— Я записалась на маникюр через час, — сообщила она. — Поехали.

Покрутив левой рукой, она спросила:

— Как ты можешь так жить? Все время же болит.

— Привык за столько лет, — пожал плечами Барнс. — Это, наверное, то же, что и каблуки. Вот как ты на них ходишь? Спина как не родная и ноги стёр до задницы. Одно дело красиво пройтись, — облегчённо выдохнул он, скинув в машине туфли. — А совсем другое — вышагивать целый день. Так, куда теперь?

— Красота требует жертв. Возьми в бардачке кеды. Сейчас — обедать, что-то я жрать хочу. Ты что, всегда такой голодный?

— А что ты хотела — повышенная регенерация и разогнанный метаболизм, откуда, по-твоему, организму брать силы? Та-а-ак, — переобувшись Барнс прикинул, сколько они будут добираться до той китайской жральни, где они были со Стивом в последний раз, и решил, что по вечерним пробкам они только к утру доберутся, и вывернул руль вправо, сворачивая с широкой улицы во дворы к небольшому грузинскому ресторанчику, который как раз был неподалёку.

Нино встретил Барнса как родного, расцеловав обомлевшую Наташу в обе щеки.

— Считай, я один его детям колледж оплатил, — пояснил Барнс, когда они заняли самый дальний столик.

— То есть ты успел нажрать здесь на двести тысяч? — изумилась Наташа. — Это какие же здесь цены? Так, ты заказывай для меня, а я — для тебя.

Оскалившись, Барнс вскинул руку, подзывая Томази, свояка Нино, и разом заказал всё с второй, третьей и пятой страницы.

— А знаешь, давай ещё чачу.

— Ты за рулем, — напомнила Наташа, заказывая два салата и сыр.

— Так я для тебя, милый, — оскалился Барнс так, что Томази сбледнул с лица. — Так, погоди, я тоже есть хочу, но в твоём заказе нет еды, я же не koza травой питаться. Мясо возьми.

— Возьмешь кусочек с моей тарелки, — отрезала Наташа. — Тысяча четыреста килокалорий в день. И ты их все сожрал за завтраком.

— Как ты в обморок не падаешь?

Когда стол заставили всевозможными тарелками и блюдами, чачу гостям вынес сам Нино, подобострастно глянул на “Наташу” и наполнил две стопки.

— За дорогого гостя! — рявкнул он, опрокидывая одну из них в себя.

— За здоровье дорогого хозяина! — выпил Барнс и закусил утащенным с тарелки Наташи куском баранины.

Во время всего ужина Барнс с грустью смотрел то в свою тарелку, то на совершенно неприлично счастливую Наташу, которой теперь можно всё, пару раз порываясь утащить что-нибудь из её тарелки, едва успев увернуться от увесистой оплеухи железной рукой.

Оставив по привычке хорошие чаевые, Барнс вышел на улицу, потянулся.

— Маникюр теперь?

— Да, — кивнула Наташа. — Но я поведу. Ты пьян.

Устроившись на сидении рядом с Наташей, Барнс скинул и кеды, устроив ноги на приборной панели. Этот выматывающе длинный день всё никак не подходил к концу. Он прекрасно помнил своё обещание по поводу эпиляции или как эта экзекуция называлась, о всём том ворохе баночек в багажнике, а также о том, что Наташу ну никак нельзя показывать Стиву, и значит, очередная бессонная одинокая ночь ему была обеспечена. И вообще непонятно, как и когда это всё закончится.

Наташа вернулась в Башню с новеньким маникюром, вместе с Барнсом поднялась в свои комнаты и принялась командовать:

— Переоденься в домашнее, третья полка справа. Сними макияж тоником для снятия макияжа, потом умойся мицеллярной водой. Руки намажь кремом для рук, ноги — кремом для ног. Да, и одежду убери на место. А потом будет моя очередь занять ванную. Но ты будешь смотреть, как всем этим пользоваться.

И тут в дверь постучали.

— Натальюшка, — раздался голос Клинта, — ты меня пустишь?

Барнс совершенно некуртуазно заржал в голос, представив лицо Бартона, заставшего свою даму с любовником. Да хрен там любовник. Заставшего её с Барнсом.

— Прости, дорогой, — стараясь совладать с хохотом, ответил Барнс. — Сейчас… мммм… не лучшее время. Я так устала, давай встретимся завтра за завтраком? — И выслушав заверения Клинта, что он всё понял и, конечно же, нисколько не обижен, пожелания доброй ночи и прочее прочее прочее, он обернулся к Наташе. — Слушай, а у меня ликёры есть подарочные, коль пошла такая пьянка.

