Поворот нами делается и в гуманитарных вопросах. Есть мнение, что защита прав человека якобы не функция социалистического общества. У нас, когда заходит речь о правах человека, срабатывает инстинкт съеживания. Дело доходит до того, что сами слова «права человека» ставили в кавычки и говорили о так называемых правах человека, как будто наша революция не имеет отношения к правам человека. Не надо самим себе создавать трудности, действуя по инерции. Надо освободиться от некоего подобия страха и на всю эту проблему посмотреть шире, с учетом, конечно, наших государственных интересов.

Следует, в частности, более конкретно подойти к вопросу воссоединения семей, въезда-выезда, осуществить разбор уже накопленного опыта. Все это часть разрядочного процесса, элемент роста доверия.

Некоторые наши послы настолько напуганы, что посылают в Москву телеграммы, просят инструкций, как им действовать. Какие-то паникеры, а не представители огромной страны – Советского государства. Справедливости ради должен сказать, что многие послы умело используют свое положение, различные каналы информации, и это вызывает уважение.

…Анализируя сегодня как положительный, так и негативный опыт нашей внешней политики, планируя ее, надо трезвее и шире оценивать реальные факты и события, не подходить к своим задачам, учитывая только собственные интересы. У каждого государства они есть. И если каждое государство будет преследовать только свою выгоду и не будет способно сотрудничать, идти навстречу и искать общие интересы – не будет нормальных международных отношений.

Одна из решающих ныне форм такой работы – ведение переговоров. Их надо вести, хорошо зная, чего хочешь, не создавать тупиковых ситуаций ни для себя, ни для другой стороны. Мы свыклись, что некоторые переговоры ведутся годами и даже десятки лет. И никого это не беспокоит. Это уже не сонливость, а полная спячка. Может быть, иных западников такое положение устраивает. Конечно, не должно быть спешки, как и искусственных затяжек быть не должно. Мы должны придать обоснованную динамику переговорам, работать эффективнее, добиваться выгодных нам результатов, идти, где можно, на компромиссы, руководствуясь интересами своей страны – как текущими, так и перспективными.

И еще одно. Нельзя думать, что партнер глупее нас. Что касается тактики переговоров, то она нужна не сама по себе, а как средство ведения переговоров. Нельзя, чтобы настойчивость перерастала в бессмысленное упрямство, когда бы о нас говорили «мистер Нет».

Большое дело – правильно выбрать момент. Например, нас упрекают в том, что мы недостаточно поддержали своими конкретными шагами европейское антивоенное движение, когда оно выступало против ракет средней дальности, что наши предложения имели бы больший эффект, если бы были внесены раньше. Мы запаздываем с предложениями, плохо маневрируем, теряем драгоценное время. Нужна перестройка и тех, кто ведет переговоры, и тех, кто руководит ими…

Борьба за общественное мнение так же обязательна для дипломатов, как и ведение переговоров. А ведь бывают до сих пор случаи нездоровой реакции со стороны послов, когда представители общественных организаций, наши делегации готовы участвовать в полемике, в дебатах, в диалоге, а послы хотят ограничить их участие…

…Многие посольства освободились от привычки направлять в Центр только приятные новости. Критический взгляд на нашу политику, деятельность в странах Запада стал более зорким. Это есть, это надо приветствовать. Прибавилось и смелости в информации, что не все получается так, как хотелось бы. Однако шифровальный канал до сих пор используется подчас для того, чтобы сообщать нам о салонных беседах, передавать различные сплетни и слухи. По-прежнему много мелких тем. У послов есть желание отметиться. Да и не только у послов – у всех, кто представляет нам информацию, – чтобы здесь не подумали, что коль неделю нет шифровки, значит никто там ничего не делает. Не нужны нам пустые шифровки, которые ничего не дают, не обогащают, не вооружают и не позволяют предпринимать конкретные правильные шаги.

Спрос за качество работы будет нарастать, как нарастают масштабы наших задач. Будем оценивать каждого работника по его личному вкладу, умению твердо отстаивать наши позиции, брать ответственность на себя, по его профессионализму».

Разговор на совещании в МИДе был конкретным, откровенным, и он дал существенное ускорение тем переменам, которые происходили в нашей внешней политике. Многие дипломаты действовали в новых условиях сильно, творчески. Люди почувствовали, что теперь их роль не ограничивается словесным оформлением принятых «наверху» решений, что они имеют право спорить с ведомствами, отстаивать свое видение государственных интересов. На ведущие позиции выдвинулись те, кто был способен действовать смело и инициативно – Ю.М. Воронцов, А.А. Бессмертных, В.Ф. Петровский, А.Л. Адамишин и другие. Эти люди трудились самоотверженно, настойчиво, сделали очень много для того, чтобы новое мышление воплощалось в конкретные дела и договоренности. Я им благодарен.

Внешняя политика, да и вообще политика, по моему убеждению, невозможна без больших идей, без цельного представления о мире и о месте в нем своей страны. Ответом на эту потребность стало новое мышление. Но внешняя политика – это еще и кропотливая работа, не прерывающийся ни на минуту процесс. И так уж получилось, что для меня в качестве генерального секретаря ЦК КПСС эта ежедневная работа началась со встреч с руководителями государств, прибывшими на похороны К.У. Черненко. Для многих это были уже третьи похороны в течении трех с небольшим лет. Но приехали все – вице-президент США Джордж Буш в сопровождении государственного секретаря Джорджа Шульца (с обоими мы потом много работали, шли от конфронтации к сотрудничеству), премьер-министр Маргарет Тэтчер, с которой я познакомился во время визита в Великобританию в 1984 году, президент Франсуа Миттеран, канцлер Гельмут Коль… Разговоры с ними были непродолжительными, но не чисто протокольными. Во всяком случае, мне хотелось, чтобы они почувствовали наш настрой на преодоление тупика в международных отношениях.

Но наиболее примечательной была, пожалуй, встреча с руководителями стран Варшавского договора. Вот что я им сказал:

«Хочу вам заявить как Генеральный секретарь ЦК КПСС, что мы полностью вам доверяем, что у нас отныне не будет претензий контролировать, командовать. Вы проводите политику, продиктованную национальными интересами, и несете за нее полную ответственность перед своими народами и партиями. Что касается наших общих интересов, мы будем встречаться, вырабатывать линию и действовать».

По сути это была констатация конца «доктрины Брежнева». Сделано это было прямо и открыто.

Мне кажется, что участники восприняли это как очередное рутинное заявление генсека. Но мы от этого не отступили ни разу, даже тогда, когда нас просили вмешаться. Даже когда Чаушеску, который рьяно боролся за самостоятельность и независимость, вдруг поднял вопрос, что «надо защитить социализм в Польше». Я думаю, что каждый из нас понимал, что имел в виду румынский лидер. Речь шла о применении силы. Мы, развивая перестройку, стремясь соединить социализм с демократией, со свободой и тем самым меняя образ социализма, считали это неприемлемым, действовали иными способами.

Та встреча определила наши отношения с социалистическими странами на все последующие годы.

Мы выстроили приоритеты: остановить гонку вооружений, особенно ядерных, нормализовать отношения с Западом, в разумные сроки вывести наши войска из Афганистана, добиваться урегулирования региональных конфликтов, положить конец конфронтации с Китаем. И сходились на том, что начинать надо с Соединенных Штатов. Это и супердержава, и признанный лидер западного мира, без согласия которого любые попытки добиться перелома в отношениях Востока и Запада ничего не дадут.