— Ах, тебя это так взбесило? Свят, ты видел, я не успел отключить телефон… — я почти достигаю опасной точки кипения.
— Не успел… или не захотел? Посторонний человек слышит, как ты ровняешь меня с землёй. Думаешь, меня, альфу, мужика, мужа… такое отношение не задевает?! — Макеев стоит передо мной, как боксёр на ринге перед решающим ударом.
— Вот как?! А как же все слова о вечной любви и терпении, милый? — яд сочится с моих уст, а дерьмо закипает снизу. — И о том, что отпустишь к Фабио, если я решу уйти???
Я ясно слышу звук, как что-то лопается в напряжённом воздухе подвального помещения.
— А ты, наконец-то, решился? — Свят шагнул ко мне, потный, разгорячённый, с напрочь сорванной башней. Кулаки прижаты к груди. И я, не мигая, готов встретить все: удар наповал, рёв, последнюю колкую фразу навылет, которая закончит и эту ссору, и, вообще, всё!
— Лучше исчезни, Лер… Иначе, я сойду с ума… — сдавленно молит Макеев, блестя глазами, как дикий разъярённый зверь. — Я не могу так, не могу и не хочу!!! Делить тебя… с кем-то ещё… Я люб…
Я поднимаю вверх обе внезапно вспотевшие ладони:
— Замолчи, альфа! Эта тонна слов меня завалила!. Меня до усрачки напрягает такая любовь! Она меня крошит на осколки! — я тру лицо рукой, пытаясь унять странный нарастающий жар. — Фаби… меня слушает, не пытаясь перетянуть на себя одеяло, хотя страдает от моего эгоизма не меньше твоего.
— Так, может… хватит вам страдать, Лерка? Разреши это своим волевым решением! Я не смогу отказаться… — Свят, шумно и тяжело дыша, опускает голову.
Я слышу, как пот капает на пол, и холодею. Похоже, я действительно довёл мужа до крайнего предела.
— Как хочешь, — бесцветно говорю я и… ухожу.
Он не бежит за мной, не кричит ничего вслед, просто сверлит мою спину пронзительным взглядом. На выходе из подвала меня встречают встревоженные Мирро и Анри.
— Татенька, вы там чего?! Ор до самых гор? Поругались опять?! — встревоженно спрашивает Мирро.
Смотрю в тёмные глаза сына, потом резко обнимаю:
— А мы и не мирились, сын! Моё охренительное везение сегодня, похоже, подошло к концу. Как и макеевское терпение.
— Пап, всё можно исправить! Вы друг друга так любите! — сын с горячностью хватает меня за руки.
— Как… так, малыш?! Умопомрачение это, а не нормальные чувства! Всё на грани… по лезвию… на резком выдохе… И всё потому, что мы хотели обмануть природу! Мы оба — непрошибаемые альфы! Свят и так уступал больше, чем нужно и позволительно!
Мчусь в спальню, дочь спит под бдительной охраной кота. Телефон светится на беззвучке: там вижу семь пропущенных от Фаби.
СМС:
«ЛЕР, У ВАС ВСЁ В ПОРЯДКЕ?»
«ЛЕР, ЧТО СО СВЯТОМ?»
«ЛЕР, ЭТО НЕДОРАЗУМЕНИЕ ИЗ-ЗА МЕНЯ?»
Я, опустошённый, сажусь на кровать. Если сейчас войдёт Свят, я, наверное, разревусь…
Минута, две, три… десять…
Заусенец на пальце ободран до крови… Губа прокушена изнутри…
Почему мне так обидно и больно?! Почему я так эгоистично полагал, что муж простит мне всё?!
СМС:
«ЛЕР, НАБЕРИ МЕНЯ!»
Я тупо смотрю на призывающий к действиям мобильник и вспоминаю тоскливо-саркастическое: «…почему, когда тебе откровенно херово, ты всегда… всегда… звонишь Лапоньке?..»
Хватаю телефон и разбиваю его нахрен об стену…
Когда в ушах раздаётся испуганный крик разбуженной дочери, вбегает Свят.
— Лерк?! — я вскакиваю от его голоса, меня ведёт вправо, мимо Макеева, вжимаюсь в стену.
Стою, как на расстреле, шаря по мягким обоям ладонями, накусывая губы сильнее… Свят качает орущую Максин.
— Лерк, прийди ты в себя! Ты зачем ребёнка испугал?!
Я, не в силах искать себе оправдания, быстро выхожу из спальни, бегом мчась по лестнице, успеваю что-то накинуть на плечи, во что-то втолкнуть ступни. Меня выносит в ночь морозного января, по звонко хрустящему, недавно выпавшему снежку. Куда?! Куда идти?! Я бросил дочку?! Я схожу с ума! Почему?! От обиды?! Или от того, что на меня навалилось неподъёмное? Чертов эгоист и себялюб! У тебя же всё было и есть! А ты психуешь, как омежка, не прошедшая фейсконтроль в клуб!
