Я порываюсь что-то промямлить, дотянуться до щеки Фаби, но сил хватает лишь на глубокий вздох. И прекрасный бета уходит. Наверно, боги сна надо мной просто потешаются.
Следующего сквозь ресницы я вижу Лу. Маленький князь серьёзен и бледен, однако вполне дееспособен, на нем опять коротенькая рубашка, но уже с завязками впереди. Светлая челка мило подколота, губка закушена, в выражении лица нет ни капли высокомерия.
— Лер, хорошо, что спишь… я бы не решился говорить с тобой открыто… Я сказал тогда до родов, что люблю тебя? Не думай об этом всерьёз, мне хотелось поддержки и тепла. И… я никогда не забуду, как ты отогнал от меня старика Амальо и военных. Почему… ты совсем ничего не боишься?! Почему… тебя невозможно не любить?! Что мне делать, если я действительно не смогу без тебя?! Фаби… он почти угас, его глаза утратили живой блеск… Ты это знаешь не хуже меня… Он ведь был здесь, но не смог закричать о своей тоске из уважения к вашей семье. Он фанатично продолжает тебя любить, не ищет успокоения ни в любовниках, ни в работе, ни в роскоши, ни в Боге… Он сказал, что поможет мне управлять страной и воспитывать сына, и попросил, чтобы мы втроём стали семьёй. Я думаю… согласиться на этот брак, ради нас обоих. Я знаю, чувства Фабио ко мне когда-то были искренни и сильны, пока в его жизнь не ворвался ты. Нам ты не достанешься никогда… из-за него! — Луиджи бросает взгляд на Свята. — Ему… ты не сделаешь настолько больно. Я никогда не думал, что увижу такую любовь между двумя людьми.
Лу ушёл, а я открыл глаза, и почему-то мне стало спокойно.
— Эй, Святослав Сергеевич, долго ты ещё будешь притворяться спящим? Забыл, мы спали в одной постели почти девять месяцев, причём каждую ночь? Я знаю все оттенки твоего дыхания.
Свят шумно вздыхает и садится на постели. Он смотрит на меня немного грустно. Я даже знаю, что мне сейчас он будет говорить. И Макеев меня не разочаровывает.
— Пусть это будет последний разговор на подобную тему. Но, Лер, я не имею права тебя не спросить. Ты… любишь Фабио Нери?
— Да, — я даже не выдержал благоразумной паузы.
— Ты… хочешь быть с ним?
— Свят, — мой голос хоть и хрипловат, но очень спокоен, — пусть это будет мой последний ответ на вопрос по данной теме. Я сделал выбор и сказал «да» человеку, с которым решил связать жизнь. Я уже слишком взрослый, чтобы допускать метания или не услышать зова собственного сердца. Да, ты не оставил мне выбора. Да, ты почти силой забрал меня у Нери. Ты меня жестоко обманул и заставил себя похоронить. Но я это допустил и простил… И в тот момент я начал меняться… Не ради тебя, а по своему желанию, по своему ощущению. Я до самого своего «да» менялся, разбираясь в себе… А потом понял, что я счастлив с тобой, неуверенный в себе, твердолобый, тупоголовый секс-террорист! И ты собрался меня уступить Фаби, скажи я, что чувства мои к нему искренни и сильны?! С высокого дуба упал?! Я только что родил от тебя дочь! Я хочу, чтобы ты каждую ночь обнимал меня и был в меру распущен с моей задницей. Я эгоистично хочу знать, что кроме меня… тебе не нужен ни один человек. И я практически на сто процентов уверен, что всё так и будет. Тебе аргументов хватит?
— Стари-и-ик! — простонал мой русский бес, упал на колени и уткнулся лбом в мою кровать, и я прошелся ладонью по его отросшим волосам.
Потому что старше, потому что умнее, потому что люблю.
— Люблю тебя, альфа! — говорю я достаточно громко. — Вопросы… есть?
— Нет! Я тоже люблю тебя, альфа! И мне стыдно…
— И правильно! Решил кинуть старика с ребёнком?
— Чёрта с два! И не надейся, Лер Дарси-Макеев! Теперь, зная твои истинные чувства, я не отдам никому ни одного твоего взгляда, ни одной твоей улыбки.
— Ага, а ходить я буду в хиджабе и рясе до пят. Всё, я спать! И ты ложись, не расстраивай дока, он ведь уверен, что двойная доза «тройки» тебя свалила надолго…
Мои пальцы осторожно целуют, а мои губы деликатно раздвигает французский поцелуй.
— М-м-м-м… маньяк… я ж временно обездвижен… Свят, скотина! М-м-м-мах! У меня дико болят спина и живот!
— Мне показалось, или в родильном зале я слышал, что мне… больше НЕ ДАДУТ? — Свят сначала покусывает моё ухо, нацеловывает мою шею, потом страстно дышит в ямку между ключицами.
