Старое кладбище семейства Люмино располагалось чуть поодаль от особняка. Это серое, мрачное и величественное место, полное старых теней и молчаливых памятников, навевало торжественное спокойствие.

Месяц войны, гетербагор, только-только вступал в права, сухой и жаркий, как последнее дыхание лета, он наследовал вандратакасу. Отдавая дань месяцу сна праотца, по небу плыли редкие, сизые, будто пороховой дым, тучи, готовые прорваться легким дождем. Но солнце продолжало жарить так, будто собиралось приготовить мир на адской сковороде: так всегда происходило в начале этого месяца, но уже к концу его земли озерного Люзона будут полностью отданы во власть дождей и непогод.

На кладбище было прохладно, вопреки всем посягательствам солнца густой осинник, ивы над небольшим прудом в восточной части, несколько крупных, раскидистых дубов, вкупе с кованой оградой, обрамлявшие место упокоения многочисленных поколений маркизского рода, давали прохладу. Каменный монолит небольшой часовни с высоким шпилем – тень.

Пройдя по дороге из выщербленных, потрескавшихся и кое-где пробитых сорнячьей волей к жизни каменных плит, Иоганн ван Роттенхерц остановился возле старого колодца. Занятное сооружение напоминало маленькую копию часовни, островерхая каменная крыша, украшенная резьбой, мощные, строгие колонны, ее поддерживающие, добротное основание из щербатого камня. Колодец на кладбище выглядел странно. «Водопой мертвецов». Иоганн прикоснулся рукой в кожаной перчатке к толстой черненой цепи, прикованной к массивному ведру. «Впрочем, место выглядит ухоженным, непохоже, чтобы зомби вставали тут по ночам и строились в очередь на утоление жажды».

Перед колодцем располагалась небольшая площадь. Само сооружение занимало ее северную часть, а в центре одиноко чернела массивной мраморной плитой старая могила. Над могилой высилась горделивая статуя.

Охотник на монстров повернулся и взглянул в лицо каменного исполина. Это был рыцарь, кругоносец в тяжелом доспехе, он опирался на могучий двуручник, открытое, узкое каменное лицо было напряженным и хмурым, за исключением легкой улыбки на красиво очерченных каменных губах.

– Это и есть Луи де Люмино, – прозвучал мелодичный, усталый голос со стороны входной дорожки парка.

Иоганн медленно повернулся и перекинул снятый по случаю жары плащ на левую руку, поверх трости. Коротко поклонившись, он двинулся в сторону нежданной гостьи.

– Приветствую вас, сударыня, – алмарец галантно поцеловал протянутую пухлую ручку и улыбнулся. – Я все гадал, когда же вы со мной заговорите.

«После той гарпии застать меня врасплох на кладбище весьма нелегко».

– Здравствуйте, мэтр, – Агнесса де Люмино была одна, дама смущалась и неловко придерживала подол пышного платья, чтобы он не мел по могильной земле. – Рада, что вы вернулись, вас долго не было.

– Вернулся, и не без надежды, – жестом фокусника Иоганн достал из кармана жилета небольшой флакон, жидкость в котором сверкала чистым серебром. – Это средство, без сомнения, поставит вашего мальчика на ноги.

Сомнения у охотника были и немалые, но у Агнессы, которая старалась выглядеть спокойной и загадочной, дрожали губы, а в уголках глаз наворачивались слезы.

– Как славно! – почти взвизгнула маркиза. – Не терпится увидеть, когда вы снова приступите к работе, – она посмотрела на сурового алмарца глазами робкой серны. – Возможно, в этот раз вы позволите мне присутствовать на сеансе лечения? Верю – мое присутствие ободрит и укрепит силы Луи. Ведь это тоже очень важно.

– Я об этом подумаю, – неожиданный напор силы и нежности к сыну, исходивший от Агнессы, смутил ван Роттенхерца, свою мать он помнил очень смутно, и с каждым годом воспоминания о тепле и ласке первых лет жизни все тускнели. – Так, говорите, это Луи де Люмино?

Он указал на статую.

– Не слишком похож на портрет в кабинете вашего свекра, – Иоганн еще раз придирчиво, пытаясь сгладить внутреннюю неловкость, осмотрел статую. Взгляд каменного воина был благочестиво устремлен вдаль.

