Здесь я хочу напомнить основные принципы нового мышления.

Прежде всего, мы пришли к выводу, что в ядерный век уже невозможно исходить из разобщенности мира, рассматривать мировое развитие с точки зрения борьбы двух противоположных социальных систем, «лагерей». Мир взаимосвязан, взаимозависим. И помимо национальных, классовых, корпоративных интересов существует общий интерес всех – сохранения человечества, избавления его от смертоносного ядерного оружия и опасности экологической катастрофы.

Об этом мы заявили с самого начала. Более того: сказали о том, что признание целостности мира не должно оставаться на словах – за этим, говорилось в докладе, посвященном 40-летию победы над фашизмом, должно последовать «создание, использование и развитие таких интернациональных механизмов и институтов, которые позволяли бы находить оптимальные соотношения интересов национальных, государственных с интересами общечеловеческими». Считаю, что эта мысль сегодня чрезвычайно актуальна.

Тезис о существовании общечеловеческих интересов и общечеловеческих ценностей во многом противоречил устоявшимся повсюду воззрениям. В нашей идеологии, в сознании многих людей идея неизбежного разобщения мира и приоритета классовых интересов была одной из базовых. Сегодня ее место заняла абсолютизация национальных интересов. А что на Западе, особенно в США? То же самое, да еще и в имперских формах: готовность навязывать интересы и ценности одной страны или группы стран при помощи силы.

Но жизнь доказывает, что плоды применения силы имеют преходящий характер. И вообще – это одно из важнейших положений нового мышления – характер современного оружия не оставляет ни одному государству надежды защитить себя только военно-техническими средствами. В конечном счете политика силы обречена. Обеспечение безопасности – задача, решать которую надо прежде всего политическими средствами.

Отсюда еще один важный принцип нового мышления: безопасность в современных условиях может быть только взаимной. Надо постепенно преодолевать военную, идеологическую, дипломатическую конфронтацию между Востоком и Западом, выстраивать отношения доверия, двигаться в направлении партнерства.

Казалось бы, во всем этом нет ничего особенного, любой здравомыслящий человек это поддержит. И действительно, новое мышление основывалось на стремлении думать и действовать в соответствии с нормальным человеческим здравым смыслом. Но как же трудно давались перемены! Ведь и у нас, и на Западе они должны были произойти и в умах людей, и в их действиях.

Но я должен сказать, что в высшем руководящем органе страны, центре принятия политических решений – а им в начале перестройки оставалось политбюро ЦК КПСС – не было разногласий относительно необходимости вести внешнюю политику по-новому. И прежде всего – необходимости покончить с гонкой вооружений. Я перечитал записи обсуждений на заседаниях политбюро, сделанные моими помощниками. Лейтмотив в высказываниях буквально всех – Лигачева, Воротникова, Чебрикова, Рыжкова: мы дали себя втянуть в гонку вооружений, надо освобождаться от этого бремени.

Так что было принципиальное единство. Но это не означает, что решения принимались «автоматом». Был определенный механизм принятия важных решений. Генсек не мог принять решение единолично. Да, его роль была огромна, многое делалось по его инициативе, но в политбюро действовал принцип единогласия. Если по какому-то вопросу не было консенсуса, рассмотрение вопроса откладывалось. Так что все, что было сделано, было сделано на основе полного согласия.

По военно-политическим вопросам – прежде всего касающимся сокращения ядерного оружия – проекты решений готовила «пятерка», включавшая представителей ведомств. Там были представлены МИД, министерство обороны, Комитет государственной безопасности, военно-промышленный комитет, оборонный отдел ЦК. У них был сильный экспертный аппарат. Координировал эту работу секретарь ЦК Л.Н. Зайков, человек, пользовавшийся большим авторитетом во всех этих ведомствах. Качества квалифицированного эксперта сочетались у него со склонностью улаживать споры и добиваться гармонизации вносимых предложений. Он работал очень методично, умело.

