«Стареем не со временем, а от. Оно сквозь нас пронзительно течет. Мы ж движемся ему наперерез, Пока нас не проточит, Не разъест. Стареем не со временем, а для Него – улыбка, стих и взгляд, Как камень в воду, брошенный тобой В меня, как в реку, ставшую судьбой. Так вечно быть. И не иметь предтеч. Не истекать, а неизбывно течь. Копить в себе и души, и века. Как времени… Как имени река…» Река времени есть речь поэта, река имени или «река, которая имеет Имя», река имени поэта, имени, которое ставится над его произведениями, на обложке сборника его стихов. Оно встречает нас, предваряя всякую нашу встречу с поэзией, прежде, чем мы пойдем «под обложку», погрузимся в чтение, будем захвачены рекою этой речи. Оно провожает нас и на обратном пути, когда мы закрываем книгу. Имя поэта – предтеча нашей встречи с Поэзией и свидетель нашей разлуки с нею, знак и залог того, что в ту же реку, ибо тем же остается это имя, можно будет войти снова, вопреки тому, что говорил Кратил. Г. Беневич (Впервые опубликовано в «Сборнике Трудов Высшей Религиозно-философской Школы». СПб. № 2, 1993. С. 75–81) Книга 1 Черт меня дернул с душой и талантом родиться в России. А. Пушкин Поясняю: Эта родина-галера Нам дается для труда – Не для побега. В. Ширали Сопротивление «Оклемался…» Оклемался. Гляди – Вкруг сиренит июль. Лета пыльные груди Сочатся полынью. Не отталкивай их, Приложись и целуй, Пока цикнет с гримасой: Мерзавец – Ведь больно! Больно, милая, Славно. Елозит гроза По июльскому небу, Вразнос окаему, И какая-то наша Или Штатов звезда Проползает по кругу, Прогорая по ходу. Жизнь подобна свирели – Живи и играй. Затыкай ее дыры, Выдавая рулады. И какой-нибудь Бог, И какой-нибудь гад Скажет, сверху глядя: Нету в музыке ладу. Нету, верно. Свирель прогорает в руках. Только вдруг соберешься Постройней и послаще… Ан, ее уже нет. Лишь ожог на губах. И какой-то другой Мою музыку свищет. «Нет, я не потому держусь за жизнь…» Нет, я не потому держусь за жизнь, Что любопытствую, что будет дальше. Что будет дальше, знаю наперед. Дальше будет то же. То же, вот как Завидевши сотрудника порядка, Как распознать сотрудника порядка? Все мы уже сотрудники порядка Или еще… Пытаюсь слиться с окрсредой. Стать незаметней ящерки в песке. Обыденней простого объявления об обмене жилплощади. Меняю нары. У Вознесенского нары-люкс В Москве На место под мостом в твоем Париже, Лида. Как билась в тебе русская тоска, Когда ты грудью ото всей «России» Обороняла русского поэта. Спасибо, милая. Пятнадцать суток не пятнадцать лет. Фр-р-р! Фьють! Отваливай! Привет Парижу, Но знают ли в Париже, где Воронеж? Еще одно. Меняю кандалы На рукава смирительной рубахи. Отпилась Сеною запуганная птаха. Что русского в тебе осталось, Кроме страха? Генетика Бутырки и Орды. Меняю. Нет, я не потому держусь за жизнь, Что обуян тщеславием, Хотя Желаю славы я Хотя б ради свободы, Какую все-таки имеют воды Реки, Которая имеет Имя, В рельефе выбирая бытиё. Рельеф нам выбирает бытиё. Рельеф определяет бытиё. Меняю Матерую свою судьбу На всякую дворняцкую собаку. Обязуюсь Водить ее на строгом поводке И делать регулярные прививки От бешенства, Поэзии И чести. И уж не потому, что по плечу Поэту Звездная его свобода. Порой она не тяжелей ярма, Зато порой тяжéлей небосвода. А ты, Господь, возьмешь обратно мя? А ты, Господь, возьми обратно мя… Кафетерий на углу Владимирского и Невского Кафетерий на углу Владимирского и Невского… – Ротонда? – Вам все еще никак Париж не позабыть. Каждый день, чаще к вечеру: – Будьте любезны, маленькую двойную. Крепкого. Наскоро. Но лучше дать остыть. Куда нам торопиться. Живем глядеть. Стремглав живем, не глядя. На шаткий стол локтем установиться, Смотреть и кланяться знакомым… – Рада Вас видеть. – Я Вас тоже очень. Вы загорели, Но грустны с лица. – В Крыму вчера жара, А здесь дожди и осень. И сразу черная, Как-будто началась с конца. – Ну, Вам-то что, Вы славно загорели, Все солнце в вас. Ослеп, гляжу из-под руки. Лишь грудь бела. Соски как две свирели: Звонки и высоки. – Ах, Ширали… – Так брать вам кофе? – Можно. – А Ширали – лишь птица на губах. Какое вам заказывать пирожное? Сегодня я немного при деньгах. По Невскому идут дожди. Одним глотком допить, когда остынет. По Невскому идут дожди. Секунду подождать, Пока настанет, наступит сердце. По Невскому идут дожди. Отчаяться, Со всеми распрощаться. По Невскому идут дожди. Отчаяться И одному остаться. По Невскому идут дожди. По Невскому иду под фонарями, Словно под фарами, Просвеченный насквозь. – Бегите первая. Даю Вам нынче фору. А ежели всерьез, То отлюбил, отщелкал. И нету радости – живу или умру. К стеклу троллейбусному прижимает щеку. Дожди стекают по ее щеке, И я никогда ее больше не встречу. Дурачится с мил-другом за стеклом. Проехала. Промчалась. Протекло Меж пальцами. А ежели всерьез – Насобирать прошедших ливней в горсть, Припасть, Захлебываясь, выбраться на сушу, Насмешничать над разными богами, Которые дно бороздят дождями, Вылавливая утопленницу – душу мою. Судачат, что распутницей была. Распуталась. Вниз по Неве сплыла. И я никогда ее больше не встречу, Когда она вниз по Неве плывет и плачет, За отраженные цепляясь фонари. Она мертва, но уплывать не хочет. Сотри свои глаза и не смотри. Зачем тебе угар ее агоний? Последняя горячечная речь: Что было – было. «Было» не догонишь. Что будет – будет. «Будет» – не сберечь. |
