– Значит, его целью была исключительно редакция… – Марченко начал было размышлять вслух, затем вспомнил. – А что произошло с мужчиной, которому нападавший сломал челюсть? При каких обстоятельствах это произошло?
– Вадим… наш спецкор… он попытался отобрать…
– Можете не продолжать, я всё понял. – Следователь чувствовал, что женщина долго не выдержит, поэтому торопился. – А где главред? Вы сказали, он куда-то вышел?
– Да. Сказал, что хочет…
– Что сказал? – Марченко внимательно посмотрел на её шею, но из-за платка ничего не было видно. А просто попросить показать, видя её состояние, не решился.
– Сказал, что хочет выпить, – наконец, договорила она.
– Вот как. – Полицейский потёр кулаком трёхдневную щетину. – Не рановато для этого? В смысле, он делал так раньше?
Секретарь отрицательно покачала головой.
– То есть вам показалось несколько странным, что ваш непосредственный руководитель средь бела дня уходит пить?
Валентина Кузьминична затравленно озиралась и втягивала голову в плечи.
– В последнее время… в последнее время у Егора Анатольевича… у всех нас… дела идут очень напряжённо.
– Ах, да. Понимаю. – Посочувствовал следователь. – Все только и пишут о ваших проблемах из-за переименования журнала. – Марченко задумался на секунду, и решил задать очевидный, в общем-то, вопрос. – А вы не считаете случившееся…
– Вы меня извините. – Валентина Кузьминична перебила его и покачнулась. Однако устояла. – Но я больше не могу здесь находиться. Я должна выйти.
– Да, конечно. – Поспешил согласиться Марченко. – Вас проводить?
– Нет, спасибо.
Следователь проводил её взглядом и ещё раз вздохнул об упущенной возможности посмотреть на шею. Ладно, мэм. В другой раз.
Редакция основательно выгорела, так как автоматическая система пожаротушения сработала поздно. Ответ на вопрос «почему» лежит на поверхности: прямо под так называемым пожарным извещателем валяется полусгоревшая коробка.
– Ген, в вещдоки её.
Марченко подошёл к сидящему в кресле главреда трупу. Как ни странно, сие выглядит не только зловеще, но и завораживающе: кресло не развалилось, а труп, в свою очередь, остаётся в сидячем положении. Да и стол, хоть изрядно подгорел, сохранил очертания. На шее что-то висит. Почерневшее от пожара и полускрытое ошмётками плоти. Полицейский сразу понял, что именно он увидит. Наклонившись и задержав дыхание, внимательно рассмотрел до боли, до дрожи в коленях, знакомый предмет. Так и есть. Это ты. Мы снова встретились. Пользуясь моментом, когда судмедэксперт уделял внимание спецкору, Марченко вытащил из его сумки медицинские перчатки и аккуратно снял вещдок. Улучив момент, когда за ним никто не наблюдал, быстро спрятал пакетик в карман и с невозмутимым видом подошёл к оперуполномоченному Гене Труману:
– Ген, собери данные с камер.
Уже сделав несколько шагов на выход, тот остановился:
– Товарищ капитан, она что-то бурчала себе под нос. Что-то вроде «это кара, кара; небесная кара; огонь всегда стирает след Холодных».
– Кто бурчал? – Марченко напрягся.
– Та женщина, которую вы допрашивали. – Гена указал на проём с обломками двери, в который несколько минут назад вышла Валентина Кузьминична. – Она говорила едва слышно, но у меня хороший слух.
Опер отправился исполнять распоряжение, а Марченко наблюдал за работой судмедэксперта и размышлял. Несмотря на шоковое состояние, секретарь вряд ли изольётся правдой на предложение рассказать о подноготной истории журнала. А ведь судя по её статусу – она смотрящая по изданию и главредам: прошлому, нынешнему и всем будущим. Не Бергер был правой рукой Лазаревского, а вроде неприметная Валентина Кузьминична!
Тем временем медик закончил осмотр пострадавшего от рук поджигателя и диагностировал перелом нижней челюсти. Оказал первую медицинскую помощь и переключился на обгоревший труп неизвестного. Причём принялся непрестанно бухтеть под нос и чертыхаться, чем вывел Марченко из состояния задумчивости.
– Сань, ни хрена не понимаю. Мы хоть и на пепелище, но я затянусь. – Медик оторвался от «клиента» и закурил. – Бля буду, вижу такое впервые. Прямо «ожившие мертвецы». Если минуту назад Марченко, хоть и будучи уверенным, лишь предполагал, то сейчас…
История продолжается…
– Что? – Судмедэксперт сделал глубокую затяжку и отёр со лба крупные капли пота. – Сань, о чём ты? – Он приблизился к следователю. – Какая история?