В Министерстве иностранных дел произошло серьезное обновление, и прежде всего смена руководителя. Я с большим уважением относился к Андрею Андреевичу Громыко. Он действительно потрясающий человек, «непотопляемый авианосец», пережил всех генсеков. Эрудиция огромная. Но он – человек своего времени. Для того чтобы начать менять внешнюю политику, надо было, воздав должное Андрею Андреевичу, предложить ему новое почетное амплуа, он это заслужил – крупный политик и дипломат. Так появилось мое предложение сделать его Председателем Президиума Верховного Совета СССР.

Наверное, Андрею Андреевичу нелегко было воспринимать пересмотр нашего отношения к некоторым внешнеполитическим решениям советского руководства, в которых он принимал участие. Я имею в виду, например, размещение в европейской части СССР ракет средней дальности, ввод войск в Афганистан. С другой стороны, у него были большие заслуги – я имею в виду его участие в принятии Хельсинкского Заключительного Акта, который заложил основы «общеевропейского дома», в заключении первых соглашений с США по стратегическим вооружениям и противоракетной обороне. В новых условиях он вел себя достойно, реагировал на изменения, требования времени. И в обсуждениях наших внешнеполитических решений участвовал содержательно, в главном – поддерживал.

Министром иностранных дел и членом Политбюро стал Эдуард Шеварднадзе. Я знал этого человека, по достоинству оценивал его потенциал и главное – знал, что он мой единомышленник в политическом и философском плане. Когда он был еще кандидатом в члены политбюро, я как-то осенью отдыхал на Кавказе, мы встретились, гуляли по берегу Черного моря. В какой-то момент при обсуждении ситуации в стране было сказано: она больна. Сказать такое друг другу в то время, признать такое – значит полностью раскрыться друг перед другом в самом главном.

Назначение Шеварднадзе министром иностранных дел стало для многих неожиданностью, но он умело вел дела на этом посту и его не случайно ценили дипломаты, товарищи по работе и иностранные партнеры.

Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе был крупным политиком. Он внес серьезный вклад во внешнюю политику перестройки, был искренним сторонником нового мышления в мировых делах.

Темперамент у него был, конечно, кавказский, хотя он всегда стремился сохранять самообладание. Но иногда взрывался, приходил ко мне и заявлял: «Больше с ними не могу!» Я его успокаивал, подключал Зайкова, а когда понимал, что дело в спорах ведомств зашло далеко, подключался сам. Впоследствии, на одном из крутых поворотов перестройки, с ним случился срыв, что привело к его отставке. Я был против этого, очень жалел, что он не выдержал.

Я благодарен тем моим соратникам, которые внесли вклад в выработку наших внешнеполитических подходов и позиций. Это Александр Яковлев, Вадим Медведев, Анатолий Черняев, Георгий Шахназаров, Вадим Загладин. Люди очень разные, имевшие свое мнение и умевшие его отстаивать. Иногда, как, например, при подготовке проекта доклада к XXVII съезду КПСС в начале 1986 года, споры были горячими, острыми. Так и должно быть. Но в итоге мы приходили к согласию, к общему знаменателю.

Яковлев и Черняев – яркие личности, фронтовики, люди большой эрудиции, жизненного и политического опыта. Александр Николаевич Яковлев сделал партийную карьеру, потом много лет был послом в Канаде, но по-настоящему раскрылся в годы перестройки. Оказавшись секретарем ЦК, а затем членом политбюро, он работал с большой самоотдачей. Активный сторонник гласности и нового мышления, он нередко оказывался под огнем критики со стороны тех, кто не принял перестройки, особенно когда события привели к размежеванию в партийном руководстве, прежде всего по вопросам внутренней политики. Яковлев до конца оказался верным выбору перестройки, утверждению свободы, демократии, открытости, плюрализма, нового мышления во внешней политике.