— Макеев, ты доиграешься! — рычу я, задыхаясь от опытности его ласк. Чёртово тело Химеры их жадно поглощает и требует ещё, но альфа-разум упирает руки в бока: «Ты — мужиг-г-г!» И фиг с ним! Ну, мужик! А любви-то хочется! А любовь-то есть!
В этот момент в мою палату заглядывают четыре головы: Мирро, Пай, Рыжик и Пэтч:
— А отцы не унимаются!
— Ох, татенька!
— Пап, ну вы, блин… в своём репертуаре!
— Отец, хочешь, чтоб тебе от Роше влетело? Ланс, к ним… пока нельзя! Роук, не напирай!
Всё моё семейство с шумом заваливается в помещение. У всех сияют растерянные лица со счастливыми улыбками. Какой уж тут сон! Я засунул усталость подальше, болтал с сыновьями, успокаивал разволновавшегося Пэтча, отвесил Ружу подзатыльник за излишнюю резвость.
Потом я заметил, как Роук говорит с Паем. Вроде, как и раньше, со спокойной нежностью в глазах. Мирро взахлёб расхваливал малышей, он на них в детском отделении насмотрелся, а Дария уже и натискался. Как же Мирка хочет ребёнка! Что же ты, Господь, удумал-то на его счёт?
Роше вошёл минут через двадцать и прогнал всех угрожающе-спокойным голосом. На Свята док долго и мрачно смотрел, а потом изрек:
— Это ж выходит, тебя так просто не обездвижить… М-м-мдя-я-я!
— А он пусть тоже родит! — грозно рычу я, пытаясь на бочок повернуться. — И как Лушка уже ходит?! — Свят помогает принять желаемое положение моей бедной тушке.
— Потому что ему двадцать, а тебе, староста, сорок три! — выдаёт Ланс, единственный, у кого всегда с первого раза получается меня подковырнуть.
Зайцы и Мирро прыскают в кулаки, Макеев почему-то краснеет, словно это ему про возраст намекнули, а не мне. Палата пустеет, Роше осматривает мой шов и методично обрабатывает его.
— Неплохо, хоть и меньше суток прошло!
Потом интереснейшая процедура, господа! При виде её у Свята напрягаются все члены: Анри сжимает по очереди мои соски, выдавливая по каплям молозиво. Я шиплю, как злой кот.
— Лер, ну… как бы молоко у тебя прибывает, грудь поднабухла. Кормить сам… будешь пробовать?
— Наверное, не стоит… — начинает Макеев, но я с вызовом вздёргиваю подбородок.
— С чего бы это? Я уже достаточно обабился, чтобы и грудное вскармливание попробовать пережить.
— Медбратья помогут тебе правильно приложить малютку, но эти подвиги оставим на завтра, а сегодня ещё получишь укол антибиотика и постараешься хорошенько поспать. Свят, ты отвечаешь за его отдых. Всех посетителей гони на фиг!
После ужаснейшего в моей жизни мочеиспускания в пластиковый контейнер, я весь взмок, как крыса в затапливаемом трюме, и муж меня бережно обтёр мокрым полотенцем. И наконец-то… я провалился в желаемый сон, как в омут, потому что у меня даже уши устали! Макеев, как верный страж, сидел и ждал, пока я отрубился.
Надеюсь, всех мужья любят так же? А то мне, как-то неловко хвастаться.
Максин лежит и попискивает в кувезе рядом с моей кроватью, я сижу над ней и смотрю на дочь глазами полными любви и ужаса. Медбрат-омежка лихо и легко продемонстрировал мне мастер-класс замены обкаканного памперса и обмывания маленькой попульки в раковине. Сказать, что Лер Дарси в шоке, ничего не сказать! Понимаю, что надо взять зайку на руки, но собственный зад словно прирос к постели.
Влетает Свят с кружкой горячего чая, мне приспичило попить.
— Она уже тут?! — альфа, сияя, как начищенный пятак, склоняется над кувезом.
Кроха с минуту смотрит на русского отца ещё не до конца открытыми глазками с припухшими веками и вдруг начинает улыбаться. У мужчины сначала столбняк, а потом Свят осторожно берёт Максин на руки. Да она и в его ладони поместилась бы, такие они огромные! Я запомнил эту картину до конца своих дней, и в будущем, в минуты необъяснимой грусти или внезапных невзгод, моё сердце всегда успокаивали эти воспоминания. Как этот нахальный неугомонный бес прижимал к груди маленький свёрток, из которого выпростались две крохотные ручонки; как по его щекам неудержимо текли слёзы, а в глазах сияло чистой синевой безмерно счастливое, бесконечно спокойное небо. Наконец, Свят сел рядом и передал мне дочку.
