— Почему нет? — Баки развернулся к нему. — Парни вернутся — пойдём на охоту. А потом наведаемся на Западные острова.

— Хочешь спроворить принцу коня? — проницательно спросил Брок.

— Бессмысленно пытаться охотиться в наших лесах пешим.

— Уйдет.

— Не уйдет, — усмехнулся Баки. — Ему некуда, ты разве не видишь?

— Будем хвалиться, что в нашей команде есть даже принц?

Баки пожал плечами.

— В нем что-то есть, — объяснил он. — Что-то нужное для всех нас. Что-то полезное.

Брок поцеловал Баки.

— Я тебе верю.

***

Джек бродил по переходам в тщетной попытке выйти к водопаду. На душе было паршиво и неправильно. Неверно сказал тот остроглазый мужик, перстень был ценой не трона, не королевства… Сайлас заплатил за смерть сына, и именно столько, сколько посчитал нужным, а вот всё остальное было для него бесценно.

Остановившись в очередном тёмном коридоре, Джек понял, что не сделает больше ни шага. В груди клокотала незаслуженная обида. Он ведь не был бесцельным прожигателем жизни, как многие детки важных вельмож. Он воевал за своё королевство на границе, поднял оборону, многое сделал для армии в целом, был любим и уважаем простыми солдатами. А вот в родном доме всегда оставался чужаком.

Надев перстень на указательный палец, Джек облокотился на стену, съехал на пол, утыкаясь лбом в колени.

Надо же, он стоит дешевле, чем залетевшая от кого-нибудь из знатных господ шлюха.

— Ты что здесь, маленький? — прогрохотал над головой голос того здоровяка, что передал ему за столом кинжал.

Джек поднялся, утёр лицо ладонью, попытался отстраниться, обойти великана, но тот сжал его плечо.

— Пойдём-ка, покалякаем, брусничным взваром напою тебя.

Не слушая возражений, великан поднял Джека на ноги и повлек за собой. В общем зале с большим столом и очагом он подвесил над огнем котелок с водой и достал из сундука мешочек с сушеной брусникой.

— Меня Джек Роллинз зовут, — сказал он. — А командира нашего — Брок. Сладкого хочешь? Я медовых сот привез. Парни только к утру вернутся. А я не люблю города. У нас тут хорошо. Тихо, спокойно, не воняет ничем.

Джек помялся рядом, присел на один из стульев, разглядывая массивную фигуру Джека Роллинза. По повадкам, говору, тому, как и о чём тот вёл речь, принцу почему-то захотелось сравнить его с медведем, хозяином лесов — таким добродушным и обстоятельным он выглядел.

— Мне нравилось жить на границе, — зачем-то стал рассказывать Джек. — У Виратских гор: там воздух прозрачный, и летом пахнет горными травами и родниками, а зимой — снегом. Можно выйти на тропу, идти до самых гефских границ и не встретить никого живого, а вокруг тебя мир точно вращаться будет, жить.

— Ну, тогда тебе и у нас понравится. — Роллинз достал мед, краюху свежего хлеба, пододвинул к Джеку. Проверил воду в котелке и всыпал в нее бруснику. — Мы, правда, люди простые совсем. Ну, кроме Баки. Он у нас… — Роллинз неопределенно покрутил рукой. — Колдун он. Но не злой. Справедливый очень. Аванс за работу всегда нам отдает, и без аванса за заказы не берется. Лечить умеет. Опять же, чутье у него. Вот тебя трогать не велел, сюда привез.

— Странно тут у вас, — доверительно начал Джек. — Я думал, убьют — не убили, обогрели даже… немного. Потом вспомнил, что я принц вообще-то, но выкуп за меня платить никто не станет — расстроенных этим фактом тоже нет. Подумал, что продать решили, невольники всегда в цене, тем более из благородных, в борделях на ура идут, но Баки сказал… — Джек сбился, нахмурился, понимая, что слишком разговорился, намазал отломанный от краюхи кусок хлеба ароматным мёдом и принялся жевать, хмуро поглядывая на Роллинза.

— Никто тебя никуда продавать не будет. — Роллинз налил ему брусничного взвара. — Продали тебя уже, хватит. — Он похлопал Джека по плечу и сел за стол напротив. — Я не знаю, зачем ты Баки. Никто не знает. Только, поверь, тут на уважении все. Может, не так, как во дворцах, не знаю, не бывал там. А только здесь никто никого не унижает. И никто никому не принадлежит. Мы по доброй воле все здесь. Ну, а ты… куда тебе деваться-то пока, принц? Ничего. Не грусти. Все сладится.