– Серёга, выкинь из головы. – Отмахнулся Марченко и спрятал предательски дрожащие руки в карманы. – Скажи лучше, что у тебя? Впрочем, ответ я и так знаю.
– У меня непонятки, Сань. – Медик затушил сигарету и ещё раз внимательно осмотрел труп. – Ну не может этот пациент быть поджигателем. Какие-нибудь сатанисты приволокли его сюда… или сами черти… не знаю. – Следователя передёрнуло от пристального странного взгляда. – Понимаю, ещё будет вскрытие и всё такое. Но даже внешне, по тканям… этот бедолага, прежде чем сгореть, помер месяца два или три назад.
Глава 14
Пахнуло свежестью и неведомым запахом. Он открыл глаза и увидел ночное небо, дополненное месяцем и украшенное звёздами-стразами. Переполненная росой трава упруго сминается и оставляет влажный след на руках. Человек немного приподнялся и осмотрелся, затем, кряхтя и стоная, встал. Вокруг лишь ветер, трава, темнота да одеяло небосвода. Руки дрожат, а ноги едва справляются с весом тела. Первый неуверенный шаг, затем второй… третий. Кто я и что здесь делаю? Ветер треплет волосы на голове и заставляет ёжиться от ночной прохлады. Чтобы согреться и разогнать по организму кровь, человек принялся растирать себя руками. Стало теплее и появились силы. Некоторое время он бесцельно шел вперёд, затем остановился. Куда идти? Внезапная растерянность противно запахла страхом. Страхом того, что эта ночь останется вечной. А он обречён бродить кругами под сенью холодного, равнодушного неба.
Человек остановился, воздел руки и закричал. Но вместо истошного вопля из горла вышло лишь нечленораздельное бульканье. Даже закричать не могу. Он прокашлялся, но желание голосить пропало. А, чёрт со мной. Если суждено сдохнуть, сделаю это в тишине. Под красивым звёздным небом.
Боковое зрение уловило в темноте смутное очертание. Чтобы лучше разглядеть, он напряг зрение. Однако это помогло слабо. Человек замахал руками.
– Эй, кто там? Я здесь! Слышите меня?
Но неясная фигура не шевелилась, и тогда человек зашагал к ней сам. Высокая трава жжёт щиколотки и затрудняет движение. Но он не обращает на это внимание. Перед глазами стоит лишь неведомый образ, манящий в холодном пустом мире. Несколько раз человек спотыкался и падал. Падал и вновь подымался. Упрямо и угрюмо стремясь к цели. Не ведая, что произойдёт дальше. Иногда, когда ему казалось, что фигура впереди начинает отдаляться, пугался и переходил на бег. И снова падал. Вставал, на ходу приводил в порядок дыхание и ускорялся вновь.
– Эй, ну куда же ты? Погоди! Не оставляй меня здесь одного!
Но фигура безмолвствует. Небо тоже не роняет ни слова. Как и ветер.
– Мать твою!
Из последних сил человек сделал несколько шагов, упал на колени и зарыдал. Так же тихо и безмолвно. Горячие слёзы обжигают небритые щёки. Он плачет не от усталости, не от промокшей насквозь от росы одежды и холода. От обиды. За себя, на себя. За то, что остался один, никчёмный и никому не нужный.
Время остановилось. Постепенно слёзы иссякли и лицо превратилось в грязную маску. Человек успокоился и изо всех сил стиснул зубы. Сжал податливую землю в кулаках. Хрен вам! Я не сдамся! Не дождётесь! Разжал кисти и медленно поднялся. Ничего не поменялось: небо над головой, ночь, ветер и… стоящая прямо перед ним фигура в белом плаще с капюшоном. От неожиданности человек потерял дар речи и застыл, словно статуя. Фигура оказалась невысокого роста, и человек скорее интуитивно почувствовал, что перед ним женщина. Она скинула капюшон и предстала девушкой с длинными светлыми волосами. Несмотря на то, что она смотрит на него снизу вверх, он чувствовал, что тонет в её бездонных зелёных глазах. Нега, умиротворение заполнило пространство и с каждым вдохом, глубже и глубже, проникает в организм. Человек задержал дыхание, но не почувствовал удушья. Наоборот, наслаждался лёгкостью и ощущением обретённых крыльев.