Учитывая мое постмедикаментозное состояние, обстановка выглядела даже забавно, если бы не мертвый парень в центре. На теле не было никаких отметин, но человек определенно был мертв.
Гутиеррез уже ввели в курс дела. Жертву звали Энтони Блэквуд, двадцать семь лет, белый, одинокий, работал в центре города, в районе Луп, в брокерской фирме, о недоброжелателях ничего неизвестно.
- Сексуальное проникновение? - поинтересовалась Гутиеррез у медтехника, все еще делающего снимки - изящной блондинки с собранными в хвост волосами.
- Тело еще не переворачивали, но такая вероятность существует. Точнее скажет коронер.
Я уставился на совершенно не относящиеся к делу следы от ногтей на стене, делая вид, что они говорят мне ни о чем гомосексуальном. Сам бы я сделал презрительное лицо и посоветовал любопытным не совать нос в мою личную жизнь. Но насколько мне известно, если не брать в расчет лихого детектива Маркса, единственный, кто мог догадаться обо мне - это Морис, но он предпочитал просто не говорить о таких вещах. Вот и все.
Тогда же я заметил, что у Блэквуда имеется небольшая коллекция мелких вещиц с изображением скотч-терьера, расставленная на полукруглой полке в углу. Да. Все-таки он был гомосексуалистом.
Я задумался, а не было ли в моей квартире чего-нибудь, из-за чего случайный человек мог бы меня заподозрить в голубизне. Как ни странно, но почти ничего такого не вспомнилось. Как правило, я не приобретаю подобные вещи, потому что чаще всего они вибрируют, а вибрация - это боль в заднице.
Я уже собрался запустить руку себе в волосы, но вовремя остановился, а то загрязнил бы место преступления частицами своего тела. Вместо этого сунул руки в карманы. Медтехник сообщила, что судя по открытому тюбику лубриканта, обнаруженного рядом с кроватью, сексуальный контакт имел место быть, но все-таки необходимо обследование коронера. Спятивший убийца, использующий смазку. Необыкновенная деликатность.
========== Глава 3 ==========
Я таращился в невыразительный белый потолок и ждал, когда начнет действовать принятый «сиконал». Свою машину я на время отдал Гутиеррез с условием, что она не станет будить меня раньше полудня. Пока я находился в квартире, жертва не произнесла ни слова, к тому же тогда на меня действовала тройная доза «аураселя», и мне необходимо было выспаться.
И хотя такая доза для меня великовата, три - не самое большое количество, принятое мной когда-либо. (Вообще-то, мой рекорд - семь штук, но тогда пропадает возможность передвигаться на своих двоих и одолевает невыносимая тошнота). Даже три таблетки «аураселя» не должны были мне помешать поговорить с Блэквудом. Да, именно. Мое шестое чувство, даже задавленное медикаментами, при определенных усилиях, должно было помочь его услышать. Но ничего не вышло, я не уловил ни единого писка. И это начало меня беспокоить.
Энтони Блэквуд, коллекционер миниатюрных скотч-терьеров, растянутый и разложенный среди тысяч сверкающих осколков. Удивительно похоже на какие-то раскопки - погибший в расцвете сил и любовно выставленный на всеобщее обозрение… Или, я бы даже сказал, изысканно. Я расспросил бы насколько любовно, если бы смог обнаружить его призрак.
Мне снились осколки посеребренного стекла, семь лет неудач и кто-то самый прекрасный на свете. Реальность встретила меня аурасельным похмельем, наждачной бумагой вместо языка и стреляющей болью за правым глазом. Очень хотелось проглотить горсть аспирина, но я знал, что таким завтраком добьюсь лишь изжоги.
Я как раз трудился над содержимым второго кофейника, когда в домофон позвонила Гутиеррез. Я встретил ее в коридоре.
- Кофе? - предложил я, пока она через мое плечо рассматривала мою трехкомнатную квартиру.
Она задумалась на мгновение, а затем вошла и заняла один из двух высоких табуретов у кухонной стойки.
- Конечно.
Я огляделся, и не увидев, конечно же, ничего нового, напомнил себе, насколько пустым кажется помещение тем, кто оказывается здесь впервые.
- Я сторонник минимализма.