– Говорят, что это изображение более правильное, – при упоминании отца своего супруга маркиза болезненно вздрогнула. – Его высекали с живого образца.

– А откуда на кладбище взялся колодец? – ван Роттенхерц уводил беседу все дальше от неудобной темы присутствия на эксперименте матери ребенка, которого, может быть, придется упокаивать.

– Это место не всегда было кладбищем, – Агнесса легко отвлеклась. – Когда-то здесь стоял особняк, в ту пору еще барона де Люмино. Он ушел в Круговой поход, отвоевывать земли инородцев для Царства веры, а уходя, продал все имущество. Но вернулся маркизом, выкупил эти земли и получил от престола все соседние, а свой старый дом в завещании приказал переделать в храм, вокруг же разбить родовое кладбище и похоронить его там первым. Колодец сохранился еще с тех времен, сторож суеверен, воду не пьет, но использует, чтобы поливать дорожки и мыть могилы. Вот так.

Они двинулись прочь от колодца с мертвой водой и площади с молчаливым владыкой этих земель. Медленно следуя по дорожкам кладбища, Иоганн, дабы не молчать, вежливо поддерживал беседу с маркизой. Агнесса не блистала большим умом, но болтала охотно. Оказалось, супруга маркиза происходит из бедного, но знатного рода, но брак состоялся по любви, ее покорили стихи Виктора. Теперь она скорее уважала мужа, чем любила, а свекра очень боялась, но брак был крепким. Женщина души не чаяла в детях и готова была на все ради их благополучия. Несколько раз она даже пыталась пуститься в смутные обещания всего и вся. Но Иоганн вежливо пресекал попытки, он еще не взял с семейства де Люмино ни одной монеты. Ван Роттенхерц вел лечение за свой счет, оплачивая грехи отца. Уже удаляясь с кладбища, алмарец поинтересовался:

– Так как все же ваш сын оказался на кладбище, с кубком, почему он стал пить воду? – вопрос был задан между прочим, для поддержания беседы, но Агнесса заметно напряглась и побледнела.

– Мы считаем, что Карл совершил эту глупую, глупую шалость на спор, – женщина промокнула навернувшиеся на глаза слезы батистовым платочком.

– Такие вещи были ему свойственны? – вопрос был скорее утверждением, в это Иоганн мог поверить, мальчишки любят и умеют делать глупости, которые иногда приходится распутывать даже охотникам на монстров. – Вдовый маркиз говорил, что он был очень бойким мальчиком, активным и шаловливым, много времени проводил на природе, так?

– Ах, – всплеснула руками мать Луи, – что вам наговорил этот, простите, старый деспот?! Наверняка представил моего мальчика каким-то чудовищем, хулиганом и сорвиголовой. И, конечно, похвастался тем, как больно мне было его рожать. – Голос маркизы, только что дрожавший от гнева или обиды, потеплел. – На самом деле Луи очень милый мальчик, добрый и любопытный. Как-то раз он увидел на кухне беременную кошку, обычную беспородную тварюшку. Но мальчика так заняло это существо, способное дать кому-то другому жизнь, что до самых родов он был с ней неразлучен, он кормил зверушку, купал, чесал, заботился о ней. А во время родов всеми силами старался облегчить участь животного. И поражался результату. Он очень любопытен, мой Луи, боюсь, это любопытство ему и повредило.

– Что ж, – история кошки не поразила, но удивила Иоганна, он привык к тому, что дети благородных фамилий, как правило, наглы, избалованы и к животным минимум безразличны, а скорее жестоки. – Уверяю вас, сударыня, я приложу все усилия, чтобы ошибка вашего сына, будь это отвага, сумасбродство или любопытство, не стала для него ничем большим, чем ценным жизненным уроком.

Увидев горячую благодарность в глазах женщины, взирающей на охотника не иначе как на святого, ван Роттенхерц понял, что уже никак не сможет оставить эту семью в беде, сколько бы времени ни ушло на лечение. Впереди показался особняк де Люмино, в окошке детской спальни младшего сына семейства наблюдалась привычно хмурая морда Гиттемшпица, хальст беззаботно мочился вниз со второго этажа.

– Как он? – Иоганн, постукивая тростью, вошел в комнату больного. После подъема по нескольким бесконечным лестницам нога вновь разболелась, но охотник давно привык не обращать внимания на такие вещи как боль или недостаток здоровых конечностей.