью «Травма». И оба подошли к опоре метромоста, которую обступили пожарные, полицейские и спасатели. Отражающие куртки ярко вспыхивали в свете фар, и над всеми головами, касками, фуражками чья-то рука высоко держала пластиковый пакет для капельницы с мерцающей жидкостью.

Под ногами, словно на садовой дорожке, заскрипел песок, которым пожарные забросали вытекший бензин. Темно-синий «БМВ», деформированный настолько, будто собирался превратиться во что-то другое. Капот, вернее, то, что от него осталось, совершенно сливался с опорой метромоста. То, что раньше было передним пассажирским сиденьем, превратилось в месиво из металла, пластика и рваных жгутов, решетка радиатора и номерной знак скрутило в один узел, бампер торчал вертикально, и его верхний конец прикрыт был оранжевым конусом, чтобы никто не поранился об острые края.

– Роскошное авто, – оценил Маик, – лучшее изобретение «БМВ» и самое дорогое.

– И, видимо, самое быстрое, – отозвалась Анита, – не меньше восьмидесяти летел, как думаешь?

– Давай лучше спросим у коллеги, который держит капельницу.

И Маик подошел к спасателю-ассистенту, который держал пакет с жидкостью. Анита знала этого человека, видела его много раз – коллега из службы Йоханнитов, что на Венской улице.

– Доброго утра, – поздоровалась она, – что у нас тут?

– Водителя зажало в машине. В сознании. Говорить может. Давление 120 на 80, пульс 90, – отвечал ассистент, свободной рукой указывая на место водителя, – слава богу, окно было открыто. Смогли наложить шейный бандаж. Но его там зажало рулем. Продвинуться дальше не можем, руль мешает.

Спасатель вздохнул с облегчением: врач на месте, не надо больше принимать решения по медицинской части.

Такая авария даже для большого города – редкость. Даже Маик поначалу растерялся, когда подошел поближе к зажатому водителю, а уж Маика-то, кажется, ничем не удивишь.

Анита, уже автоматически, сосчитала про себя до трех, это помогало успокоиться в трудных ситуациях. И вот она уже и сочувствует жертве, и боится ошибиться, и заодно появилось нечто вроде эйфории оттого, что все ждут ее указаний. Но теперь спокойно, без эмоций, разумно оценить ситуацию, определить, в чем, собственно, проблема. Сотни раз она уже это делала, однако на этот раз что-то было особенное, не так просто, как обычно. Она стала считать дальше: пять, шесть, семь… Теперь глубокий вдох, и Анита обратилась к спасателю:

– Ну, приступим.

Она окинула взглядом месиво, в которое превратился новенький автомобиль. Интересно, что такое нужно сделать с этим авто, чтобы уж сразу на тот свет? Она заглянула в искореженный салон, и утихшие было эмоции тут же вернулись. Мальчик. Совсем еще мальчик. Анита ожидала увидеть взрослого мужчину, уверена была, что именно его и увидит, но водитель оказался чуть старше ее сына, лет семнадцати-восемнадцати, не больше. Аниту всякий раз шокировал вид таких юных существ в подобном беспомощном состоянии. Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы не отвести глаза от пострадавшего.

Юноша был худенький, и в своей застывшей неестественной позе с шиной на шее напоминал манекен для тестирования автомобилей. Левая рука его плетью свисала из открытого окна, как будто ее оттягивал вниз маленький белый датчик кислорода в крови, прикрепленный к указательному пальцу. Показатели кислорода, к счастью, были в норме.

Анита отогнула солнцезащиту, все еще наполовину свисающую с потолка салона, отодвинула, сколько могла, уже сдувшуюся подушку безопасности и заговорила:

– Я врач «Скорой помощи». Вы меня слышите?

Спросила скорее по привычке, потому что сама себя еле слышала: рядом пожарные только что завели генератор, и один из спасательных автомобилей с громким гудением сдавал назад.

– Дышать можете? – крикнула Анита в ухо пострадавшему.

Губы юноши сложились в подобие слова «да», и он, насколько позволял шейный бандаж, попытался повернуться к врачу. «Глаза переводит синхронно, – подумала Анита, – добрый знак».