Плечи Гутиеррез заметно расслабились.
- И здесь все такое белое?
Я передал ей белую кофейную чашку и указал на сливки. Она отрицательно покачала головой и отхлебнула черный кофе.
- Белое хорошо сочетается с белым, - ответил я и покачал свою чашку. Остывший кофе покрыл коричневой пленкой белые стенки. - Мне кажется, так проще всего.
- Я разговаривала с коронером, - сообщила она, когда я вылил холодный кофе в раковину. - Наш преступник оказался еще хуже, чем можно было подумать.
Вообще-то, она понятия не имела, о чем я думал. Но я не был знаком с ней достаточно хорошо, чтобы шутить на эту тему. А кроме того, совсем ни к чему, чтобы кто-то догадался, о чем я умалчиваю в связи с этим делом. По поводу геев и прочего.
- Да?
- Коронер обнаружил осколки зеркала под веками жертвы. И они были помещены туда настолько аккуратно, что даже царапины не оставили.
Я попытался сообразить, как же умудрился не заметить, что у жертвы под закрытыми веками есть что-то угловатое, но особо не удивился, потому что тогда смотрел куда угодно, но не на тело.
- Я был слишком занят, пытался с ним поговорить… - сказал я, и оказалось, что даже почти не соврал. Я ведь и правда пытался.
- Под «аураселем»? - спросила Гутиеррез. Она допила кофе и поставила чашку в раковину - Что тогда тебя беспокоит?
- Не знаю, - я сдернул черный спортивный пиджак с крючка на кухонной двери. - Я должен что-нибудь сделать.
- Попробуем еще раз сегодня. Тебе, ну-у…. Прием будет лучше на месте преступления или в морге?
Прием. Мне понравилось, как она старалась говорить об этом, как о чем-то обыденном.
- Скорее всего, его дух в квартире, - сказал я. - При несчастных случаях, самоубийствах или убийствах они обычно застревают.
- Ладно, тогда начнем оттуда, - она протянула мне ключи, но я жестом отказался. Она быстрее познакомится с городом, если сама будет водить машину. В пользу такого решения также говорила пульсирующая боль за глазом.
По традиции, за рулем обычно сидит более молодой напарник. Морис позволил мне улизнуть от этой ответственности после моего рассказа о том, в особо тяжелые дни я вижу жертв аварий, и что на некоторых перекрестках их толпится довольно много. Выглядят они немного прозрачнее обычных пешеходов, но когда несешься по оживленной улице со скоростью сорок пять миль в час, нет времени присматриваться.
Морис ответил, что это объясняет мои виляния на дороге. Проще было позволить ему так думать. К тому же, такое объяснение казалось менее компрометирующим, чем признание в том, что «аурасель» тоже не улучшает мои водительские навыки.
В этот раз на месте преступления я надел и бахилы, и перчатки. Меня беспокоило то, что прошлой ночью я находился в той же комнате, что и жертва убийства, и все же не услышал ни слова от его призрака. Последний “аурасель” был принят мной почти двадцать часов назад, и сейчас на почти свежую голову я был готов выслушать версию Блэквуда о произошедшем.
Двое криминалистов прочесывали квартиру со своими порошками, кисточками и ультрафиолетовыми лампами. Один из них пробурчал «жуткий отряд явился» так тихо, что я едва уловил, а второй тут же подтянул узел галстука и занервничал.
- Просто скажите, где мы не будем мешать, - сказал я. Внимания особого, вообще-то, я на них не обратил, потому что был уверен, что в любой момент меня посетит дух Блэквуда.
- Вы не могли бы начать с кухни? - попросил техник, обозвавший нас жутким отрядом. - Мы там уже закончили.
Я решил, ему не терпится поскорей от нас избавиться и посплетничать с напарником. И уже хотел предложить Гутиеррез пойти на кухню, разжиться бутербродом и вернуться в гостиную позже, как вдруг меня посетила мысль, что покойный гомосексуалист с тем же успехом может шататься возле холодильника. Я кивком указал на кухонную дверь, и Гутиеррез двинулась за мной. Несомненно, ее должностная инструкция размером могла поспорить с романом «Атлант расправил плечи»*, но я подумал, что смогу изложить ее обязанности всего в нескольких предложениях.
