Просыпаясь, я выслушивал ворчание Васи: «Игорь, ты чего такой беспокойный, запинал меня всего, только усну, и тут ты — мечешься, как будто тебя черти на сковородке жарят».

Но все наши мучения почему-то никак не мешали маме безбожно нас эксплуатировать по хозяйству. Мы делали влажную уборку, стирали мокрое от пота постельное и нательное бельё (хорошо хоть не руками), вывешивали его, ходили кормить зерном кур и кроликов, меняли в их клетках солому и убирали помёт, а гадили они не переставая, словно это было их любимое хобби, в свободное от размножения время, конечно. Помёт и солому мы в выварке оттаскивали на компостную кучу.

В среду, вскапывая огород, Вася сказал:

— Если я на этой грядке сдохну, то точно не от болезни. И как я поддался на мамины уговоры перебраться к вам на неделю? Это же рабство какое-то средневековое.

Мама Васи, уезжая на Урал, очень переживала, как он будет один больной дома. А тут выяснилось, что я тоже заболел, и они с моей мамой сговорились поселить нас вместе. Пока на неделю, а там начнутся весенние каникулы, и будет видно, что с нами дальше делать.

— Васька, ты чего там разбухтелся? Вам сейчас полезно гулять на свежем воздухе. А дома ты бы закрылся в своей келье и просидел всю неделю, не отлипая от компьютера, а потом и все каникулы, — отозвалась мама.

Она выбирала из перекопанной земли сорняки, а наглые куры — червяков. Рядом в пыли катался на спине Мурзик, который на самом деле был кошкой, похоже, опять беременный, а Тузик на него лаял и поскуливал, видимо, тоже хотел оказаться в нашей компании.

Мама у меня маленькая, миниатюрная, но безумно энергичная (даже энергичнее меня!), суперактивная и бойкая. Спорить с ней бесполезно, легче сразу застрелиться или сделать, что велено. У неё огненно-рыжие волосы, весёлые, но острые, а когда надо, строгие светло-карие глаза и такой же, как у меня, нос с веснушками. Я внешне, нравом и телосложением больше на неё похож. От папы только голубые глаза достались да русые волосы. Мама лёгкая и порывистая, как девчонка, да и выглядит лет на двадцать пять максимум.

— Так разве ж это гулять, — вздыхает Вася, а мама ему:

— Спросят у тебя внуки: «Дед Вася, а что ты в жизни интересного видел?» А ты им ответишь: «Монитор».

Я заржал, толкая Ваську в бок. Тот коварно увернулся, и я, не устояв, плюхнулся на землю. Сверху меня стукнули упавшие следом вилы.

— Что, сынок, совсем ослабел, ноги не держат? Ничего, у нас сегодня манная кашка с молочком.

— Надеюсь, тёть Насть, что сейчас вы тоже пошутили, — сказал Вася, которого аж перекосило от отвращения.

— Игорь, ну-ка хватит разлёживаться, поднимайся, земля ещё холодная!

Я не мог подняться, я продолжал ржать.

— Это теперь надолго, — сказал Вася, воткнул свои вилы и, ухватив меня под мышки, поставил на ноги. — Да стой ты, бестолочь!

— Сапоги тяжёлые. — Высокие резиновые сапоги с налипшей землёй и правда были тяжёлыми.

— Ребятки, не расслабляйтесь, всего-то метр докопать осталось.

— Ага, метр — шириною в километр, — сказал я, поднимая вилы и чуть опять не падая из-за курицы, что крутилась под ногами, ища червяков. — У, зараза безмозглая!

— Вот, а говоришь, сил нет, энергия так и прёт!

Мы докопали грядку и пошли в дом обедать. К счастью, не манной кашей, а картофельным пюре с подливкой. Правда, съели мы совсем чуть-чуть, так как есть из-за болезни ещё совсем не хотелось.

Зато Тузик был очень рад доесть за нас. Мы помыли посуду и уже собрались, стеная, уползти и забраться назад под одеяло, чтобы продолжить смотреть «Ходячих мертвецов», которых сами себе сейчас сильно напоминали — перед этим мы посмотрели «Декстера», «Евангелион», «Мотель Бейтса» и древний «Твин Пикс», чтобы лучше понимать, что происходит в новом сезоне, но нам это совсем не помогло, — как мама сказала:

— Куда это вы лыжи навострили, а дуги для теплицы кто втыкать будет и плёнку натягивать? Нечего вздыхать, пока солнышко, надо натянуть, чтобы земля прогрелась.