– Я должна посветить вам в глаза одну секунду, ладно?

Она оттянула наверх одно веко, потом другое.

Зрачки одинакового размера, с четким контуром. Если было кровоизлияние в мозг, очевидно без тяжелых последствий, однако черепно-мозговую травму исключать нельзя, хотя ни на панели приборов, ни на лобовом стекле, ни на руле вмятины в форме лба не заметно.

– Где тебе больно? – спросила Анита, переходя на «ты» после того, как посветила ему в глаза и погладила по гладкой щеке.

– Спина, – был ответ.

Анита взяла большой фонарь и посветила в салон. Сцепление, педаль газа и тормоза от удара изогнулись вокруг ног пострадавшего. Анита просунула руку между рулем и дверью и ущипнула мальчика за бедро.

– Чувствуешь что-нибудь?

Ущипнула еще раз, так сильно, что у самой заболели пальцы.

– Что чувствуешь?

– Ничего, – проговорил мальчик, и Анита увидела слезы у него в глазах.

Обычно, когда пострадавший в шоке, он не соображает, что с ним происходит, но юноша, кажется, отдавал себе отчет, что означает эта его нечувствительность. И Анита, заметив страх в его глазах, сама оставалась совершенно спокойна и продолжала почти автоматически делать то, что в подобных ситуациях делала всегда: она погладила мальчика по голове и успокоительно произнесла уверенным твердым альтом:

– Я тебе помогу.

«И после того, что я тебе сейчас дам, ты обо всем этом вообще забудешь», – подумала она про себя и обратилась к Маику:

– Набери кетамин.

– Что?

– Кетамин! – выпалила Анита, пытаясь перекричать окружающий шум.

Теперь еще и метро линии U1 в направлении Шпрее[3] грохотало прямо над головой по метромосту.

Кетамин. Анита и Маик часто его использовали в таких случаях, он действовал быстро и безотказно, боль у пострадавших стихала, а дыхание не сбивалось. От кетамина просто возникало ощущение бестелесности, а в подобной ситуации пациент только и мечтал о том, чтобы выйти из своего истерзанного тела с его болью, чтобы тело оказалось отдельно, само по себе.

Маик протянул ей шприц и прокричал:

– Дормикум тоже надо?

– Да!

Анита нащупала вену и один за другим ввела обезболивающее и успокоительное. В очередной раз она удивилась и порадовалась, как быстро и благотворно подействовали оба препарата, как дыхание пострадавшего стало ровным и спокойным, как в считаные секунды исчезло выражение страха с его лица.

Рядом с ней мужчина в униформе громко что-то говорил в рацию. На спине его куртки Анита прочла «Начальник службы спасения». Она похлопала его по плечу:

– Я доктор Корнелиус. Здравствуйте!

– Крушевски. Доброе утро. Ну? Такое не каждый день случается, а, доктор?

– Вы правы. Даже не знаю, как дальше быть.

– Перелом позвоночника?

– Говорит, ног не чувствует.

– Тогда делаем кабриолет? – предложил главный спасатель и антенной своей рации указал на крышу смятого автомобиля.

Очки для чтения у него на носу на первый взгляд совсем не подходили к его униформе и пожарному шлему, но это только на первый. На самом деле они как раз соответствовали его манере держаться и говорить: он разговаривал с Анитой, как с честью постаревший ремесленник-профессионал с бестолковой заказчицей, которой вынужден объявить, что существует лишь одно правильное решение ее проблемы и, как бы оно ни было дорого, выбора нет никакого, а потому она, ежели не полная дура, сейчас же должна согласиться с мнением мастера.

Он глядел на доктора Корнелиус поверх очков, наклонив голову вперед. А вокруг них пожарные уже распаковывали и подключали свою аппаратуру. Только скомандуйте, и они вскроют крышу автомобиля, отпилят ее начисто и извлекут пострадавшего из салона, не потревожив его позвоночника. Это самый щадящий способ, но и самый длительный. Сколько пострадавший может ждать, выдержит ли – это решать доктору. Кто-то протянул ей пожарный шлем.