Кукольная девочка или гримасы справедливости

***

За окном вставал мрачный туманный рассвет. Таверна где-то на перекрестке мелких горных дорог была почти пуста. В камине алым закатным заревом умирал огонь, чуть выше на каминной полке посреди связок лука, мелких статуэток и "императорских" литровых кружек спал толстый чёрный кот, мурча во сне. За крепким столом неспешно беседовали двое:

– Значит, так ты и поступил? – трещит старческий, усталый голос.

– Да, именно так! – весело кивает головой кряжистый мужчина с густыми пшеничными усами на добром, чуть грубоватом лице. Мужчина одет в форму кирасирского офицера Алмарской Империи. – Вывез подальше в лесок и расстрелял. Ребята меня поддержали.

– Мне семьдесят лет, – голос старика кажется раздосадованным. – Я никогда, никогда ни во что такое не лез. Не стоило и начинать.

– Иоганн, – вздохнул кирасир, – неужели ты думал, я повезу их до столицы? Неужели ты действительно верил, что там какого-то небезразличного судью заинтересует это дело?

– Оставь это, – махнул рукой старик и отвернулся, стал смотреть в невыразительный, затянутый густым туманом пейзаж за окном.

– А даже если б я и нашёл такого судью, – не унимался человек с усами, – нам бы просто не хватило доказательств. Ни свидетелей, ни каких-то действительно важных документов. Ничего этого у нас не нашлось бы. Тащить их в столицу на суд было бессмысленно.

Повисла долгая тишина. В мутное стекло билась снулая муха. Пахло свечным воском, чесноком, гарью. Из камина выстрелил полумёртвый уголек, выстрелил и погас.

– Но справедливость всё же должна была восторжествовать! – Горячо завершил свою речь кирасир.

– Да, – сухо улыбнулся старик, – справедливость. Должна.

Туман за окном медленно прорезали лучи рассветного солнца, пронизав серый мир красками, наполнив торжеством и светом, осветив густую жирную грязь перед трактиром и толстого пьяницу, спящего в этой грязи в обнимку со свиньёй.

– Я стар, – закончил Иоганн. – Всю жизнь обходился без этого. Не стоило и начинать.

* * *

Дом был ветхим. Давно отживший своё, он превратился в обитель призраков и старой памяти. Памяти о когда-то звучавшем детском смехе. О кухонном гомоне. О неспешных разговорах в гостиной при свечах. Теперь это рухлядь. Старые доски, старая краска, старые окна с белыми занавесками, посеревшими от возраста, смотрят бельмами на дикий сад. Сад тоже стар, он зарос вязами и плющом, вереском и небольшими соснами. Он скрыл этот двухэтажный дом с мансардой и двумя флигелями, как саван укрывает мертвеца.

– Самое место для таких двух развалин как мы с тобой? – Усмехнулся охотник на монстров. Перед ним и его спутником со скрипом, жутким, замогильным, привычным, распахнулась дубовая дверь с незамысловатым витражом.

Напарник что-то недовольно пробурчал, и они вошли. За дверью оказался просторный зал. На стенах – заплесневелые картины в рамах с осыпавшейся позолотой, на полу протёртый зелёный ковёр, углы затянуты паутиной. Из зала вели несколько дверей – таких же серых и с облупившейся краской, как и всё здесь. Зато с настоящими бронзовыми ручками в виде фантастических рыб. Запах пыли, плесени, паутины, ни с чем несравнимый запах старости, которым был пропитан дом, умиротворял. Здесь всё было в прошлом. Такие места успокаивают, заставляют говорить тише и ходить медленнее. И вместе с тем такие места настораживают.

На лестнице, ведущей на второй этаж – старом, скрипучем, двухпролётном сооружении с резными перилами – послышался шорох. Будто мышь пробежала. Но охотник на монстров знал – мыши не любят такие места.

Затем шорох послышался из тёмного угла, на другом конце зала. Из-за небольшой декоративной колонны с вазой выбралась невысокая фигурка. По колено человеку, не выше, в декоративном платьице с рюшечками и бантиками, в широкой шляпке украшенной искусственными цветами, с легкой улыбкой на личике…

К вошедшим в дом, тяжело переступая непригодными для этого фарфоровыми ногами, медленно шла кукла. В кукольной ручке она волочила огромный мясницкий тесак, с неё размером. Милое детское личико искривилось, кукла раскрыла рот, полный острых ржавых гвоздей, заменяющих ей зубы, рассмеялась скрипучим, зловещим детским идиотическим смехом.

Рассмеялась и довольно резво поковыляла, опираясь для надежности не только на ноги, но и на тесак, в сторону непрошенных гостей.

– Видишь, – произнес охотник на монстров, извлекая мушкетон, заряженный крупной дробью. – Я был прав. Мы имеем дело с кукольной девочкой.

– Лучше б ты ошибся, скотина! – прохрипел низким голосом его напарник.

В стеклянных глазах куклы горело синее пламя, тесак скреб по зелёному ковру, на нём были видны бурые разводы, кукольные ножки в мягких лаковых ботиночках неумело стучали по рассохшемуся паркету.

– По крайней мере, приятно знать, с чем имеешь дело, – пожал плечами охотник.

– По крайней мере, первым она прикончит тебя, – сварливо отозвался напарник.

Кукла издала победный клич, похожий на клёкот стервятника, с невероятной, неожиданной для такой аляповатой штуки, скоростью она скакнула на стену, оттолкнулась, кувыркнулась в полёте, повисла на тридцатисвечной бронзовой люстре, раскачалась и, снова заклекотав, бросилась на добычу сверху.

Мушкетон был наведён умелой рукой. Это оружие имеет задержку залпа, зато бьёт наверняка. Потому всё, что потребовалось охотнику – вычислить маршрут атаки куклы и вовремя нажать на спусковой крючок. Он сделал это, когда кукла оказалась на люстре. Остальное – дело физики.

Залп, вспышка пороха на пороховой полке, грохот, стук картечи по стенам и бронзе люстры. Изорванное тельце падает на пол. Рассыпаются осколки фарфора, падает простреленная шляпка с искусственными цветами, медленно кружась в воздухе. Прекрасное кукольное платье изорвалось и превратилось в лохмотья, из которых выкатился стеклянный глаз. Синяя искра в нём медленно погасла.

– Ну, с почином, – усмехается охотник.

– Тебе опять повезло, – внешне кисло, на деле радостно откликается напарник.

– Поможешь? – спрашивает охотник, о чём-то вполне понятном им обоим.

– Всенепременно!

Мощные, но сухие руки в плотной коричневой шерсти берутся за ручки инвалидного кресла. Напарник вкатывает охотника на монстров в тёмный зал немёртвого дома. Иоганн ван Роттенхерц очень стар и прикован к своему креслу. Но кто-то должен охотиться на монстров.

***

Городок Штальвесс притулился в предгорьях среди еловых зарослей, цветочных лугов и холодных горных рек центральный части большого острова, дающего название Алмарской Империи. На границе областей, населённых издревле главным народом империи – алмарами и самым важным народом империи – бригланами, на плечах которых держится могучая Церковь Империи. Этот островок цивилизации среди дикой красоты гор был полон мелких противоречий и попыток сосуществования на грани вечных обид и взаимных претензий. Фермы, шахты, охотники и пастухи, лесорубы и ювелиры – они давали городу жизнь. Имперская администрация, гарнизон, полиция и провинциальный суд под началом бургомистра – превращали его в оплот имперской цивилизации.

Но сейчас всё это было довольно неважно. Редкостное единодушие обрушилось на город, как обрушивается лавина в горах. Были забыты обиды, споры, ссоры, взаимные упреки, сословная рознь и родовые различия, всё это отошло на второй план. Город сковал страх.

На протяжении уже трёх месяцев в этом милом краю, среди гор и лесов, пропадали дети. Не всегда бесследно. Иногда местным, испуганным до одури, полицейским доводилось вылавливать из сточной канавы детскую ручку в кружевной перчатке или находить ленту для волос, висящую на ветвях горной ели. И всем становилось понятно – в город пришло зло.

Такое изредка случалось везде. Нельзя сказать, чтобы люди городка Штальвесс были напуганными белоручками. Доводилось им иногда под руководством городского священника гонять нечисть по лесам. А полицейские раз или два в год, в конных патрулях сталкивались с умертвиями, получавшимися из случайных путников, замерзших в лесу или задранных волками. Всякое, в общем, бывало. И о том, что в других местах происходило, тоже слыхали – чернокнижники, еретики, демоны, твари Пучины. Местный святой отец всегда старался держать паству информированной об ужасах внешнего мира.