Джек пил, чувствуя, как по щекам сами собой катятся слёзы, выжигая в нём что-то ненужное, выводя скопившуюся черноту. Вот как так могло выйти, что за неполные сутки, проведённые не где-нибудь, а в самом настоящем логове укравших его вместо того, чтобы убить, бандитов, на душе стало хоть и немного, но теплее? Откуда этот Роллинз и Баки вообще взялись на его пути? Почему именно теперь, когда сил не осталось ни на что, кроме последнего отчаянного рывка? А может, и правильно, что Джек не нашёл дорогу к водопаду, а то шагнул бы, чего доброго, в пропасть.

— Спасибо, — просипел он, съёжившись под тёплым взглядом этого медведя.

Роллинз похлопал принца по плечу.

— Тут холодновато ночами, сейчас перекусим, и покажу тебе, где у нас еще шкуры лежат. Захочешь погреться — в купальне вода горячая, тут источники под горой. В кладовой одежда есть и оружие. Ты копейщик, мечник или лучник?

— Мечник, — ответил Джек, полностью успокоившись. — Но неплохо стреляю из лука, если есть в том необходимость.

Ему было немного жаль, что, он похоже, потерял свой отряд. Пусть Баки и сказал, что никто серьёзно не пострадал, но Джек был полностью уверен — никто из его людей не вернётся к Сайласу, не после того, как тот заказал сына. Солдаты, скорее всего, похватав семьи, двинули кто куда, лишь бы король не вспомнил о личной гвардии принца и не решил разыскать место, где того, предположительно, убили. Джеку почему-то иррационально не хотелось создавать проблемы разбойничьей шайке Баки.

— У нас Брок хороший мечник и Мауриг, — сказал Роллинз. — Будет с кем потренироваться. А Баки с девяти сотен ярдов из большого лука в глаз белке попадает. И на ножах… Никогда не видел, чтобы кто-то так дрался на ножах! Нас в прошлую зиму вздумал задирать один… Баки с ним вышел в круг на ножах. Всю одежду, до сапог, с него срезал. На самом ни царапины, на том ни ранки: стоит в кругу голый, срам прикрывает…

Допив взвар, Роллинз отвел Джека в кладовую.

— Вон там шкуры, — указал он на кипу в человеческий рост. — В том сундуке плащи. В этом сапоги всякие. Здесь рубахи, а тут куртку себе подберешь. Штаны вон на стене висят. — Видя, что Джек смотрит на все это богатство с сомнением, Роллинз покачал головой: — Ты не думай, не с покойников.

Джек никогда не был франтом или гедонистом, чем постоянно расстраивал сестру, предпочитая военный мундир новомодным камзолам, расшитым жемчугом и каменьями, но знал толк в качественной одежде.

Пройдясь вдоль полок и крюков, он выбрал себе вещи первой необходимости, ещё не зная, чем будет за них расплачиваться. Было не похоже, что шайка голодала или терпела хоть какие-то стеснения в финансах, но Джек привык, что за всё нужно рано или поздно платить, а потому взял по минимуму. Та одежда, что была на нём, ещё на многое годилась и была удобной как для верховой езды, так и для сражения. Хотя Джек прекрасно понимал, что всё это были просто слова для успокоения мятущегося духа принца, но всё же хотелось верить, что и его воспримут всерьёз, хоть он и сомневался, что хочет становиться разбойником с большой дороги.

— Спасибо, — ещё раз поблагодарил Джек, прижимая к груди смену одежды, плащ и одну шкуру, чтобы не задубеть ночью.

— В купальне мыло душистое есть, — мечтательно сказал Роллинз. — И простыни полотняные. Баки, знаешь, грязнуль не терпит. Он странный у нас, но такой, понимаешь, правильный. Мы в прошлом году принцессу с Кипра сопровождали до Генуи, заказ был. А король Кипра — он скупой, как Вечный Жид. Но Баки из него все до последнего флорина выбил, да еще дож Генуи нам заплатил, принцесса за его сына замуж вышла. Вредная была — жуть! Хуже моей покойной тещи.

Джек шёл рядом с Роллинзом и слушал его бесконечные истории, удивляясь всё сильнее тому, куда его занесло велением судьбы, бандитам, которые вели себя намного честнее иных государей, и самому себе, потому что доверился этому здоровяку безоговорочно, хотя привык прежде трижды проверить всё, а уже потом принимать на веру.