Перед дворцом, на площади, где обычно проходили военные учения, в идеальном порядке выстроились десятки тысяч солдат императорской гвардии, разделенные на десять крупных отрядов. В парадных мундирах, при полном вооружении, они стояли, гордо подняв головы — величественное и грозное зрелище. Когда из ворот дворца неспешно вышел император в сверкающих церемониальных доспехах, площадь взорвалась приветственными криками.

Ваньянь Сюй уверенно шагал вперед, бросая прощальные взгляды на мощные дворцовые стены — наследие нескольких поколений его предков. Сердце императора дрогнуло, но он усилием воли подавил щемящую тоску по прошлому, устремляя свой разум в будущее, к новым великим свершениям. Не колеблясь ни минуты, он вскочил на коня, и старший дворцовый евнух громко провозгласил: «Начать шествие!» Звук наполнил площадь, отражаясь от стен, и долго ещё гулкое эхо уносило его в небеса.

***

По мере того, как процессия продвигалась на юг, становилось заметно теплее, вдоль дороги потянулись луга, заросшие дикими цветами, названия которых северянам были неведомы. Пестрые ковры расстилались кругом, сколько хватало глаз.

Ваньянь Сюй поначалу гарцевал на коне, но потом пересел в повозку к пленнику и принялся развлекать его светскими разговорами, пытаясь отвлечь от созерцания окрестностей — он опасался, что знакомые пейзажи заставят Су И еще горше терзаться сожалениями.

Разумеется, пленник даже не подозревал об истинных мотивах императора, а потому не мог по достоинству оценить его заботу и лишь раздраженно хмурился да мрачно вздыхал. Он сделал несколько попыток избавиться от навязчивого собеседника, но упрямый Ваньянь Сюй ни в какую не желал покидать повозку. В конце концов Су И просто закрыл глаза и сделал вид, что слишком утомлен и хочет уснуть. Вскоре императору волей-неволей тоже пришлось замолчать.

По удачному стечению обстоятельств процессия прибыла во временную резиденцию еще до заката. Когда бывший император Великой Ци выезжал из столицы, он использовал этот дворец для отдыха и увеселений. Величественные здания поражали пышной роскошью и как нельзя лучше подходили для остановки на ночь внушительной толпы придворных. Вечернюю трапезу Ваньянь Сюй неохотно разделил с вдовствующей императрицей и наложницами, но, улучив момент, поспешно удалился в покои, отведенные Су И.

Войдя в комнату, император сразу заметил на столе нетронутый ужин, и сердце его сжалось. Охваченный мрачными предчувствиями, он огляделся вокруг в поисках пленника и обнаружил его возле окна. Генерал сидел неподвижно как статуя и пустым взглядом смотрел в темноту ночи, сжимая в ладонях чашу с вином.

Ваньянь Сюй собрался подойти поближе, но тут Су И едва слышно вздохнул, вышел из оцепенения и медленно, нараспев произнес:

— Грусть в сердце и смятенье дум,

Тревожит каждый звук.

Холодный мир вокруг угрюм,

И пусто всё вокруг.

Луч обласкал — и вновь темно,

И холодно опять.

С ненастным ветром и вино

Не может совладать…**

Не успел отзвучать его тихий голос, а по щекам уже катились две крупные прозрачные слезинки. Ваньянь Сюй почувствовал, как сердце пронзила неизъяснимая острая боль. Су И был поистине несгибаемым человеком. Император не мог припомнить, чтобы генерал когда-нибудь плакал не скрываясь. Сердце Ваньянь Сюя переполняло сочувствие, но, какими словами утешить страдальца, он не знал. Нельзя же, в самом деле, просто взять и махнуть рукой: «Ну ладно, Су Су, раз уж ты так расстроился, Мы откажемся от своих планов на Великую Ци»!

