Когда берёшь младенца в первый раз, не передать словами прилив эмоций, это просто надо один раз ощутить, чтобы понять всю значимость и особенность момента! Я забыл, что дышать полагается чаще, чем раз в минуту. Макс, ощутив запах второго папы, забеспокоилась в своей пелёнке и, повернув головёнку к моей груди, требовательно зачмокала. Я приподнял её к самому соску, немного его сжал, чтобы было удобнее крошечному разинутому ротику…

Макеев поцеловал меня в плечо:

— Люблю… Я так вас люблю…

Ребенок не стал капризничать, даром, что дочь секс-террориста! Вцепилась в чувствительный сосок, да так ретиво, что я ойкнул.

— Сосёт! — бормочу и улыбаюсь, как идиот. — А… это нормально? Детей же вроде прикладывают не раз и не два, прежде, чем они правильно… Ай!

Дочурка сопит от старания на груди минут десять, потом усилие губок сходит на нет, и она засыпает. Я поудобнее заваливаюсь на бок, укладывая маленькую на изгибе своей руки.

— Свят, за тот узел… спасибо! Её бы… тогда просто не было… — шепчу я, сквозь ком в горле. — Ничего бы этого не было!

К нам заглядывает медбрат:

— Питание не требуется? Ой, молодцы! Покормили! Доложу месье Роше!

Как будто мы что-то из его болтовни услышали: наша Вселенная замкнулась пределами нежных объятий Свята на моих плечах. Муж лёг позади меня, чтобы мне было удобнее. И два взрослых отца, не отрываясь, пялились на безмятежно спящую на руках кроху.

— Ты счастлив? — слышу голос Макеева, его дыхание опаляет мою шею и ухо.

— Я не могу это описать… Извини меня, но… Да! Да!!! Я счастлив! Она совсем ничего не весит, но такого большого счастья в моих руках ещё не было!

— В моих тоже… Ты, Макс — вся семья! Каких-то два года назад я о таком и мечтать не мог… Поверишь? — у Макеева предательски сорвался голос.

— Два года назад… я бы не поверил, что всё это произойдёт со мной. Преступление, провал, наказание, заключение, перевод на Доран, встреча со всеми вами и твой с Майлзом секс-терроризм… и мои чувства в ответ… четверо обретённых сыновей, выползшая на свет горькая правда о нас… твои смерть и воскрешение… прекрасный Фабио Нери… властный, маленький Луиджи Сесилиа, моя отчаянная попытка сделать выбор всей моей жизни, течка, и… нежное неотвратимое насилие надо мной… Я не просто счастливый человек; я человек, внезапно получивший ВСЁ, — я проговорил это еле слышно.

— Нет, внезапно получивший всё, это я, Лер. А ты, старик, мне всё ЭТО дал.

Я молчу, спорить не хочется, хотя мог бы! Я ждал восемь месяцев, сам не зная, чего! А теперь дочка спит на груди, спину согревает красивый, любящий, сильный человек! И мысли… Как бы по кусочку раздарить это огромное счастье всем близким? Что бы и они… Пэтч и Роук, Рыжик и Ланс, Мирка и Роше, солнышко моё Пай и… и…

— Свят, ты с Илией когда последний раз общался?

— На той неделе. Переживаешь?

— Да. Счастья никогда не бывает в достатке. Если Пай грустит, оно у меня неполное какое-то.

— Дай время! Потерпи! Думаю… — в синих глазах просыпаются знакомые бесенята, — они в конечном итоге будут траха… ауч!.. будут вместе. Дерёшься с дитём на руках?!

— А ты бросай при дочери выражаться!

Я блаженно щурюсь на солнышко за окном, когда-то там, на Доране, то же самое Свят говорил о Владмире и Анри… Пусть его чутьё и в этот раз не подведёт!

====== Глава 34. ======

Памперс я поменял, дочку засунул в милый розовый костюмчик, расцеловал, предложил разжёванный за четыре дня саднящий сосок. Кроха тут же жадно захватила многострадальную часть тела и зачмокала.

— Блин, как же вы с отцом-то похожи! — проворчал я несердито.

Ночью Свят ходил за бутылочкой с питанием, мне показалось, что Макс мною не наелась. Роше посоветовал мне пить больше тёплой жидкости, есть супы на мясном бульоне (я их «терпеть-ненавижу») и грецкие орехи. Девочка уснула на моей груди, я бережно уложил её в кувез-люльку и прикрыл лёгкой простынкой.

До люкса Лу я дошагал вполне бодро. Под дверью изнывал, ждущий уже не один день аудиенции, старый Амальо. Я, пройдя мимо его носа просто без объявлений, толкаю дверь и вхожу.