Влипаю в могучий дубовый ствол, вовремя нарисовавшийся на пути моей прогрессирующей истерики, целую губами шершавую кору, обречённо ору в темноту:
— Прости меня…!!! Прости!!! — и слышу за спиной тяжёлое прерывистое, от быстрого бега, дыхание Свята.
— Конечно, про…щаю, чёрт психованный! Люблю и прощаю! Доволен?! Ну куда ты в ночь-то полураздетый рванул, горе ты МОЁ?! Я Макс на Роше оставил, а сам… за тобой… Я не думал, что ты так можешь…
— Мне плохо, Свят! — выстанываю я. — И я всем делаю ещё хуже!
— Ага, зло ты моё вселенское! — меня прижимают к широкой горячей груди, прикрывают с обоих сторон бортами куртки, потом яростно качают. — Лерк, я тебя когда-нибудь просто придушу!!!
— Я не буду… ха-ааа… не буду, когда плохо… — меня накрывает слабость.
— Чего ты там не будешь? — шёпот мужа опаливает мои трясущиеся губы.
— Звонить Фаби…
— С трудом верится! — синие глаза снова стали насмешливо-усталыми. — Пойдём домой, сумасшедший старик! А то Фаби твой скоро Господу Богу за помощью позвонит!
Я жду, как идиот, смотрю на его губы, сглатываю, а потом начинаю жадно целовать, прямо на морозе, под светом крупных ярких звёзд, забирая их в свидетели моего безумия. Я грею этот большой сладострастный рот своим дыханием, вылизывая изнутри каждый миллиметр. Он всё же… за мной побежал!
Макеев больно прикусывает мою губу, смотрит исподлобья:
— Никогда больше… не смей… психовать при дочке! Вообще, при всех своих детях! Для них ты — несгибаемый стержень, сила и вожак стаи. Дашь слабину — всех их сделаешь уязвимыми и слабыми! Ясно?
Я киваю, утыкаясь в крепкое плечо. Я-то сила?! Раскис, как сдобное печенье в молоке!
Рука Макеева отрезвляюще сжимает мой зад:
— Выдрать бы тебя, любимая истеричка, да опять… ещё рано? Всё! Домой и спать!
— С…вят… никогда больше… — мои зубы пристукивают, а голос глохнет.
Муж смотрит на меня пристально:
— Я сам себя сегодня испугался, Лерка. Мне показалось, что мир вокруг меня со звоном раскололся, и я тебя потерял. У меня нет мудрости Ильи, только любовь без конца и края.
Значит, и Свят слышал тот тревожный звон?
— Это… немало, если учесть, что ты прощаешь мне такие обиды…
====== Глава 43. ======
Ночью меня обнимали так, что утром на ребрах проступили синяки, а на плече красовался багровый засос, вот только за какие заслуги мне это влепили, я так и не понял. Часов в семь Макеев чмокнул меня в губы, шёпотом сказал о срочных делах в ресторанчике чеха и смылся.
Через полчаса в люльке закопошилась Максин. Я потрогал полупустую грудь, но решил покормить сам. Девчонка впилась в сосок с явным намерением его откусить. Пока кроха чмокала, я гладил её по спинке, ножкам и ручкам, раскрывая всё ещё сведённые тонусом пальчики. Иногда, глядя на Макс, я с трудом верил, что крошечные дети вырастают в таких роковых милах, как Мирро или Пай, или в бугаёв на подобие Роуков и Святов. Как уснул, не помню; предательски обмяк в подушках, а Маська просто сползла на живот, пристроившись головёнкой на изгибе руки.
Меня разбудил бдительный Чезе: усатая скотина тёрлась мокрым носом и зубами о пальцы на моей ноге. Кота пихнул, но безрезультатно. Встал, уложил Максин в кроватку, осмотрел слегка припухшее от вчерашней истерики лицо и поплёлся в ванную. Умылся, побрился во всех доступных местах, потом принял прохладный душ и пошёл на кухню пить чай с какой-то ароматной выпечкой.
Умильно вдыхая запах свежей еды, я спустился на первый этаж и услышал звон разбитой посуды, но не из кухни и не из гостинной. Вылетаю в коридор и вижу совсем не то, что, вообще, хотел бы лицезреть. В прихожей огромный мужик в сером дорогущем пальто поднял на руки моего Пая и держит под зад, что-то тихо порыкивая ему в ухо. Кружка сына вдребезги! Блять, не дом, а проходная для наглых альф! А главное, гада этого я теперь узнаю даже ослепнув!
