– Тогда не было ни сущего, ни не-сущего, ни неба, ни земли, ни воздуха, ни воды, ни огня, и только Семя праотца мира носилось по бурлящим волнам потока Хаоса – Дана…

Рассказ затянулся надолго, в чем-то перекликаясь с моими скромными познаниями в различных мифологиях, а в чем-то, вероятно, уходя в еще более ранние пласты мифотворчества, о чем я уж никак не мог узнать из литературы. Мое сознание то прислушивалось к речитативу Варьи, то погружалось в мысленную борьбу между доводами в пользу реальности или нереальности происходящего. Временами в него вторгались также клочья депрессивной любви к Тане, беспокойство и прочее из серии "а ля мазохизм". Сквозь языки пламени я смотрел на Варью, как он покачивается из стороны в сторону, и незаметно уже и я стал покачиваться вместе с ним в такт, а передо мною, словно наяву, представали картины далекого прошлого, которое, быть может, существовало, а быть может, только грезилось древним мудрецам. Варья умело рисовал передо мною неразличимо текучие, пластичные вереницы образов диковинных существ, то ли богов, то ли антропоморфных сил природы, а может, одухотворенных философских категорий, постоянно находящихся в борьбе и движении. Мириады этих обличий, герои, жрецы и простые смертные, рождались, делали свое дело, а если требовалось – умирали или переходили в другой мир. А я в это время рассматривал таинственные знаки, начертанные на камнях его очага. Что они означают? И не руны, и не клинопись. Или это просто орнамент?

Хранитель Священного Очага поведал мне красивую историю о боге-творце, который создал огненный зародыш мироздания из которого появилось все сущее. Якобы, отец живых существ, был незряч. Когда пришло время дать людям знания, он спустил на Землю глыбу белоснежного льда, в котором содержалось отражение его самого. Но древний змей Вритра, также обитавший в потоке Дана, из зависти хотел вырвать вместилище истины из рук Творца. Во время их борьбы это огромное зеркало выскользнуло из их рук и, ударившись о землю, разбилось на тысячи мелких осколков, рассеявшихся по всему миру. С тех пор каждый ищущий мудрость, находя такой осколок, видит в нем кусочек Творца и частицу отразившегося в момент битвы змея Вритры, но видит их сквозь отражение собственного лица. Он думает, что узнал правду, но на самом деле это только малая часть целого, да и то, едва видимая за его собственным отражением. Нет героя, которому удалось бы из получившейся мозаики собрать вместилище истины заново, и потому людям так и не дано познать до конца ни Творца, ни мир, ни самих себя. Но яриты верили, что однажды появится человек из их рода, Гандхарва, которому прозревший отец жизни откроет свое лицо снова…

Очевидно, у Варьи были зачатки гипнотических способностей, потому что когда рассказ закончился, я долго не мог прийти в себя. Прошло долгое время, пока цветастое марево образов развеялось, и я, наконец, снова почувствовал, что сижу голыми чреслами на все тех же бугорках, поросших жесткой травой. И черт (или любой его мифический аналог) меня подери, если в тот момент я не почувствовал себя настоящим яритом, явившимся на испытание.

Чувство было хорошее, но оно быстро прошло. Такова уж природа хороших ощущений: они недолговечны, идет ли речь о вкусе хорошего вина, первой влюбленности или интересной книге.

Выбравшись из области мифов, Варья слегка коснулся настоящей истории своего народа. Исходя из того, что я понял, яриты, или ярии были некогда многочисленным союзом родов, обитавшим где-то в Причерноморье. Страж Святилища Огня вспоминал о той эпохе с нескрываемой ностальгией. Для него это был своеобразный Золотой век. Не знаю уж, в самом ли деле всё обстояло так замечательно, или старик был склонен идеализировать молодость. Но описанный им социальный уклад показался мне достаточно справедливым, а многие детали жизненного обустройства, на мой взгляд, вполне заслуживали интереса. Смущение у меня вызывали, пожалуй, его постоянные соскоки в область, далекую от реальности: какие-то «боги», спустившиеся с небес, сказочные существа и прочее в том же духе. Впрочем, в свете того, что сейчас творилось со мной, это выглядело не так уж смешно.