— Пожалуй, сначала мы профинансируем строительство реабилитационного… — Луиджи в своей коротенькой рубашечке и шортиках сверкает обтянутой попой, зависнув перед скайпом ноутбука. Рядом Фаби на руках покачивает крупного младенца. Спина беты прямая и ровная. Отросшие тёмные волосы собраны в коротенький хвост у основания шеи.

— Картина маслом! Лу, ты к ребёнку, вообще, хоть пальцем притрагиваешься? — строго спрашиваю я. — Привет, Малыш!

Нери едва кивает. Дарий на его руках кряхтит.

— Дай-ка! — после моей Дюймовочки пухленький сынишка приятно тяготит мои руки. — Да-а-арий, пирожочек мо-о-ой! — на меня внимательно смотрят тёмно-серые глазки. — Фаби, прекрати князя баловать!

— Я с ним всю ночь проскакал! — обиженно кричит Луиджи и подбегает ко мне. Вижу голубоватые тени вокруг зелёных глаз и безотчётно целую его с нежностью в нос.

— Не дуйся, котёнок! А, что, ночью спал плохо? Животик? — мы с Лу живо обсуждаем дитячьи дела, а Нери в это время что-то отправляет по почте.

У меня остаётся лишь пара дней, скоро Луиджи увезёт в Андорру и сына, и… его… Я оглядываюсь на Фабио. Юноша прибирается на пеленальном столе. Все движения чёткие и изящные, словно он на светском приёме, а не в больничной палате.

Лу ловит мой тоскливый долгий взгляд:

— Лер, этот сарыч всё ещё под дверью?

— Да!

— Я выйду! — омежка мудро и дипломатично покидает палату, давая мне возможность побыть с бетой наедине.

— Малыш…

— Лер, не надо! — горечь в его голосе плещет через край. — Я с ума схожу! Хватит! — Фаби закрывает лицо ладонями.

Я кладу Дария в кроватку и подхожу к юноше. Касаться его нельзя и не дотронуться нереально.

— Малыш.

Он бросается мне на шею, пряча на груди мокрое от слёз лицо. Я обнимаю, глажу по длинной красивой спине.

— Господи! Как же я перед тобой виноват, мой ненаглядный… Но выбор сделан. Я мучаю тебя? И тебя, и себя… Мы скоро расстанемся. Думаешь… мне легко тебя терять… отпускать… вырывать из сердца?!

— Это нечестно! Будь я омегой, я свёл бы тебя с ума запахом! Зов природы стал бы нашим оправданием! Свят же именно так тебя забрал у меня… Ты не выбирал ЕГО, ты… хотел меня! — юноша почти задыхался.

Мы говорили вполголоса, чтобы не разволновать Дария в кувезе. Но горячий горестный шёпот темноволосого красавца вынимал мне душу.

— Малыш, прости. Будь я сильнее…

— Лер, любимый мой, не надо быть сильнее… Я должен был… нет! Я не сделал бы ничего, чтобы ты растерялся… Мне больно от того, что я не представляю себя без… тебя!

— Да, говори! Кричи! Накажи меня побольнее, Малыш! — он так податлив в моих руках, так искренне нежен, мой мальчик.

Я должен его отпустить, просто разжав руки, чтобы не стать предателем и лицемером в глазах другого дорогого человека. Ведь Свят промолчит, не скажет ни слова, но я не смогу потом… снова лечь с ним в постель, как ни в чём не бывало. Я исчезну, как сейчас хочет исчезнуть Пай.

Фабио резко отстраняется.

— Ты всем боишься сделать больно, всем… кроме меня.

— Ох, нет! — я ловлю руками воздух, а бета подходит к ребёнку и склоняется над кроваткой. — Вот в нём, в части тебя, Лер, теперь будет сосредоточена вся моя жизнь, все чаяния мои… Но, когда наш мир будет неизбежно рушится, и на краю обрыва нас снова сведёт судьба…

— Я буду стоять там с дочерью на руках и со Святом за спиной, Малыш, — грустно шепчу я, пряча глаза.

— Ты хотел бы, чтобы так было, любовь моя! Но твои руки могут оказаться пустыми, а спина незащищённой! — с отчаянием отвечает Фаби, так он ещё не унижал себя передо мной. Как же мне горько и стыдно!

— Тогда… — я накрываю юношу собой. — Тогда… мы упадём с этого обрыва вместе, Малыш… Обе…щаю…

Нери целует меня в ладонь, а я его в грациозную шею.

— Amore mio… il respiro è il mio… la mia follia… Если позовёшь, я прийду в любое время дня и ночи, — шепчет мой прекрасный итальянец.