— Ого! И что мне теперь делать?

— Пока ничего, я поеду его хоронить и привезу документы.

— Понятно… Мама.

— Да, милый.

— Кто был мой отец?

Она отставила чашку и смела со стола крошки.

— Ты говорила, что, если я захочу, мы вернёмся к этому разговору, когда мне исполнится шестнадцать. Уже почти два месяца, как мне шестнадцать, и я хочу знать. Мне это необходимо. Необходимо заполнить эту пустоту, эту чёрную дыру в прошлом, чтобы понять себя.

— Если я расскажу, ты меня возненавидишь или, ещё хуже, себя.

— Мне надо. Тебя я точно не возненавижу, а себя… — Я замолчал, подумав, куда уж больше?

Она встала.

— Пойдём в зал.

Мы прошли в зал.

— Не включай свет.

Мы сели на диван. В окно проникало немного света от уличных фонарей и летящих мимо машин. Она взяла мою ладонь и сжала в своих.

Именно в этот миг я по-настоящему испугался и уже хотел сказать: «Молчи!» Но, словно во сне, не мог вымолвить ни слова.

— Их было двое, — тихо произнесла мама. — Они напали на меня и… изнасиловали. Их не нашли. А потом родился ты.

Я судорожно выдернул руку из её пальцев. Она попыталась обнять меня, но я сбросил её руки и вскочил.

Не знаю почему, но я ожидал услышать нечто подобное. Будто всю жизнь и так знал эту тайну, чувствовал всем своим существом. А теперь всё подтвердилось и встало на свои места. Теперь я понимал, почему мне снятся эти сны. Я не знал своего отца, но всю свою жизнь безнадёжно боролся с ним в самом себе. Он был моей тёмной половиной, а мама — светлой. Как долго я ещё смогу с этим жить? У меня почти не осталось сил. С каждым годом взросления моя воля таяла под напором звериного желания, что сводило с ума. Сколько ещё мои сны будут оставаться только снами?

— Зачем ты меня оставила?!

— Ты ни в чём не виноват!

«Но всё равно страдаю!» — хотел крикнуть я ей в лицо, а вместо этого спросил срывающимся от подступивших слёз голосом:

— Поэтому ты меня не любишь?

— Да с чего ты это взял?! — воскликнула она, поднимаясь, и, обняв, стала осыпать моё мокрое от слёз лицо поцелуями.

А я ревел, уткнувшись ей в плечо, и не мог остановиться.

— Я тебе всю футболку обсопливил, — сказал я, немного успокоившись. Она погладила меня по спине.

— Я тебе тоже.

Мы нервно засмеялись, а слёзы продолжали катиться из глаз.

— Так что там у вас сегодня стряслось?

Чувствуя, что шагаю и падаю в бездну, я сказал:

— Илья всем рассказал, что я гей.

— Это правда?

— Не знаю, но к одному парню я точно неровно дышу.

— К Игорю?

— Да. Так заметно?

— Он знает?

— Да разве по этому тормозу поймёшь, знает он или просто по-детски непосредственен?!

— Так ты спроси.

— Ни за что!

Она погладила меня по голове, по щекам, вновь поцеловала.

— Я тебя люблю.

— И я тебя люблю, мама.

Давно я не спал так крепко, как этой ночью. Ни одного сна, только глубокая, милосердная тьма небытия. Проснувшись раньше обычного, приготовил завтрак. Мама зашла на кухню, окинула взглядом мои труды и сказала:

— Это неспроста.

— Можно я сегодня в школу не пойду?

— Контрольных, новых тем не обещали?

— Вроде бы нет.

— Ладно, оставайся, я позвоню классной, скажу, что ты приболел.

— Спасибо, мам!

— Кто бы меня так с работы отпросил? Хорошо хоть, что сегодня пятница и завтра можно будет наконец-то выспаться.

Мы позавтракали, и она ушла. Я забрался назад в кровать и включил «Теорию большого взрыва», хотелось посмотреть чего-нибудь лёгкого и весёлого.

Тренькнул телефон. Игорь прислал СМСку: «Ты где?» Мне не хотелось ни с кем общаться, хотелось побыть одному в тишине. Но если ему не ответить, он же задолбает, начнёт названивать, а потом припрётся домой и будет орать у калитки, пока всех соседей на уши не поставит.

«Со мной всё хорошо, я болею, не приходи», — написал я и отправил.

«А ведь припрётся, зараза», — подумал я и как в воду глядел, но хоть полдня я провалялся, пересматривая любимые сериалы и ни о чём не думая.

— Вася! Ва-ася!!! — услышал я завывания под окном, которым бы позавидовали все мартовские коты. Загромыхала железная калитка, затрезвонил телефон. Я взял трубку.

— Я же тебе русским языком сказал — не приходи.

— А я тебе человеческим отвечаю — открывай. Всё равно перелезу.

Я отключился, натянул шорты с футболкой и пошёл открывать.

Вместе вернулись обратно. Решив играть роль до конца, я скинул шорты и вновь забрался под одеяло.

— Я же сказал, что болею.

— Неплохо ты устроился, — кивнул Игорь на журнальный столик с ноутом и тарелку с булочками. — Я тоже так хочу, — сказал он и начал раздеваться.

Оставшись в трусах и в майке, он нырнул ко мне под одеяло, покрутился, устраиваясь под боком, положил голову мне на плечо и сказал:

— Чего сидишь, врубай кинчик. Что там у тебя? «Бесстыжие»? Зыкинское кино, как говорит мой батяня. А тебе кто больше нравится: Йен или Микки?

«А других вариантов нет?» — хотел спросить я, но просто офигел от его невиданной наглости.

Вроде бы за столько лет дружбы уже должен был привыкнуть, но каждый раз Игорь умудрялся расширять её горизонты, а я — от него не отставать или даже наносить ответные выпады, чтобы не расслаблялся.

— Заразишься, тебе же хуже будет.

— Зараза к заразе не пристаёт.

— Так что же ты тут делаешь?

Он задрал голову и посмотрел мне в глаза. Я понятия не имел, о чём он думал в тот момент, если предположить, что это существо вообще способно мыслить. Игорь сморщил нос и смешно чихнул. Закрыл глаза, опустил голову и прижался к моей груди.

— Я слушаю твоё сердце, — сказал он.

====== 5. Игорь ======

В понедельник Вася в школу не пошёл, как и я: мы оба заболели. И Васька утверждал, что заразил его я, когда чихнул на него. Я же сказал, что в его словах нет никакой логики, ведь он к тому времени уже болел, а он меня дураком обозвал. Друг называется! А ведь я его спас от школы и насмешек. Как он сиял, когда пришёл в воскресенье с вещами! Думал, я не замечу.

Лазарет устроили у нас, потому что мама работала дома (она шьёт одежду на заказ) и могла за нами присмотреть. Мы валялись с температурой, соплями и кашлем в моей комнате, то потея, как мыши, то замерзая, и тогда жались друг к дружке, укрываясь дополнительными одеялами.

В первую ночь нас особенно сильно морозило, мы спали, обнявшись, лицом друг к другу, перепутав поджатые ноги. И в тяжёлом сонном бреду мне казалось, что ноги наши не просто перепутались, а, пройдя насквозь, срослись, и мы никак не могли их разъединить. Я умолял кого-то большого в мясницком кожаном фартуке и с огромным блестящим тесаком не разрезать нас. А Вася говорил, что лучше вообще без ног останется, чем станет моим сиамским близнецом. От его слов было так обидно, горько и больно на сердце, что я плакал и просыпался с настоящими слезами на глазах. Вновь проваливался в сон, в котором кто-то, успокаивая, гладил меня по лицу и целовал в лоб, в приоткрытые и сухие из-за заложенного носа губы, или это мама проверяла мою температуру?

Днём мама всё время поила нас какими-то отварами и чаем с мёдом и лимоном. И если мы не потели, то постоянно бегали в туалет. Это ужасно раздражало, так как не давало толком смотреть сериалы, а они были единственным, что хоть немного отвлекало нас от текущих из носа соплей. Носы у нас были красные, и к ним уже было больно прикасаться, так мы их натёрли туалетной бумагой, в которую поминутно сморкались. Повсюду валялись горы бумажек, которые мы периодически сгребали и сжигали в конце огорода.

На другую ночь мы пропотели так, что даже одеяло промокло, и три раза перестилали постель. Меня мучили рваные путаные сны: мы с Васей от кого-то убегали, теряли друг друга в лабиринтах проходных дворов, коридоров и комнат, пустых и гулких или битком набитых какими-то людьми, и никак не могли найти друг друга. И у кого бы я ни спросил, все отмалчивались или делали вид, что никакого Васю не знают и слышать о нём не слышали, но я-то знал, что они врут, и никак не мог понять почему.