Вернувшись, Карлайл долго стоял возле закрытой двери в мою спальню (я, разумеется, различал шорох каждой складки на его одежде), прежде чем осмелился постучать. Я махнул палочкой, отменяя Запирающие чары, и дверь отворилась. Карлайл выглядел присмиревшим, убитым и каким-то потерянным. Казалось, он постарел на несколько лет.
— Северус, — он чуть ли не в первый раз обратился ко мне по имени, обычно он звал меня «мистер Принц», — зачем я тебе? Почему ты терпишь меня здесь?
— Ты хочешь услышать правду? Тогда, может быть, присядешь? — я приглашающе похлопал по постели. — Однако боюсь — тебе не слишком понравится причина, по которой ты здесь…
И я рассказал ему все: о Наследии, о Вильяме, о моем преображении в день его рождения, о том, что он — мой Избранный.
— Я знаю, ты не любишь меня, Карлайл, — произнес я с горечью. — Сердцу не прикажешь. Я не держу тебя. Ты волен идти куда угодно или остаться и жить в Принц-мэноре сколько пожелаешь.
И тут он сделал то, чего я меньше всего ожидал от этого такого холодного со мной юноши.
Не спрашивая моего разрешения, он лег рядом со мной и совершенно по-детски уткнулся лбом мне в плечо.
— Я не хочу никуда уходить, Северус. Мне так пусто и одиноко. Как будто в груди камень вместо сердца… Будь оно проклято — это существование: ни заплакать, ни умереть, ни просто уснуть! И никого из прошлой жизни нет рядом! Только ты…
Я осторожно обнял его одной рукой и почувствовал, как он прижимается ко мне. Он весь дрожал.
— Я никогда такого не испытывал, — шептал он, словно в горячке. — Мы с Анной… Мы даже ни разу не целовались… А сейчас… Мне кажется, я хочу тебя… Это так стыдно и грешно… Желать мужчину… — я ощущал, как его эрегированный член упирался мне в бедро.
Я совсем не так представлял себе наш первый раз. Надо признаться, я был уверен, что его у нас вообще не случится.
— В потребностях тела нет ничего постыдного, Карлайл, — сказал я нарочито спокойно, стараясь сдержать нараставшее возбуждение. — Но теперь тебе лучше уйти. В тебе говорят разочарование и боль. Если мы сейчас сделаем это только потому, что ты оскорблен поступком своей бывшей невесты…
— Северус, откуда мне знать, что есть плотская любовь? Отец всегда внушал мне, что это грех, я даже помыслить не мог о подобном с Анной до свадьбы… Ты можешь… поцеловать меня? Господи! — он порывисто сел и закрыл лицо руками. — О чем я прошу?! Я сошел с ума!
Не в силах больше сопротивляться, я притянул его к себе, взял за подбородок и осторожно коснулся его губ своими. Он не отстранился, лишь глубоко и судорожно вздохнул. Я не торопился, не спешил завоевывать его, хотя и чувствовал, что в этот момент он полностью в моей власти. Не разрывая поцелуй, я положил руку на его пах и принялся ласкать член через одежду.
Я ждал со страхом, что он запротестует, отшатнется от меня или же попросту сбежит, но он, напротив, двинул бедрами и начал толкаться мне в ладонь.
Мерлин, как я хотел его в эту минуту! До мурашек. До звезд перед глазами. До помутнения рассудка. Мучительно и остро. Я мечтал обладать им, заставить стонать, кричать и выгибаться от безумной страсти. Я жаждал получить его тело и душу и боялся, что ему будет хорошо со мной только физически. Ведь его пуританское воспитание вряд ли позволит ему отдаться мужчине! Я видел это по ужасу, который плескался в его взгляде, когда Карлайл говорил, что хочет меня. Слышал в голосе, дрожавшем от отвращения к себе.
И я уже знал, как поступлю. В постели с Вильямом я всегда был ведущим. Мы никогда не менялись ролями. Так уж сложилось. Я даже не представлял иного развития событий. Но с Карлайлом я был готов на все. Абсолютно на все. Лишь бы он разрешил мне любить его. Смирился бы с нашими отношениями. Перестал терзать и презирать самого себя!
Не прекращая целовать Карлайла, я распустил шнуровку на его штанах. Он не мешал мне, но и не помогал. Я высвободил стоявший практически вертикально член, нежно обвел головку большим пальцем и, быстро скользнув вниз, пока он не опомнился, взял член в рот так глубоко, как только мог…
— Го…споди… — выдохнул Карлайл, вцепившись обеими руками в простыни, — как хорошо! Это… это неправильно… так не должно быть! — он всхлипнул. Не обратись он в вампира, сейчас его глаза наполнились бы слезами.
— Мне остановиться? — невероятным усилием воли я оторвался от Карлайла. Его запах сводил меня с ума. Опьянял не хуже доброго огненного виски Огдена. Густая волна возбуждения разливалась в паху так, что становилось почти больно.
— Нет, — простонал он, — мне уже и так гореть в аду!..
— А может, все-таки не будем рисковать твоей бессмертной душой? — лукаво сощурился я и, дразня Карлайла, подул на блестевшую от слюны головку его члена.
— Нельзя рисковать тем, чего уже нет, — прошептал он, придвигаясь ко мне еще ближе, — не мучай меня…
Я не мог да и не хотел отказывать ему. Вернувшись к прерванному занятию, я совершенно позабыл обо всем на свете. Был только Карлайл. Его ни с чем не сравнимый запах. Ощущение нежнейшей, бархатистой на ощупь, твердой и горячей плоти, которую я ласкал языком и губами. Плавящее кости наслаждение. Отблески пламени свечей в расширенных зрачках Карлайла…
Поначалу я кожей осязал его смущение и растерянность. Он боялся дотронуться до меня. Боялся вскрикнуть и лишь хрипло и часто дышал, да тихо постанывал в такт моим движениям. Я ускорил темп, и он закричал, не в силах больше сдерживать себя. Теперь он цеплялся за мои плечи, сжимая их так, что, будь я человеком, на них остались бы синяки.
— Се…верус! — Карлайл захлебнулся громким стоном, выгнулся подо мной, и я почувствовал на языке солоноватый вкус его спермы.
Мне тоже не пришлось долго доводить себя до разрядки. Достаточно было просто прикоснуться к перевозбужденному члену, и вслед за Карлайлом я сорвался в бурный оргазм.
*
Будь мы людьми, он, наверное, тотчас уснул бы в моих объятиях, убаюканный усталостью и переживаниями этого бесконечного дня. А утром я бы зацеловал его, еще сонного. И сам отдался бы ему, впервые почувствовав, как моим телом обладает другой мужчина. Будь мы людьми — слабыми, смертными людьми, из плоти и крови — мне, возможно, удалось бы убедить его остаться со мной.
Но вампирам ни к чему ночной отдых. Карлайл находился рядом, но в то же время я ощущал, что с каждой минутой он все больше отдалялся от меня. Он лежал, укрывшись одеялом по грудь, и невидящим взглядом смотрел в потолок. Я физически осязал его боль и отчаяние. Он словно разрывался на части. Одна его половинка жаждала счастья и тепла, молила не уходить и принять мою любовь, зато вторая вопила о греховности подобной связи, о том, что лучше обречь себя на вечное одиночество, чем лечь в постель с мужчиной.
Я будто слышал все его мысли, и они пронзали меня, точно раскаленный кинжал.
Прошло несколько часов, прежде чем он глубоко вздохнул (скорее по привычке, чем из необходимости), сел на кровати, отбросив ставшее враз ненужным одеяло, и тихо сказал:
