– Благодарю, – старик принял коробку, особо не считая высыпал обратно на стол половину содержимого и подмигнул бургомистру. – Я-то забуду. Но эти деньги… Потратьте, что ли, на индульгенцию. Вам замолить грешки не помешает. А вторую купите вашему священнику.

Засим охотник на монстров распрощался и при помощи хальста покинул помещение.

* * *

В тихом гостиничном номере было по-летнему жарко и немного душно, пылью дышал старый комод, шкаф красного дерева, кровать с давно не меняной периной. И всё же было уютно. Много уютнее, чем в кабинете бургомистра. За узеньким, но чистым (по возвращении из логова Ребекки Иоганн приказал дочиста вымыть все окна в его трёхкомнатном номере) окном, выходившим во внутренний двор гостиницы, раскинулся небольшой сад. Зеленели тополя и клены, плющ взбирался по старой каменной ограде, журчал небольшой фонтанчик в виде королевского карпа. По небу плыл убывающий красный Хас, а чуть ближе к горизонту из чёрных облаков выглядывала тонким месяцем стыдливая Лунная Леди.

Старик опять расхворался. Иоганн ван Роттенхерц очень долго охотился на монстров. Почти всю жизнь. Такая работа быстро изматывает. Его бурная молодость прошла в тёмных кавернах, наполненных гниющим мясом, в лесах, где каждый шорох предвещал недоброе, сумрачных замках с высокими шпилями и пещерах, дышащих злобой. Он встречался с оборотнями, вурдалаками, мантикорами, мелкими драконами и огромными львами, соревновался в хитрости с вампирами, по теням преследовал монстров иных пространств. Это не под силу простому человеку. Приходилось принимать алхимические декокты, чтобы временно увеличить силу, использовать магические амулеты и колдовство, порой даже чёрные, губящие душу чары. Это ремесло не было мирным. К сорока годам Иоганн устал считать шрамы, переломы, ушибы и гематомы. Он пил волшебные зелья-регенераторы и платил бешеные деньги магам жизни, много жертвовал на церковь Единого Целителя. И всё равно, к пятидесяти организм одряхлел. Это было ожидаемо. Столько вредных воздействий, столько ран. Зелья-регенераторы корежат тело – они черпают твои скрытые ресурсы, отбирают долгосрочные запасы жизни, и главное – они сказываются на потомстве. Ван Роттенхерц не мог иметь детей. Вернее, мог. Но вероятнее всего, они родились бы нежизнеспособными уродами, мутантами, просто мёртвыми. Ни одной из женщин, которых любил, он бы не пожелал участи носить такое в себе. У него рано начался артрит. С трудом удалось остановить цирроз печени. Плохо сворачивалась кровь. А в плохую погоду, особенно в последние дождливые месяцы года ихтионис и фиратонакреш, он весь превращался в огромный ноющий болью ком. В шестьдесят он просто не смог встать с кровати. Отказали ноги. Думал, конец – отвоевался. С трудом научился пользоваться креслом-каталкой. Пережил необходимость посторонней помощи при оправлении естественных нужд. Из последних сил боролся с меланхолией. А потом старому другу понадобилась помощь. И без Иоганна никак. Так он без ног, на одной силе воли и при помощи Гиттемшпица вновь начал гоняться за оборотнями, выслеживать вампиров, умиротворять разбушевавшуюся нечисть. Это была его жизнь. Без этого дела он был ничем.

Сухая рука взяла перо. В соседней комнате храпел напарник. Стол был высоковат для кресла, приходилось вытягивать шею. Чистый лист освещала красноватая восковая свеча. Буквы начали ложиться неровно, почерк был дрожащим, но убористым.

«Дорогой друг! Ввиду чрезвычайных обстоятельств к моему великому прискорбию сообщаю, что мне потребовалась твоя помощь в одном неделикатном и гнусном деле…»

Всю свою жизнь Иоганн боролся с монстрами, чудовищами, опасными тварями. Часто они были результатом человеческой глупости или жестокости, иногда плодами злонамеренных экспериментов, иногда производным общественного произвола. В молодости он относился к этому проще – в общем-то, ему было просто наплевать на происхождение монстра, он ни к чему не стремился, кроме совершенства в профессии, ни во что не ввязывался. Позже не судил осознанно. Он знал, что возможно и сам не без греха и не стремился выносить вердикты по делам других людей. Предпочитал следить за собой.

Тому были серьёзные причины. С самого детства Иоганн считал себя хуже остальных. Считал себя обязанным всем и каждому хотя бы за факт своего существования. Его заставляли так думать. Внушали эту мысль. Не просто так. Для начала он был бастардом. Бастардом могущественного графского рода ван Роттенхерц. Сейчас он носил эту фамилию, как единственный живой наследник этого совсем недавно крупного и могущественного рода. Мало кто слышал о Роттенхерцах? Не удивительно – инквизиция, а по её наущению и имперские власти приложили немало усилий, дабы предать этот род забвению. Отец Иоганна, Гуго ван Роттенхерц, был чернокнижником, еретиком и человеком, представлявшим немалую угрозу для всей Империи. Благодаря своему чёрному искусству и обширным связям рода он хорошо пристроил всех родственников, подготавливая прочную почву в сердце имперской власти. Двух теток, дядю, сводных сестер и множество других родственников Иоганна, Гуго также посвятил в тёмные искусства. Заговор раскрыл инквизитор Карл Магнус. Инквизиция умеет работать быстро, чётко, оперативно. Всех родственников, и каждого, кто имел хоть какую-то связь с Гуго, судили. Многих приговорили к виселице или костру. Весь род был отлучён. Само собой, владения и богатства поделили меж короной и тиарой, но они не окупили и десятой части ущерба, нанесённого родом Роттенхерц стране.

Мать Иоганна – учёная из Имперской Академии, сама не того не подозревая, помогала чернокнижнику доставать важные материалы из безбрежных архивов Академии. Её также сожгли. За ребёнка заступился ректор. Иоганна пощадили, но ещё десять лет он воспитывался в закрытом монастыре. Где все считали своим долгом напомнить ребёнку КТО его отец и ЧЕГО никогда повторять нельзя. Ребёнок крепко усвоил урок.

Усвоил урок и сделал призванием своей жизни охоту на монстров. Единственным желанием Иоганна долгое время было очистить доброе имя рода, вернуть себе фамильный герб и своими делами искупить злодеяния предков. Потому он просто охотился на монстров, не судил и не задумывался о поступках других людей, очищая своё доброе имя. Сначала неосознанно, потом намеренно. Но каждый человек рано или поздно переполняется злом окружающего его мира. Рано или поздно в каждом просыпается безудержный демон, имя которому справедливость.

Письмо было закончено через час. Затем переписано заново. Начисто. Посыпано песком, упаковано в конверт и припечатано личной печатью ван Роттенхерца – два скрещённых меча, глухой шлем и девиз "Верен лишь себе". Имя рода охотник успешно восстановил ещё лет двадцать назад (земли, правда, так и не вернули).

С утра Гиттемшпиц отправился выполнить обязанности почтового курьера. А Иоганн решил на пару дней задержаться в этом милом провинциальном городке.

* * *

Минула неделя. Был солнечный день. Пели птички. Нарядные горожане, из тех, у кого было свободное время, совершали ленивый дневной моцион по каменным тротуарам Штальвесса. Над горами вдалеке висели грозовые тучи. Но всем было понятно, что сегодня здесь дождя не будет. Дети перестали пропадать. И везде, кроме семей, потерявших своих крошек, царило приподнятое настроение, того особенного типа, когда много людей сразу понимают – пронесло.

Ровный грохот копыт был слышен издалека. Затем на дороге, ведущей вниз, под гору, показался столб пыли. За ним послышалась игра на волынке и весёлые звонкие голоса, потом стал виден блеск стали. Кирасиры ехали по три вряд. Блистали на солнце бронзовые украшения серых стальных кирас, развевались плюмажи на касках. Пистолеты надежно покоились в чехлах на седлах, а палаши в длинных, лакированных ножнах. Над строем гордо реял расшитый золотом с серебряными буквами штандарт Серого Ранненбергского Кирасирского Полка. В первой шеренге, на тяжёлом рыцарском коне, ехал майор в позолоченных латах, с дралоком на каске, в белом многослойном плаще и с эполетом на правом плече вместо наплечника.