Взбудораженный воспоминаниями, Ринальдо встал с земли и побрел назад по тропинке. Наверху, там, где кончалась тень, его обдало жаром, но он даже не заметил этого. Что же все-таки произошло, мучительно думал он, что вдруг придало храбрости Микеле ди Ландо? Ведь чомпи и их вожаки устроили все как нельзя разумнее. Три недели правления Ландо открыли им глаза на многое, они уже не были теми доверчивыми простачками, какими выглядели во время июльских событий. За полмесяца до вчерашней трагедии во Дворце приоров, пятнадцатого августа, вожаки чомпи, тайно собравшись в капелле монастыря Санта Мария Новелла, порешили избрать новое правительство, а Микеле ди Ландо вместе с его приорами изгнать из дворца.

Через полторы недели все было готово. На поле за монастырем, расположенным по ту сторону Арно, на окраине картьеры Санто Спирито, называемой Камальдоли, собралось больше двух сотен чесальщиков и наемных рабочих, которые избрали тех, кто должен был стать во главе всех дел чомпи до тех пор, пока народ не выберет новое правительство взамен приората Ландо. Выбрали восемь человек — по двое от каждой картьеры — и нарекли их «Восемь святых божьего народа». Назвали самых деятельных, на деле доказавших свою преданность чомпи: мессера Панцано, Тамбо, Сына Толстяка, Луку ди Мелано, чесальщика Пьеро Чири, Марко Гаи, Бартоломео ди Якопо, по прозвищу Воз, и Аньоло из прихода Сан Николло, которого все звали Баккано. Восемь святых тотчас взялись за дело. Через день они призвали народ обсудить новую петицию, которую, по правде говоря, только по привычке называли петицией, поскольку она гораздо больше походила на ультиматум.

В церковь Санта Мария Новелла набилось столько бедного люда — яблоку упасть негде. Сер Аньоло Латини, ставший одним из четырех нотариусов Восьми святых божьего народа, зачитывал первоначальный текст петиции, учитель Гваспарре дель Рикко вызвался быть писцом. Никогда Ринальдо не видел такого шумного, буйного сборища. Никто не оспаривал петицию по существу, зато каждый стремился выразить то или другое требование в самых крепких выражениях, самым категоричным образом. «Пиши, Гваспарре, — наседал на учителя один, — хочу, чтобы…» «Нечего мямлить, — кричали с другой стороны, — пиши, Гваспарре, как я говорю!» В этот момент третий, приставив к горлу Гваспарре меч, разрывал на части написанное ранее и, протягивая учителю новый лист бумаги, рычал: «Пиши!»

Требовали изгнать приоров, глав городских ополчений, распустить Консисторию свободы, созданную по предложению Ландо восьмого августа, потому что два новых цеха стали заодно с жирными. Одним словом, видно было, что чомпи во всем разобрались и хотят, чтобы все должности заняли люди честные и преданные народу.

На другой день, в субботу двадцать восьмого августа, чем свет на площади Святого Марка собралось несколько тысяч чомпи. Как только пробило терцу, толпа с криками «Да здравствует тощий народ и цехи!» внезапно со всех сторон вступила на площадь и окружила Дворец приоров. Мессер Панцано вошел во дворец, передал петицию чомпи и не уходил до тех пор, пока она не была прочтена и одобрена приорами и коллегиями и утверждена канцлером Калуччо Салутати, который поставил на ней большую печать коммуны.

Теперь оставалось выбрать новое правительство.

На следующий день, в воскресенье, площадь перед дворцом снова заполнили толпы вооруженного народа.

Новым гонфалоньером справедливости выбрали Бартоломео ди Якопо, за свою неимоверную силу получившего прозвище Воз. От картьеры Санта Мария Новелла приором избрали другого чомпо, Джованни ди Доменико, по прозвищу Триа. От семи старших цехов прошли шерстяник, купец и вышивальщик, от четырнадцати младших — два кузнеца и сапожник. Еще в Камальдоли чомпи решили, что новый приорат будет подчиняться Восьми святым божьего народа, поэтому Сын Толстяка, мессер Панцано, Марко и остальные святые божьего народа на ночном совете в капелле Аччайоли во дворе монастыря Санта Мария Новелла порешили, что Микеле ди Ландо, его приоры и все члены коллегий, так же как и вновь избранное правительство, должны будут присягнуть им и на Библии поклясться в верности тощему народу.

