— Ты становишься ненасытной. Когда ты будешь нужна мне, то раздвинешь ноги, и я воспользуюсь тобой. Сейчас мне не до этого. — Её слова больно ударили Бринн, хотя она знала, что они продиктованы горем.

— Куда ты идёшь?

— Никуда. Мне надо подумать.

— Тогда я с тобой.

— Ты что, не слышишь? Я должна остаться одна.

Гейдж направилась в чащу, ускоряя шаги, и Бринн приходилось почти бежать за ней. Гейдж не обращала на неё никакого внимания. Так они долго шли по лесу. Серые облака озарил розовый рассвет, а затем ярко засияло солнце. Господи, да остановится она когда-нибудь? У неё уже закололо в правом боку.

У небольшой узкой реки Гейджина резко обернулась к ней и коротко заметила:

— Ты хрипишь, как загнанная лошадь.

Бринн мысленно поблагодарила её за короткую передышку.

— Я могу идти за тобой сколько угодно.

Какое-то мгновение Гейджина пристально глядела на неё, а затем, встав на колени у реки, опустила в воду лицо. Бринн присела рядом с ней, держась рукой за бок.

— Что случилось? — покосилась Гейджина.

— Ничего. Колет. — Мучимая жаждой, Бринн зачерпнула в пригоршню воды и втянула её в себя. — Твои шаги длиннее моих.

— Тогда зачем было упрямиться?

— Я не смогла с собой ничего поделать. — Она внимательно рассматривала её. Боль Гейджина загнала внутрь. Надо заставить страдание выйти наружу, но сможет ли она вынести её боль, взяв её на себя. — Тебе очень плохо.

— А если и так? Что ты смогла бы сделать? У тебя есть средство от душевной боли? Ты считаешь, что достаточно дотронуться до меня, чтобы вылечить моё сердце?

— Я не могу этого сделать.

Гейдж раскинула руки, и глаза её подозрительно заблестели.

— Ну же, ляг со мной, как с Маликом. Посмотрим, какое у тебя волшебство.

Бринн отодвинулась. При одной мысли о прикосновении к ней панический страх охватывал её.

— Во мне нет никакого волшебства. — Она посмотрела на её отражение в быстром течении реки. Тело её казалось размытым, ускользающим, но так ей было легче воспринимать её. — Ты очень любила Хардрааду?

Гейджина не ответила. Яд должен выйти наружу.

— Странно, что ты так тяжело восприняла его смерть. Малик говорил, что он отказался признать тебя своей дочерью.

— Я к нему ничего не чувствую. — Гейджина горько усмехнулась. — Только его трон привлекал меня, а он не считал нужным отдать его мне.

— Думаю, дело в другом.

— Значит, ты глупа. С какой стати мне любить человека, выгнавшего меня из своей страны?

— Он выгнал тебя?

— Я была слишком похожа на него. Он испугался, что я могу вырвать у него то, что он не собирался отдавать. — Помолчав, Гейджина добавила: — Возможно, он был прав. Со временем я могла бы подсыпать ему в вино какую-нибудь травку.

— Ты никогда бы не сделала этого.

— Он считал, что могла бы.

— Тогда он тебя не знал. Ты никогда не причинишь вред ближнему. — Бринн оторвала взгляд от бегущей воды. — А Хардрааду ты любила.

— Повторяю, я не чувствовала… — Гейдж замолчала на полуслове. — Впрочем, похоже, я относилась к нему с величайшей нежностью, когда только узнала. Я была совсем девчонкой, а он казался… всем на свете. Вероятно, он был величайшим воином на земле во все времена и всегда рвался к новым победам. В этом он видел самую большую радость в жизни.

— Как ты узнала его?

— Меня послали к его двору, когда мне исполнилось десять лет и два года. — Её губы скривились. — Мой дед был очень тщеславен. Он подсунул свою дочь Хардрааде, повстречавшись с ним в Византии, в надежде, что тот потеряет голову и женится на ней. Однако Хардраада оставил в ней только своё семя перед отъездом в Норвегию.

— И твой дед отправил тебя к Хардрааде?

— Разумеется! Что может быть вернее для купца, чтобы возвыситься, как не иметь внучку-принцессу?

— А твоя мать?

— Дед разрешил ей переехать в Константинополь, когда я была ещё младенцем. Она выполнила долг перед своим отцом, но считала жизнь в деревне позором, оставаясь матерью незаконнорождённой.

