Опять этот сволочной пулемёт, неймется ему, и место не меняет. МГ как косилка или пила. Очередь быстрая — перепилить может. Одно плохо — ствол менять надо. Все, вроде, отстрелялся. Или патроны закончились, или стволу крышка, или сам свалил нах зюйд. Дома тут один с другим подвалами соединены, крепость. Они там как крысы — туда-сюда бегают. Видишь подвал — гранату туда, а лучше связку, чтоб запечатать. Нихт капитулирен? Получай!

Пошли, ребята, пора. А вот и пулеметчик. Живой, гад. Кричит что-то, слюнями с кровью брызжет. Не в себе, похоже. Металлическими цилиндрами зелеными, покрашенными кидается. Хорошо разглядел, что не гранаты. Как не пристрелили-то ещё? Эсэсовец, мать его прусскую. Да он прикован, как собака цепью. Обалдеть. Если вы думаете, что их кто-то приковывал, то ошибаетесь, не Азия это. Они сами себя приковывали. Фанатиков везде хватает. Ну возится с тобой не досуг. Взял железяку эту и по морде его. Затих, родимый. Пару раз добавил мрази, чтоб навсегда. Самого кровь обрызгала, да, дошёл до ручки, однако.

Посмотрел на руки и железку. Что-то больно тяжела она и под царапинами жёлтая. Поскоблил по стене. Да это-же золото. Недаром что это банк. Да и мешки, что окна закрывают не с песком, а с фасолью. Опера называется люди гибнут за металл. Ребят собрал, сказал, чтоб все бруски зелёные, что найдут, сюда снесли. Заодно и остынут, отдохнут немного. Посыльного с запиской отправил в штаб. Выходит, что они строго выполняли директиву Коха, ценностей не вывозили, на месте прятали, даже в банках.

— Ну что, славяне? Отдохнули? Нам туда, к замку, вон шпиль торчит.

Последним сдался форт «Дер Дона». На берегу озера Верхнего. Уже после всех, не девятого, как все, а десятого. Там головорезы собрались. Половина прибалтов или датчан — не поймешь. Всех расстреляли.

Сначала заводы, вернее их руины, осмотрели, затем порт. Заводам, конечно, хана. На верфях ещё корпуса трех подлодок стоят недостроенных, но, похоже, уже не достроят. Завод большой, как город и весь в руинах. Порт ещё больше. Порт сохранился. Элеватор почти целый — толстые стены уберегли. Почистить у причалов и будет работать.

Потом переехали в Пиллау. База, конечно, не чета Кронштадту, но тоже форт на входе имеет. У причалов мелочь осталась, да и та побита здорово. Сам Кох на вертолёте ушел. Наверняка на том, что Славку по лесам гонял. Он же для флота строился.

Тут, собирая на пляже янтарики, и встретил Победу. Все мечтали и Славка тоже, а пришла и не узнал он её. Стреляют все вверх, орут что ни попадя. А ему грустно стало, буксирчик свой вспомнил и, конечно, серый причал, серое пальто и серое небо Балтики, маму с папой, братишек. Холод да голод уже за норму стали. Вот и в бане давно не мылся. Домой то как хочу! Туда, в квартирку, что напротив дверей квартиры Иды Яковлевны. Туда, куда никогда уже не попаду. Клепикова, своего крестного вспомнил, загрустил совершенно зелёной тоской. Как там Петр Лещенко поет?

То, что земля не русская, чувствуется. Донимает «Вервольф». И окаянное время войны пока не закончилось. Людвигсорт (Ладушкин) брали дважды из-за мальчишек. Постреливали они слишком метко. Вывели все войска и взяли его снова, со стрельбой и прочими прелестями войны. Через несколько дней провели облаву в Кёнигсберге, захватили с дюжину мальчишек возрастом от двенадцати до шестнадцати лет. На главной площади расстреляли всех и выложили рядком. Поставили часовых, чтоб не хоронили, на неделю. Утихли оборотни.

А затем капитана второго ранга Пироговского перевели в Штральзунд и он с собой забрал всех «своих», прежде всего, группу Банщика в полном составе, включая переводчика Сторожева. Их ждала Германия.