Под утро четверга меня вновь измотали сны, я проснулся, сел, прислонившись к спинке кровати, и смотрел, как светлеет за окном. Взошло солнце. Васька спрятался от его лучей с головой под одеялом. Я положил руку ему на плечо. Жара не было. Он повернулся и уткнулся в мою ладонь лбом. Я погладил его по голове. Он завозился и недовольно спросил:

— Игорь, блин, что у тебя там такое? Я всю ночь промучился.

Он вывалился на пол и запустил руку под матрас. «Нет!» — застыло у меня на губах. А Васька, распахнув в изумлении глаза, смотрел на здоровенный розовый фаллоимитатор с яйцами и присоской. А ещё через секунду он брезгливо отбросил его прямо мне в руки.

— Это не моё! — возмутился я, отпихивая упругий орган.

— Подкинули? — спросил Вася, как-то подозрительно глядя на меня, будто не веря.

— Это, наверное, мама забыла. Ей батя на день рождения такой подарил, на случай, если она без него заскучает.

— Игорь, ты реально больной.

— Сам ты больной, заразил меня и ещё издевается!

— И как, нравится? — заблестели хитрые глазки.

— Ты о чём?

— Ясно… Хотя чего я ожидал?.. Убери его с глаз моих, а то я к тебе не лягу.

Я спрятал член под подушку. Вася утомлённо покачал головой и забрался назад под одеяло. Ещё раз на меня покосился, закатил и закрыл глаза, укрываясь с головой.

Я уже хотел воткнуть наушники и послушать музыку, как заглянула мама и сказала:

— Не спишь? К тебе посетитель.

— Кто? — не понял я, но она уже исчезла.

А из-за двери выглянул, улыбаясь от уха до уха, Илья.

— Привет, Тёмыч, меня тут девчонки попросили тебя проведать, узнать, как у тебя…

Из-под одеяла показалась растрёпанная и сонная Васькина физиономия, а рука Ильи сама потянулась к заднему карману.

— А ты что здесь делаешь? — по-настоящему теряясь, спросил он, а рука уже извлекла телефон.

И я, как во сне, понял, что надо что-то сделать, как-то его остановить, например, кинуть в него членом из-под подушки, но словно залип во времени и ничего не успевал. А рука с телефоном поднялась уже на уровень груди, и он сам с каким-то удивлением на неё посмотрел.

— Так, всё, — сказала мама, над которой время было не властно, и, взяв его за поднятую руку, развернула на выход, — поздоровались и хватит, а то тоже заразишься.

Дверь за ними закрылась.

— Я люблю твою маму, — сказал Вася, вновь скрылся под одеялом, обнял меня за ноги и засопел.

— Тебе повезло, что батя тебя не слышал. Он, кстати, завтра вечером приезжает, — сказал я и почувствовал, как напрягся Вася.

Обычно отец всю неделю работал в областном центре, а на выходные приезжал домой. Трудился он в мебельном цеху, на прессе. Как он говорил: «Работа ни уму ни сердцу, а только карману. Зато времени поразмыслить о смысле жизни более чем достаточно». А по субботам он пел в церковном хоре. У него глубокий грудной бас.

— Может, я домой пойду? — спросил, выглядывая из-под одеяла, Вася.

— И бросишь меня одного? Тогда я с тобой!

— Чтобы он нас обоих у меня без свидетелей прибил? Нет уж! Тут тогда остаёмся, может, твоя мама заступится?

— Ага, она заступится! Разве что за тебя.

— А может, он ничего не знает, или твоя мама всё ему рассказала?

— Он не настолько древний, интернетом пользоваться умеет и на группу подписан.

— Когда ему на работе следить было? Фотку почти сразу удалили.

Короче, весь четверг и пятница прошли в ожидании и в так любимых отцом размышлениях о смысле жизни. Он бы за нас порадовался, знай, каких глубин благодаря ему мы смогли достичь.

В курсе он последних событий или нет, стало ясно сразу же, как только он вошёл в дом и мы услышали его громогласный бас:

— Ну, где, Настька, наши болезные, косячные?

Он зашёл в комнату. Всё такой же огромный, с окладистой седеющей бородой и собранными в длинный хвост тёмно-русыми с проседью волосами. Из глаз летели дьявольские искры, но лицо оставалось совершенно серьёзным. В комнате разом стало тесно. Мы скромно сидели каждый на своём конце застеленной кровати.