— «Как же нелегко приходилось в той деревушке бастардке!» — с грустью подумала Бринн.

Расти без матери, с дедом, только и мечтавшим использовать её для получения барышей, и с отцом, который ласково обращался с ней, пока не почувствовал в ней угрожающую своей власти силу.

Гейдж не из тех, кто позволил бы затирать себя и над собой насмехаться. Ей вдруг захотелось увидеть рядом Хардрааду и юную Гейджину.

— Когда он прогнал тебя?

— Мне пришлось вернуться в Норвегию несколько лет назад. Он покинул Хардрааду и стал королём торговцев, когда тот отклонил его законные права.

Гейдж никогда не согласилась бы с поражением, она попыталась бы силой вырвать победу из любого сложившегося положения.

— Тебе было лучше без Хардраады.

— Кто ты такая, чтобы судить? — Лицо Гейджины стало жёстким. — Думаю, трон Хардраады был бы мне впору.

— Не могу поверить, что ты мечтала о его троне.

— Мне ничего больше не было нужно от него. — Гейдж пристально посмотрела на неё и подтвердила: — Ничего.

Гейджина никогда не поймёт, как необходим сейчас был ей разговор об отце, именно здесь и сейчас.

Бринн же знала, что теперь её боль немного ослабнет. И у неё постепенно растаял ком в горле.

— Раз ты так считаешь, значит, так и есть. — Бринн поднялась с колен. — Ладно, теперь я вернусь в лагерь.

Её нетерпеливый жест выражал удивление.

— С тех пор как мы ушли из лагеря, я только это тебе и предлагала.

— Тогда я не могла этого сделать. Теперь тебе легче.

Бринн собралась уходить.

— Постой! — Гейдж рванулась за ней и схватила её за руку.

Горечь и боль, слёзы, сглатываемые втайне ото всех, одиночество и темнота. Страдания раздирали душу, эмоции захлёстывали разум. В отчаянии Бринн попыталась вырвать свою руку. Но куда же уйдёт вся эта боль, если она не возьмёт её на себя?

— Прошу тебя, — прошептала она, закрыв глаза. — Пожалуйста, не надо.

— В чём дело, чёрт побери?!

— Твоя боль. Пожалуйста, не заставляй меня чувствовать её. Мне больно…

Гейджина выпустила её руку. Боль ушла, но она не должна оставаться одна. Бринн рванулась к ней, взяла её за руку снова. Почувствовав новый болевой удар, застонала.

— Что с тобой происходит, чёрт возьми? — зло спросила Гейджина.

— Не знаю. Мне никогда не было так…

Бринн слепо взяла её за другую руку. Её страдания, навалившись, готовы были раздавить её.

Внезапно ей стало ясно, что надо делать. Соединив себя с ней, она ощутила, как общая скорбь охватила их. Бринн прильнула головой к её груди, и слёзы брызнули у неё из глаз.

— Господи! — Гейдж стояла подобно изваянию. — Прекрати плакать.

Бринн покачала головой.

— Почему, чёрт возьми, ты плачешь?

— Потому что ты не можешь, — всхлипывая, прошептала она. — Надо, чтобы всё куда-нибудь вылилось.

— Ты ненормальная.

Отступив на шаг, Гейдж посмотрела ей в лицо.

— Ты сумасшедшая, — повторила Гейдж. Указательным пальцем она провела по щеке, по следу, оставленному слезами. — Не надо, — хрипло сказала она. — Прекрати.

Её рыдания постепенно стихали, и Гейдж становилось легче. Глубоко, судорожно вздохнув, Бринн перевела дыхание.

— Всё. Теперь я пойду. — Бринн повернулась и не спеша спустилась на тропинку. — Я сделала всё, что смогла.

— Подожди!

Она оглянулась через плечо.

— Мы ушли далеко от лагеря, — поспешно проговорила Гейдж. — Ты найдёшь дорогу обратно?

Она беспокоилась о Бринн. Тёплая волна окатила душу, и Бринн улыбнулась.

— Я выросла в лесах. Я никогда не потеряюсь.

***

Гейджины не было весь день, не вернулась она и к полуночи, тогда они задули светильник. Бринн ещё не спала, когда Гейдж скользнула под покрывало и обняла её. Тупая боль, печаль, покорность. Терпимо.

— Если ты опять начнёшь лить слёзы, я поколочу тебя, — шепнула она ей на ухо. — Я ненавижу плаксивых женщин.

— Я больше не буду.