Германия летом не самое плохое место на земле, правда немного жарковато. Когда в порту Штральзунда выгрузился взвод банщика, все были не просто в мыле, а ещё и припорошены изрядно пылью. Тело чесалось под гимнастерками, тяжёлые вещмешки клонили к земле, на дворе было под тридцать. Пока шла неразбериха с размещением взвода, пока машины уезжали и приезжало начальство, Слава скомандовал всем построение. Посмотрел на молчаливое и уставшее воинство, понял, что бани здесь не будет и скомандовал всем купаться в водах порта. Ну дураков купаться в кальсонах не было, а если и были, то только не здесь. Взвод во главе с командиром голышом попрыгал с причалов в прохладную воду. В результате этого встреча командующего базой и взвода «СМЕРШ» произошла в неуставной форме одежды, а именно взвод был наг, а командующий, застёгнутый в кителе на все пуговицы, изнывающий от тридцатиградусной жары, был зол. Ну так и понеслось одно за другим.

Банщику и его взводу досталась квартира в нормальном доме на первом этаже. Дом не тронула война, а на первом этаже была квартира из четырёх комнат, которой вполне хватило на весь взвод. Портовая проходная была в двадцати метрах, а за ней сразу столовая. Но бани не было, а в ванной с душем мог мыться только один человек и это было не очень радушно со стороны немцев, не поставить там десяток рукомойников для русских солдат.

Утро следующего дня после вселения жильцов на первый этаж красило нежным светом стены собора и остатков домов Штральзунда. Банщик думал, что двухэтажный дом был совершенно пуст и сняв китель, в одних кальсонах с принадлежностями для бритья и полотенцем поднялся на второй этаж, открыл дверь квартиры и застыл, как был перед двумя немками. Одна была слишком стара для любовных утех, а другая… Другая была точной копией Милочки Кайдаш, только волосы были у этой совсем беленькие, а глазки голубыми и было этой на вид не больше двадцати. Обе женщины застыли в ужасе, приготовившись к самому худшему развитию ситуации.

— Гутен таг. — сказал вежливый Банщик.

— Гутен морген. — ответили обе немки дрожащими голосами, так как были не менее вежливыми особами.

Слава ринулся вниз по лестнице первый. Реакция на изменяющуюся обстановку была у него отточена долгими месяцами войны. Пришлось немного подождать с помывкой и бритьем. Переводчик Сторожев, а по совместительству заместитель командира взвода Банщика, всё понял.

— Кто-ж на территорию противника без разведки суётся? — сказал он, посмеиваясь, отчего его лицо стало ещё привлекательней.

Второй раз банщик увидел её, когда его распекал за помывку взвода голышом в портовых водах уже Пироговский. Банщик стоял при всём параде по стойке смирно, когда услышал смешок и увидел её, проходящей за спиной командира. В ответ он улыбнулся ей, как не улыбался уже давно. Улыбка не к месту порождает в начальнике гнев, который и обрушился на голову лейтенанта моментально и неотвратимо, как лавина с гор. Так и летело лето сорок пятого в оккупированной Германии.

Вскоре Слава и Анна Шнайдер познакомились. Банщик долго отходил от боёв и опасностей войны. Постепенно он стал смотреть на окружающих немцев вполне спокойно. Они как-то выживали, что-то возили в повозках, что-то носили, где-то питались. Вели себя совсем, как люди. Только все они были, в основном, хмурые и озабоченные тяжестью жизни. Молодой лейтенант даже стал их жалеть, как жалеют побитую собаку или раненого волчонка русские люди. Стреляли «Вервольфы» уже совсем не часто, да и не метко. Расстреливать больше не приходилось. Поймали как-то пацана, отстегали ремнем и отвели домой. Вот и вся экзекуция. Обустраивали свой быт не только немцы, но и бойцы Славкиного взвода. Откуда-то приволокли патефон и вечерами слушали музыку. На звуки вальса и спустилась Анна вниз.

Постепенно молодые люди сошлись. Слава помогал продуктами Анне и её бабушке. Из всей семьи только они и выжили. Отец Анны погиб во Франции ещё в сороковом, мама погибла в Дрездене, где они жили, в результате налета. Сама Анна осталась жива потому, что ухаживала в это время за бабушкой, которая уже не вставала сама из кресла, жила в Штральзунде и требовала постоянного ухода. Было Анне уже целых двадцать пять лет. Почти ровесница Милочке.