– Нет.

– Вместо ответа, мем, он со всего размаха ударил меня по лицу. Я посмотрел на этого человека, который поначалу казался мне таким изнеженным, и понял, что он вполне способен убить. У меня маловато мужества, но выхода не было. Я сказал, что никому не отдам мое дитя. Эту ночь я провел беспокойно.

К УТРУ ВОПРОС О СУДЬБЕ РЕБЕНКА БЫЛ РЕШЕН, ПОСКОЛЬКУ в деревню самолично прибыл Маккоркл, окруженный толпой взбудораженных таможенников. Его они сопровождали не угрюмо и подозрительно, как Чабба, а с восторгом зрителей, обступивших гладиатора: толкались локтями, чтобы пробиться поближе к своему герою и женщине-обезьяне. Боб и китаянка несли на головах большие холщовые мешки.

Молодые люди подвели гиганта к порогу дома раджи Кесил Бонгсу, и здесь Боб сбросил ношу наземь.

– Тина! – крикнул он. Так впервые Чабб услышал имя своей дочери.

Девочка пила сусу, но тут же отозвалась и выбежала на веранду, все еще сжимая банку в обеих руках. Жены раджи одели девочку, как маленькую принцессу – в пурпурный саронг с серебряной вышивкой, – расчесали спутанные волосы, смазали их маслом и стянули в косичку, открыв прелестные ушки. На верхней ступеньке Тина помедлила, улыбаясь, но когда бросилась вниз по ступенькам, ее уже била дрожь, и она рухнула, уткнувшись лицом в массивное плечо Маккоркла и зарыдала, а он обхватил руками маленькие трясущиеся лопатки.

Отец, точно злодей в деревенской мелодраме, наблюдал сцену воссоединения с веранды, в щелочку жалюзи. Это было немыслимо, непереносимо. До сих пор его поддерживала решимость спасти свое дитя, но теперь он признал поражение, уголки губ опали, и рот сделался узким, как лезвие криса.

Его выволокли наружу и поставили перед врагом. Тот глянул на него в упор сквозь прищуренные веки.

– Если я встречу тебя снова, – сказал Боб Маккоркл, – я тебя уничтожу.

– Ты и так уничтожил меня.

Он улыбнулся, мем, улыбнулся, довольный. О, в тот момент я готов был вырвать сердце у него из груди. Я видел это – моя рука проникает в его грудь, сжимает в кулаке органы, словно теплую грязь.

– Я дал тебе жизнь. – напомнил я. – Не боишься, что я ее отниму?

Вместо ответа он толстой ногой сделал подсечку, и я упал. Попытался встать, но он пнул меня в зад, и я вновь распростерся в грязи. Все хохотали, даже моя девочка.

Я лежал в грязи и визжал, точно загнанная свинья. За это я должен его убить, твердил себе я. Я убью его. Я еще увижу, как он издыхает, словно цыпленок или пес, волочащий ноги во тьму.

Чабб вдруг погладил книгу, которая последние три часа лежала на столе между нами. Переплет был коряв и красив, как береста, но уродлив и жарок, словно фиговое дерево в Мортон-Бей. Весь в пятнах и бороздах, и когда Чабб опустил на истрепанную временем обложку квадратные ладони с потрескавшимися ногтями и старческими пятнами, книга и руки показались мне органами одного и того же существа.

Я записывала за ним столь поспешно, что сводило пальцы, и теперь с радостью отложила тонкую ручку. В тот же момент Чабб слегка подвинул книгу ко мне – кокетливо, словно женщина, расстегивающая блузку. Он двигал книгу взад и вперед, то ли поддразнивая, то ли не в силах принять решение, и книга попала в лужицу чая.

– Осторожнее, – попросила я. – Чай.

– О, – улыбнулся он. – Она и не в таких переделках бывала.

Я никак не могла прийти к окончательному выводу и в тот миг вновь заподозрила в Чаббе автора этих стихов, но когда он бережно поднял книгу со стола, я вполне в этом уверилась.

– Вам понравилось то, что вы успели прочесть? – спросил он.

Говорит как автор, отметила я.

Теперь он положил книгу прямо передо мной, и я искренне ответила, что прочитанное не идет у меня из головы.

– Зацепило, а?

– Ну да.

– Сразу-то не поймешь, что это шедевр, а, мем? Вы же знаете, о чем говорю. Что за невнятица? Ни то ни сё. Чего хорошего-ла? Но зацепит – не выпустит.