Подняв голову, Су И увидел, что император застыл на месте и наблюдает за ним как завороженный. Однако пленник ничуть не удивился и снова устремил взгляд в окно. Ваньянь Сюй решил, что тот демонстративно не желает замечать его присутствие, и уже собрался потихоньку выйти из покоев, как вдруг Су И заговорил:

— Несколько лет назад я проезжал эти места, когда получил приказ отправиться с войсками на границу. Положение было критическим, страна стояла на пороге войны. Мне пришлось в спешке проследовать мимо. Я успел бросить на этот великолепный дворец лишь пару коротких взглядов и потому решил для себя: после победы вернусь в столицу той же дорогой и непременно выкрою время, чтобы исследовать все здешние закоулки. Я и предположить не мог, что жизнь моя изменится, как облачное небо в ветреный день. Мне так и не выпала возможность покинуть расположение войск. И вот теперь я здесь — не победитель, а пленник. Страна лежит в руинах, десятки тысяч солдат пали в бою… У гор и рек моей родины теперь новый хозяин. Да, дворец по-прежнему блистает красотой, но люди и обстоятельства уже не те.

В сердце императора поднялась буря противоречивых чувств. Едва совладав с собой, он через силу ответил:

— Час уже поздний, пора спать. Может, ты выкинешь из головы мрачные мысли, когда я заставлю тебя ублажать меня в постели? Если так, я с радостью развею все твои печали. От долгого воздержания меня здорово припекает.

Тоску и уныние пленника словно рукой сняло. На смену им пришла ярость, но, кроме испепеляющих взглядов и возмущенного фырканья, как он мог выразить протест? Ваньянь Сюй, разумеется, понял, что Су И пытается вспышкой гнева прикрыть смятение. Увидев, что от кислой страдальческой мины не осталось и следа, император довольно рассмеялся и потащил пленника в постель, ласково воркуя:

— Ложись, отдохни, завтра рано вставать — отправляемся с рассветом.

***

С первыми лучами солнца император и его свита тронулись в путь, на закате встали лагерем, и так — день за днем, неделя за неделей, пока наконец через три месяца не прибыли в Доуянь, древнюю столицу Великой Ци. Ваньянь Сюй приказал стражам оставаться за пределами городских стен и для сопровождения взял с собой лишь четверых доверенных помощниц — Цзы Нун, Цзы Лю, Цзы Нань и Цзы Янь. Он восседал на коне, а Су И по-прежнему оставался в повозке.

Они въехали в столицу без шума и фанфар. Жители спешили по делам, не подозревая, что в город собственной персоной пожаловал новый правитель — император Ваньянь Сюй.

В окно повозки Су И рассматривал бесчисленные знамена вражеской империи и воинов в доспехах с отличительными знаками Цзинь Ляо, охраняющих городские стены. Они несли службу с внушительным, грозным видом и могли произвести впечатление на кого угодно, кроме Су И, который едва дышал от сжимающей сердце невыносимой боли. И все же он не мог не заметить, что на улицах — совсем как в старые добрые времена — царило оживление. На душе у пленника слегка полегчало.

Император подъехал к повозке и, словно пытаясь выставить себя в выгодном свете, сказал:

— Ну что, надеюсь, теперь ты убедился, Су Су: Мы не подвергаем гонениям местных жителей, не насаждаем силой обычаи и традиции Цзинь Ляо. Город процветает, как никогда прежде, при этом он совсем не изменился. Разве тебе не легче возвращаться домой и узнавать знакомые места? И люди — посмотри, они смеются и радуются жизни, словно ничего дурного не случилось! Они пережили падение империи Ци намного легче, чем ты. Мы не хвастаемся, но, когда на троне сидел прежний император, простые люди никогда не чувствовали такой уверенности в завтрашнем дне. Как гласит древняя мудрость, главное — народ, затем — страна, и лишь на третьем месте — государь. Пока народ наслаждается мирной жизнью, пока страна процветает, какая разница, кто именно восседает на Троне Дракона? Ну что, тебе непременно нужно так сильно Нас ненавидеть?

Су И не отвечал, лишь внимательно разглядывал в окно городские улицы. Ваньянь Сюя не обескуражило его молчание. Пару раз тихонько хмыкнув, он открыл было рот, чтобы продолжить расточать самому себе славословия, но тут пленник повернул голову и посмотрел на него глубоким, пронзительным взглядом. Никогда прежде император не видел у Су И такого лица. Он забеспокоился, гадая, в каких выражениях пленник сейчас примется распекать его за нескромную похвальбу. Но, к полному изумлению Ваньянь Сюя, тот лишь слабо улыбнулся и тихо произнес: