***

Спалось плохо. Хотя я думала, что донесу голову до подушки и тут же отключусь, но не вышло. Я ворочалась в кровати, как жвачку, пережевывая мысли о побеге. Искала выход с завязанными глазами и наощупь. Каждый шаг, как в бездну в абсолютной темноте.

Без денег и документов виделся только вокзал или торговый центр, где можно пересидеть день, а куда деваться на ночь? К бомжам на постой проситься? Дык мгновенно сдадут в полицию. Там профессиональные осведомители с многолетним стажем. А из полиции меня уже Барон заберет. Из торгового центра выгонят, под мостом найдут, в больницу без полиса ОМС не примут. На человеческую доброту случайных прохожих рассчитывать совсем глупо. Там можно вляпаться в еще более гнусную историю, чем с Бароном. Здесь хотя бы крыша над головой есть, и кормят три раза в день.

Задача с побегом не решалась в лоб. В таких случаях учительница математики советовала уточнить исходные данные. Половина учеников тупило над задачей, потому что не могли разобраться с тем, что им дано. Я вообще ничего не знала про похитителя, объявившегося через восемнадцать лет отца и обстоятельств их войны. Может быть, родной папа такая сволочь, что мне лучше уговорить Барона никогда меня ему не отдавать? Чем черт не шутит. Откуда-то взялась у хозяина дома настолько жгучая ненависть. И, поскольку разговаривать с ним мне запрещает первое правило, то за информацией нужно идти к Гене.

От ощущения света в конце тоннеля полегчало. Это еще не выход, но первый поворот в лабиринте, который не вел в тупик. Успокоившись, я уснула.

Мой грубоватый и накаченный информатор с кривым носом утром принес завтрак, когда я уже успела помыться, нарядиться и собрать влажные волосы в хвост. Отстиранное белье за ночь высохло, платье не помялось, я чувствовала себя вполне сносно даже с исполосованной ремнем спиной.

– Есть будешь? – хмуро спросил Гена, положив поднос с едой на кровать. – Или бойкот устроишь, как вчера?

– Аппетита не было. Тошнило.

– На тебя только продукты переводить, – заворчал амбал. – Даже если жрешь, толку нет. Вся, как глиста, тощая, кости торчат. Спину оголяй, я мазь принес.

Черт, у меня в глазах темнело, как я корячилась, застегивая молнию на спине. Словно еще раз на дыбе побывала с вывернутыми руками, а он «оголяй». Может, не надо? И так все пройдет? Однако придется. Я же покорная овечка.

– Помогу, – буркнул Гена и, будто стесняясь, потянулся к собачке замка. Тяжелого вздоха я от него не услышала. Заживающие художества Барона он рассматривал молча. Правда, что ли, ребра торчали? Со спины их не должно быть видно, я же не дистрофик. Пятьдесят килограмм при моем росте не критичны. Кость легкая, как мама говорила. Я нравилась себе в зеркале. Ни худеть, ни толстеть желания не возникало.

– Если больше под горячую руку не попадешься, быстро пройдет, – пробубнил из-за спины охранник, натирая меня мазью. – Характер, Наташа, как член. Чем тверже, тем лучше. Но, так же как член, его не стоит всем подряд показывать.

Я оценила сравнение коротким смешком. Чертовски метко, ничего не скажешь. Мазь охлаждала, Гена осторожно гладил, круассан на подносе пах ванилью, и мне было неожиданно уютно. Идиллия в стиле Дали. Красиво, если не вдумываться в смысл.

– Хорошо, не буду, – согласилась я. – Правила можно выполнять, они не сложные. Меня только запрет на разговоры удивляет. Он неожиданно кособокий. Барон может вопросы мне задавать, а я ему нет.

Гена вдруг замер, не дойдя ладонью до ската плеча, и я напряглась. Что-то не то сказала? Блин, достало! Саперу на минном поле хотя бы металлоискатель в руки дают, а меня туда пнули, завязав глаза. В чем дело-то?

– Ты откуда про «Барона» знаешь? – Тон охранника стал ледяным, как у хозяина дома. Он вцепился в моё плечо и грубо повернул к себе. – Я тебя спрашиваю, прозвище откуда знаешь?

Гена пугал. Глаза сверкали, как у маньяка, и пальцы впивались в плечо до самой кости. Я не понимала, что происходит, и от растерянности ответ звучал тихо и жалко:

– Он сам сказал. «Можешь меня Бароном называть». Я ничего не придумала. Он разрешил.

– Точно?

Гена не верил, а я лихорадочно соображала, почему он вообще на меня набросился? Выходит, слово «Барон» я произнесла впервые. До этого мы с Геной называли его «шеф». Но ведь камера же! Барон в этой комнате разрешил так себя называть. Гена смотрел сцену с избиением! Камера звук не пишет? О, черт! Шикарная новость!

– Чем поклясться? – нахмурилась я. – Точнее не бывает. Вот здесь стоял и говорил. А в чем проблема? «Барон» вроде не оскорбительное прозвище.

Амбал отходил медленно. Сначала отпустил плечо, потом окончательно расслабился. Думал о чем-то, а я жалела, что телепатией не владею.

– Не обидное оно, – Гена эхом повторил мою последнюю мысль и добавил: – Просто для своих. Для очень узкого круга. Ты не могла его узнать просто так.

– Имя я тоже знаю, – чуть ли не зажмурившись от страха, выдала я. Мало ли ляпну при случае, Гена снова вцепится и начнет пытать. – Лаборант «Атланта» проговорился, когда прощался. Андрей Александрович, верно? А почему он Барон? Какая-то история была в детстве, или у него фамилия такая?

Определяющий момент. Настолько важный, что я дышать перестала. Если сейчас Гена расскажет, откуда взялось прозвище, то и все остальное из него можно будет вытянуть. Только бы никто не помешал! Ну, же, Гена, решайся! Ничего сверхсекретного ты не выдашь. Если шеф сам так себя назвал, то был не против.

– Фамилия, – прошептал охранник, покосившись на камеру. – Барановский он. Согласись, «Бараном» себя называть никто не хочет. Вот с его подачи и прижился культурный вариант у друзей. Персонал его зовет шеф, босс или по имени отчеству. А тебе почему-то вот так разрешено.

– Да, почетно, – согласилась я, предварительно вытравив из фразы весь сарказм, – только бесполезно. Обращаться я к нему не могу. Вон по спине за это получила.

– Ты по спине за дурость свою получила, – пропыхтел охранник, завинчивая крышку на тюбике с мазью. – Тебе про покорность сразу сказали, а ты характер показывать начала. Умная женщина, если хочет чего-то добиться, истерику не закатывает.

– А что она делает? – на полном серьезе спросила я.

Мне восемнадцать, мудростью обзавестись не успела. Что думаю, то и говорю. Не умею юлить и без мыла в любую задницу пролезать. И очень расстроюсь, если придется освоить навык.

– Предлагаешь научить тебя? – сузил глаза охранник. – Я по морде за первый же совет получу, и уже сам тебя веревками к кровати прикручу. Без приказа шефа. Зачем мне это?

– А ты мне переспать с ним посоветуешь? – начала догадываться я.

Барон меня похитил, на дыбу подвесил, избил за нарушение глупого правила, а я к нему в постель лягу? Буду всячески ублажать, стонать, изображая удовольствие, потом он ртом его удовлетворить предложит. Величайшая мудрость, ага. Вершина разумного поведения женщины. АйКью двести и никак не меньше.

Кровь в голову ударила, стоило представить это, а страх красную табличку «Стоп» перед глазами вывесил. Дальше мысль не пошла, застряла дрожью в опущенных плечах. Истерика набирала обороты, а потом вдруг сдулась. Я больше не видела Барона, он шагнул в тень и ушел далеко. Зато вспомнила книгу об инквизиторах, которая попалась на глаза в интернете.

Если женщину объявляли ведьмой, то не сжигали сразу, а сначала добивались признания в колдовстве и покаяния за него. Столько гадости я там вычитала. Как раздевали догола в поисках родимых пятен, отметин дьявола. Находили и прокалывали пятно иглой. Если кровь шла, значит, ведьма. То есть, шансов оправдаться не было. Несчастных истязали и сводили с ума. Некоторые пленницы отдавались похитителям в надежде спастись, но бесполезно. Инквизиторы, конечно, не отказывались. Развлекались в полный рост. А потом все равно отправляли на костер. Так зачем было унижаться?

– Нет, – замотала я головой, – нет. Даже ради спасения. Не знаю, какой совет ты собирался дать, но точно нет.