Внезапно он подтолкнул книгу, и она оказалась прямо передо мной. Сердце у меня сильно забилось.

– Пусть у вас будет, – сказал Чабб.

Том оказался гораздо тяжелее, чем я думала, и какой-то странный на ощупь – необычная бумага, местами чуть маслянистая, а порой чешуйчатая.

– Я могу вам доверять, нет? – Чабб не скрывал своих чувств.

– Да, – подтвердила я. – Можете мне доверять.

– Значит, встретимся здесь утром.

Я заставила себя сидеть спокойно, пока сикх почтительно открывал Чаббу дверь, и лишь когда старик завернул за угол, я прижала к груди стихи Боба Маккоркла.

Я открыла книгу не в начале, а посередине, наугад. Удивительно старомодный почерк, очень красивый, строгие вертикальные штрихи и неожиданно вычурные С и Г.

Вот и все, что я успела прочесть, прежде чем Слейтер плюхнулся рядом со мной и тут же по-свойски протянул руку вдоль спинки дивана, обхватив мои плечи.

– А, Микс!

Я гневно захлопнула книгу.

– Микс, дорогая, да ты краснеешь! – Он испытующе поглядел на меня, затем обшарил взглядом пустой холл, отыскивая официантов. Хорошо хоть книгу не заметил – так я подумала.

– Как бы там ни было, тебе удалось вернуть ее книгу. Вот и умница!

Он взял том, и, должна признаться, все во мне перевернулось, когда сокровище оказалось в чужих руках.

– Джон, мы же не знаем, чья это книга.

– Старина Чабби утверждает, будто стихи – его?

– Нет, но это наверняка он написал. Он и ведет себя как автор.

Слейтер тем временем подманил официантку и начал подробно обсуждать свой заказ. Я все дожидалась, когда же он отдаст книгу, но его пальцы надежно сомкнулись на корешке.

– Ты это читал, Джон?

– Помнишь фотографию в святилище? Я тебе показывал. Это Боб Маккоркл.

– Ты так считаешь?

– Конечно.

– Тебе не померещилось?

Слейтер слегка обозлился:

– Ладно, скажем так: человек на фотографии – отец Тины.

– Джон, этого не может быть.

– Во-первых, он – ее отец, а во-вторых, девочка была с ним, когда он писал эти чертовы стихи. Не морщись, Микс: эта книга принадлежит ей, как бы ты ни спорила. Не тебе и не мне. Мы обязаны вернуть ее, даже если тебе очень этого не хочется. Ты помнишь, что ты сказала Тине, уходя?

– Что найду Чабба.

– Тебе известно, как она поняла твои слова: она верит, что ты спасешь книгу.

– Джон, не мучай меня, прошу! – Я потянулась за книгой, но Слейтер отодвинул ее подальше.

– Сара, ты, похоже, вознамерилась опубликовать эти стихи. Ты писала Антриму?

– Откуда ты знаешь?

– Итак, ты хочешь опубликовать эти стихи – все или часть. Придется иметь дело с наследниками, верно?

– С Тиной?

– Да, с ней.

– Она позволит мне?

– Позволит ли? Чушь, дорогая моя. Разумеется, позволит! Ты же видела: обе они без ума от мистера Боба.

– Кто бы он ни был.

– Вот именно.

– Почему они раньше не занялись его стихами?

– Обе женщины – едва ли интеллектуалки. Не знали, как за это взяться.

– Прямо как «сестра Маккоркла»?

– О чем ты?

Раскрыв блокнот, я процитировала подлинные слова Беатрис Маккоркл: «Поскольку сама я не имею отношения к словесности, не стану притворяться, будто понимаю творчество брата, однако я считаю своим долгом как-то им распорядиться». Вот что писала Беатрис Маккоркл Вайссу.

– Что из этого следует? Стихи – фальшивка и хозяина у них нет? В любом случае тебе придется получить разрешение, Сара. Ты не можешь взять и украсть эту книгу для вящей славы империи.

– Ты прочел телеграмму?

– Плевать мне на твои телеграммы. Соблюдай этикет, вступи с женщинами в переговоры.

– Сперва мне надо прочесть.

Я потянулась за книгой, но Слейтер не выпускал ее из рук.

– Послушай меня, Микс. Это бедные женщины, у них нет ничего, кроме жалкой ремонтной мастерской. Нельзя с ними так.