2. Остановиться. Оглянуться. Осклабиться. Оторопеть. О свой последний труп споткнуться. Лягнуть И походя отпеть. И, оторвавшись от погони, На вонь, На вой, На грай – Ату! Жрать передых. Гонец. Огарок. Глядишь, дотеплишь до утра. 3. Одним стихом грехи перетяну. Но мне и Божьего и всякого бояться Уже и тем, Затем и потому, Что есть за что И чем есть оправдаться. Подохну, Богу труп свой протяну. – Труп – в прах. А где бессмертная? – услышу. Развеселюсь в улыбке: – Извини. Всю выработал. Вся при жизни вышла. Фарс 1. Тогда я подошел к окну. Отдернул штору. Ну вот и утро, господа. Пора и в пору. Ну вот и утро, господа. Тушите свечи. – А ночь была? – Она легла на наши плечи. 2. Разъезжались. Плечи тушили мехами. – Княгиню Потоцкую к подъезду! – Княгиня, позвольте, я с Вами? 3. Скоро утренний город Был сер и глубок под мостами, На которых наш цокот Раскололся И падал… Мы уже проскакали. Падал в сонную реку, где чайки лежали, как утки… Но какое нам дело до этого скорого утра, Если в нас еще пенились, Переливались бокалы. Мы две речи. Две ночи. Обжигая друг друга боками, Гремели, скакали. И какое нам дело – Ленинград? (Петербург?) спозаранку… Шереметьевский дом дребезжал, когда мы по Фонтанке, По городу. Своему или вражьему стану? И летела за нами удила перегрызшая Анна И те кони, которых на мосту насиловал кто-то, Убегали позора, и века, и света, и Клодта! Наливался над городом флаг горсовета… И всего-то нас семеро. Табунок – золотые копыта. 4. Наливался над городом флаг горсовета. Протрубил над Невой Петропавловский шпиль. Занималося утро и гнало по ветру Стаи желтых, спросонья неприбранных лиц. Принимай эту жесткую, желчную пору. Пей венозную кровь напряженной Невы. Проскакали. Отцокали… Подбирайте подковы. Будьте счастливы, сколько умеете Вы… Летучий голландец
Обезьянка на реях моего корабля. Сонька, светик, шустрица. Шустрится И ладно. Голодранец. Голландец. Скелеты болят, Но ведут мой корабль этим морем посудным. Рудовозы и танкеры продираются сквозь, Разрывая остатки моего такелажа. Не заметят – И ладно, как смакую я гроздь Виноградную, винную. Перезрела, Но вяжет. Нас и было немного. Осталось чуть есть. Гоп-команда. Надменных. Шуткующих принцев. Сквозь века продирая поэзии честь, Отбиваем шифровки кастаньетами пальцев. Соня, Срежь мне вон эту – Отменная гроздь. Уберечь виноградник, дуреха, не пробуй. Но помедли. По ягодке. Вместе, но врозь. Дни, нажитые в плаванье, станут изюмом. Нас и было немного. И есть ли в нас смысл? Опостылела вечность – мы бьемся о время, Сквозь века посылая шифровками «Сос»! Может быть, расшифруют. Все одно, не поверят. Соня, Срежь мне вон эту – Отменная гроздь. Уберечь виноградник, дуреха, не пробуй. Но помедли. По ягодке. Вместе, но врозь. Дни, нажитые в плаванье, станут изюмом. Глебу Горбовскому Глебушка, март. Мы мартуем последние зимы. Как мы стары́ И поэтому неотразимы. Хлебушко по снегу. Клюв нам отклюкнется птичий. Видишь ли, милый, Следы наши тоже синичьи. Мы не бессмертны. Течет наша Черная речка. Где ты, мой милый, Мой милый, мы также беспечны. Если подняться, Взглянуть на себя с лиховерху. Как мы бесследны! Следы наши только для смеху. «Ежедневной работой души…» Ежедневной работой души Утомясь, И сказал он: О, Боже! Если что приключится – разбудишь, А покуда заснуть разреши. И заснул он. И сразу поплыл По реке, что неспешно несла. Было ночью. И звездами крыл Осеняли его небеса. |