— Неси! — велела Наташа, вручив ему ключ от квартиры Барнса. — Когда еще у меня будет возможность напиться безнаказанно?

Ещё никогда Барнсу не приходилось красться к себе же домой. Ну пусть не домой, а всего лишь в отведённые Старком для него комнаты, но факт оставался фактом — ещё никогда он не крался, боясь разбудить спящего за стенкой Стива, не рылся в залежах вещей в шкафу, стараясь отыскать припрятанные для случая бутылки, никогда не проделывал это в женском теле, одетый лишь в нижнее бельё и длинную, до середины бедра, рубашку.

Свет вспыхнул, ослепляя, когда Барнс уже почти вышел.

— Наташа? — от голоса Стива мурашки пробежали по спине. Всё-таки он соскучился по нему за день. — Что вообще происходит?

— Ч-ш-ш-ш, Стиви, я тебе снюсь, меня здесь не было, — выпалил Барнс и выскользнул за дверь, припустив к комнатам Наташи с просто нечеловеческой скоростью.

— Значит, так, — скомандовала Наташа, когда Барнс вернулся. — Идем в ванную, и будешь смотреть, как надо ухаживать за твоими волосами. Такие роскошные, а ты их носишь как мочалку!

Налив Наташе в бокал куантро, Зимний устроился на бортике ванной, наблюдая за ее уверенными движениями, которые до странного вязались с его собственным телом.

— Погоди, сейчас с волосами помогу, а то застрянут между пластин, — скомандовал он, поставив бутылку под ноги.

— Да, точно, тут же перчатки нет, — спохватилась Наташа и наклонилась над ванной. — Сначала как следует намочи, — скомандовала она.

Помогая Наташе с собственными волосами и телом, Барнс кусал губы. Было что-то возбуждающее в том, чтобы касаться тонкими пальчиками налитых мышц, удерживать на месте махину его тела, пропускать влажные тяжёлые пряди сквозь пальцы.

От Наташи терпко пахло ликёром.

— Обязательно помассируй кожу под волосами, — командовала Наташа. — Потом распредели пену по всей длине, вот так. И смывай. Как следует смывай, чтобы ничего не осталось. Теперь бальзам. Налей в ладонь, распредели по ладоням, а потом по волосам. Расчеши волосы пальцами, чтобы они все были в бальзаме. И подожди две минуты.

После куантро Барнс открыл бенедиктин, разлил по бокалам, Наташе целый, а себе совсем немного, на донышке, покатал по стенкам, наслаждаясь терпкостью мёда и совершенно неповторимого букета трав.

Как ни странно, на Наташу то ли немного действовал высокий градус ликёра, то ли было что-то ещё в их прошлом, что Зимнего заставили забыть плановым обнулением, но она раскрывалась, расцветала, чаще улыбаясь, перехватывая руки Барнса.

Нанеся с помощью Барнса на волосы маску с маслом жожоба, Наташа с накинутым на плечи полотенцем смаковала ликеры. Она очень любила их, но любой ликер — это огромное количество калорий, так что Наташа их не пила. Зато сейчас могла себе позволить. В этом-то теле.

— Откуда у тебя такая коллекция ликеров? — спросила она у Барнса.

— Тебе несут матрёшки, а мне каждый считает своим долгом всунуть в руки бутылку-другую. Ведь русские пьют водку как воду! — ухмыльнулся он, подхватив какую-то баночку, повертел ее в руках.

— Но ты же ирландец! — вытаращилась на него Наташа. — Хотя у ирландцев такая же репутация. Но почему ликеры, а не водка или виски?

— Ирландец, но кто видит дальше вот этого? — он постучал наманикюренным ноготком на красной звезде на металлическом плече.

Когда с волос наконец-таки смыли маску и просушили как следует, Барнс обошёл сам себя, коснулся ладонью тяжелых прядей, поражаясь их гладкости, красивому даже в искусственном свете ванной комнаты блеску.

— Вот, — сказала Наташа. — Видишь, какие у тебя роскошные волосы, если за ними ухаживать? И рука очень даже ничего, — она показала ему маникюр. — Не тридцатые ж годы, Барнс.

— Когда вы находите на всё это время? Маникюр, педикюр, волосы, тело, бельё, что-то выбрать в гардеробе, обувь. Столько всего, чтобы выйти на улицу.