– Вот так, – сказал дед. – С тех пор я всегда нахожусь здесь. У Священного Очага я принимал юношей, и вместе мы начинали испытание. Прошедший его достоин жить и называть себя человеком. На Землю он возвращался обновившимся, настоящим воином, сильным, мудрым, справедливым. Всех недостойных пожирал демон Харутугшав, из чрева которого есть путь только в ничто. Таков был закон, и он будет таким всегда, несмотря на то, что обряд испытание прекратился.

Тут я запротестовал:

– Это уж слишком! На Земле даже за убийство не всегда дают смертный приговор, а тут можно окочуриться из-за того, что природа не наделила тебя умом или силой. Зачем же сразу в ничто! Надо дать парням потренироваться и пусть пробуют снова. Тут предки явно перегибают палку.

Хранитель задумался.

– Не знаю, может, ты и прав, – изрек он наконец. – Но я не властен над этим. У меня своя задача, а остальное – забота праотцов питаров и на их совести.

Я пожал плечами. Передо мною в который раз встала дилемма: как ко всему этому относиться? А может, здесь есть какой-либо третий вариант выхода? Лазейка в здравый смысл, способ все объяснить и примирить противоречия?

– Мир предков, – проронил я в замешательстве, – так это не Земля? Я грешным делом сначала подумал, что… – (тут я вспомнил, что как раз и помыслил, будто отправился к праотцам, и поэтому сознательно закончил иначе) – …умер.

– Нет, что ты, пока нет, – успокоил он меня.

– Что значит «пока»? – всполошился я, холодея.

– Твое тело там, где ты оставил его, приняв сому. В мое время тела охраняли жрецы в ритуальных хижинах, чтобы покой испытуемых не тревожили. Но твоя сущность, атман, попав сюда, временно облеклась в новую плотскую оболочку. Оттого ты наг.

– И как же это возможно?

– Магия.

– Значит, все вокруг – ненастоящее, не существует?

– Отчего же? Тело твое спит, но атман бодрствует. Он тоже реален. И если здесь ты умрешь, то окончательно, вместе с телом, которое оставил там. Уйдешь к демонам возмездия.

– Господи! Неужто все это правда?

– Истина, – подтвердил Варья. – Кстати, каким богам ты поклоняешься?

– Да никаким особо, – признался я.

– У вас, что, все такие?

– Большинство. Не чтят ни богов, ни предков.

– Плохо, – расстроился старик. – У нас тоже такие были. Уходили к другим племенам, которые тогда еще ели друг друга, забывая законы рода. Атманы таких яритов после смерти тела слабеют и тоже умирают, отчаявшись найти дорогу в свой мир. Как чужие. А сущность прошедших испытание после смерти перерождается в бессмертное тело. Мы называем его вирадж – сияющее. И я таков, только ты пока не можешь это увидеть.

Я для виду покивал, но на самом деле не согласился. В связи с религией у меня серьезные проблемы. Мы с одним из моих друзей как-то попытались разобраться с этим вопросом окончательно и определить, какое из существующей массы верований соответствует истине. Но совсем запутались. Обладая критическим мышлением и стараясь ничего не упустить, мы поставили мысленный эксперимент: уважить всех возможных богов. И пришли к полному абсурду. Все религии большей частью противоречат друг другу, но претендуют на свою исключительную правильность. Выходит, чтобы не ошибиться, нужно непрерывно отправлять разношерстные обряды. На рассвете молитвы в сторону Мекки, потом литургия в церкви (кстати, в православной или протестантской?), далее медитации в буддийском храме и т. д. А ведь есть еще тысячи мелких первобытных культов. Когда прикажете им уделять внимание? Безвыходное положение. Поэтому агностицизм в итоге победил, и в мозгах у меня воцарился какой-никакой порядок. Хотя тоска по связи с чем-то запредельным, большим чем я, осталась.

Но сейчас мне было не до религии. Здравый смысл подсказывал, что я вот-вот очнусь, но галлюцинации такой длительности, связности силы – это, согласитесь, уже перебор. Что же мне, поверить деду? Рассудок против этого восставал. Я, конечно, не столь просвещен в науке и философии, но представить себе какую-то новую форму бытия, равно как и разместить ее у себя в голове, не получалось.