В понедельник Пьеро Чири, Лука ди Мелано вместе с нотариусом сером Латини пошли во дворец и объявили приорам об этих требованиях. Приоры было заартачились, но грозный голос толпы на площади сделал их сговорчивее. Только Ландо наотрез отказался приносить присягу. Из-за него-то на следующий день и отправились во дворец Марко, Тамбо и Ринальдо. Все, может быть, кроме Тамбо да мессера Панцано, были уверены, что, оставшись в одиночестве, Ландо присягнет Восьми святым, никто не ожидал, что он нападет на посланцев чомпи: все события последних дней, решительные и последовательные действия Восьми святых, почти взявших в свои руки управление коммуной, не оставляли, казалось бы, никаких сомнений в том, что трусливый и вместе с тем по-своему смекалистый Микеле ди Ландо смирится с необходимостью. Если он настолько осмелел, значит, произошло что-то чрезвычайно важное, чего чомпи не знали. Что?

Увы, многого, слишком многого не знали чомпи. И в первую очередь той бездонной бездны, населенной уродливыми призраками злобы, алчности и гордыни, что отверзают в душах людских власть и богатство. Они верили во всеобщую справедливость и благородство, хотели, чтобы все было свято и хорошо для богатого и для бедного, чтобы все были довольны, чтобы и бедные и богатые были равны в правах и обязанностях, не ведая, что в этом-то и заключено их заблуждение, ибо в нашем мире у кого сила, у того и власть. Однако заблуждение их порождено было не глупостью или тупоумием, в которых обвиняли их благородные пополаны, а детским легковерием и наивностью. Они бросили карды, сменив их на арбалеты и копья, оставили мастерские и вышли на площадь не затем, чтобы разбойничать, а для того, чтобы потребовать то, чего их несправедливо лишили богатые, — человеческой жизни и человеческих прав. Голодные, они не украли ни корки хлеба, доведенные до крайности унижениями и притеснением, они не прибегали к террору, не пролили ни капли крови, если не считать расправы над кровожадным барджелло. Так же, думали они, должны поступать и их противники.

Легкая победа, одержанная ими в июльские дни, многочисленность их рядов родили в их душах еще одну иллюзию. Нас много, поэтому мы сильны, думали они и ошибались, потому что истинная сила оставалась у тех, кому принадлежали мастерские и дворцы, земля и капиталы, запасы зерна и всевозможных товаров, у кого были друзья и единомышленники за городскими стенами, в других городах Тосканы — у жирных пополанов. Видели ли это чомпи? Нет! Они были слишком ослеплены своей игрой во всеобщее равенство. Они не замечали даже, как от них все больше отдалялись те, кто в июльские дни стоял с ними рядом на раскаленной площади, — цеховые ремесленники. У каждого из них была какая-то своя собственность, пусть небольшая, но своя, свои доходы, и равенство, которое проповедовали чомпи, пугало их. Они не хотели равенства с бедняками и голытьбой. Их помыслами было — сравняться с жирными. К ним они и потянулись, бросив на произвол судьбы своих вчерашних союзников, которые помогли им обрести цеховую самостоятельность.

Да, многого не знали чомпи, о многом не догадывались, многого не могли взять в толк. Зато был человек, который все видел, все знал, изо всего умел извлечь для себя пользу. Этим человеком был Сальвестро Медичи. В отличие от своих наивных, совестливых врагов — а после партии его единственными врагами оставались чомпи, — он считал, что в политической игре, особенно в такой крупной, какую вел он, все средства хороши, если они ведут к цели.

Войдя вместе с Ландо во дворец, он с первого же дня, с первого часа принялся терпеливо плести паутину нового заговора, небывалого, грандиозного заговора, заговора всех «добрых пополанов» против взбунтовавшейся черни, заговора, который обещал наконец привести к осуществлению его честолюбивой мечты.