- Думаю, Ваше Величество, - тихим, но твёрдым голосом заговорил Кромвель, - что Вы знаете, что делать дальше. Её Величество не способна родить принца, а это существо и вовсе доказывает, что она спуталась с нечистой силой.
- Что же делать? – ошеломлённый Генрих наконец отвёл глаза от существа на руках повитухи. – Второго развода я не перенесу.
- Зачем же разводиться? – искренне удивившись, задал риторический вопрос канцлер. – Есть менее болезненный для Вас способ избавиться от ненужной и нечестивой жены.
Генрих вопросительно посмотрел на своего советника. Его хитрые тёмные глаза выжидающе смотрели на государя, пока он сам размышлял, как бы эффектнее преподнести ему своё решение.
- Казните её Величество.
Комментарий к XVII. Дурные предзнаменования
*Вулфхолл – поместье семьи Сеймур. Дочь хозяина поместья, Джейн Сеймур, как известно, стала следующей королевой Англии.
Двое погибших детей Анны - совсем не моя прихоть. Многочисленные источники указывают на то, что второго ребёнка, которым Анна была беременна после рождения Елизаветы, она потеряла, а третьего родила на ранних сроках мёртвым и чрезвычайно уродливым. Что и подтолкнуло меня к мысли, что дитя может иметь инфернальное происхождение, а Генриха - к тому, что Анну надо казнить.
========== XVIII. Боже, храни королеву ==========
Will ich sagen – ist es gut
Oder bin ich doch verflucht?*
(c) Apocalyptica feat. Marta Jandova – Wie weit
Анна не знала, который час уже пробил: яркий ли день, глубокая ли ночь, или обещающий надежду рассвет – всё было одинаково в Тауэре. Тяжёлый и некогда лоснящийся блеск её шикарных волос теперь исчез, утонул в пыли и грязи серой темницы. В проникавших сквозь решётку в окне и просветы в стенах тонких лучах солнца были видны безмятежно летавшие в воздухе пылинки. Анна протянула руку, и её ладонь жестоко перерезала луч, поймав на себе ослепительно яркое пятно света. Королева, уже почти бывшая, мечтала быть такой же свободной, как эти никому не нужные и никем не замечаемые пылинки.
По щеке скользнула слеза. Анна подумала о том, что стала заключённой даже не тогда, когда ей на голову надели корону. Не тогда, когда Генрих заметил её и поклялся всем существующим и вымышленным богам, что заполучит её. Она потеряла свою свободу тогда, когда окружила себя оковами контракта с Себастьяном Михаэлисом.
Уже неделю она была в Тауэре, а он так и не явился. Он исчез на следующий день после того, как Смитона схватила стража.
В тот самый день Анна была не в духе. Ссоры с Генрихом не прекращались, ему требовался самый незначительный повод, чтобы накричать на неё и в очередной раз напомнить, какой негодной королевой она была. Раз за разом он повторял, что она и не королева вовсе, потому что не смогла выполнить одно-единственное обязательство перед королевством. Но как он мог так говорить, так ненавидеть её, когда на его глазах росла прекрасная Елизавета! Красивая, здоровая и не по годам сообразительная девочка, которая даже в столь нежном и раннем возрасте невероятно походила на Генриха внешне. Её смех был целительным бальзамом для Анны в минуты грусти и горя, которые навещали её душу всё чаще, а тёплые ладони дочери согревали её озябшие от страха пальцы.
В тот самый день, когда Анна была не в духе из-за очередной ссоры с венценосным мужем, в её покои заявился Генрих Норрис и принялся обсуждать политику короля с фрейлинами, которые едва ли понимали хоть что-нибудь из его слов, но усиленно ворковали с ним, надеясь заполучить в мужья столь лакомый кусок. За то, что он наговорил тогда, его уже следовало вздёрнуть на виселице. Он упорно доказывал всем, что Генрих строит неправильную политику с Европой и предлагал своё решение проблем.
- Франция – вот наш верный союзник в борьбе с испанским императором. Сейчас Англию ничто не связывает с этой страной, поэтому его Величеству стоило бы обратить своё королевское внимание на предложение Франциска…
- Что Вы сказали, милорд?
Немногочисленная свита обернулась в сторону королевы, которая исподлобья наблюдала за говорившими. Норрис учтиво поклонился, но повторил всё слово в слово, ничего не искажая, видимо, уповая на то, что королева по дружбе простит ему эти дерзости.
- Вы в самом деле считаете, что имеете право критиковать политические действия нашего государя?
- Отнюдь, Ваше Величество, - замялся Норрис, - я всего лишь говорю о том, как бы я поступил на месте его Величества.
- Быть может, Вы надеетесь занять его место после смерти? Даже не рассчитывайте, Вы слишком глупы, чтобы занимать трон какого бы то ни было государства.
Фраза, брошенная королевой для того, чтобы уязвить достоинство самолюбивого графа, возбудила у всех присутствовавших нешуточное волнение. Норрис переводил взгляд с одной фрейлины на другую, со скучавшего в углу Смитона на напряжённого Себастьяна у двери. Все смотрели на него с удивлением и подозрением, кроме двух последних.
- Ваше Величество, - сдержанно проговорил Норрис, - разрешите Вас покинуть.
Просто так хлопнуть дверью и послать королеву к чертям не позволяли приличия, хотя Норрису до боли в суставах хотелось это сделать. Он поклонился, ожидая реакции Анны, которая презрительно посмотрела на него, но всё же отпустила неугодного собеседника, напоследок приказав и всем фрейлинам идти в свои покои.
- Смитон, останьтесь, пожалуйста, - слабым голосом попросила королева, направлявшегося к двери музыканта. Марк остановился и лучезарно улыбнулся, готовый выполнить любой каприз Анны. – Знаете мелодию, что его Величество сочинил для меня несколько лет назад?
- «Зелёные рукава»? Конечно же, Ваше Величество.
- Сыграйте её…
Зелёные рукава того платья пылились теперь на дне массивного дубового сундука. Цвет их потускнел и не был более похож на цвет молодой зелени, не было больше в нём изумрудного очарования. И никто больше не наденет его. Даже Елизавета вряд ли увидит его когда-либо.
Когда Смитон опустил смычок и выжидающе посмотрел на королеву взглядом, полным восхищения, она устало кивнула ему и попросила выйти – из-за плохого самочувствия, как она сообщила, ей надо побыть одной. Марк поклонился и вышел. Это был последний раз, когда Анна видела его таким жизнерадостным и весёлым, каким он был ранее каждый день.
Несчастный Смитон! И несчастна королева из-за своего фаворита. Юный музыкант оказался слишком слаб, чтобы любить такую женщину, как Анна. Он пытался казаться сильным, когда в него втыкали иглы, а кости дробили. Осколки их вонзались изнутри в горящую от боли плоть, полный горя крик вырывался из его ослабшей груди, а из ран неохотно вытекала бурлящая жизнью кровь. Молодому музыканту ещё только предстояло узнать, насколько несправедлив этот мир – узнать постепенно, шаг за шагом, но любовь к королеве заставила его узнать это за одни сутки.
Как только Смитон закрыл за собой двери покоев королевы, его тут же схватила стража с Кромвелем во главе. День пыток – и ослабший скрипач признался в том, что случалось только в его робких, но ярких мечтах – он спал с королевой. Когда его, израненного и кровоточащего, бросили в темницу, он рыдал как маленький ребёнок от того, что предал свою музу. Но боль от пыток оказалась сильнее преданности и любви. Он сказал, что спал с ней, только чтобы избавиться от страданий, хоть и знал, что это ненадолго: его непременно казнят, но дороги назад у него уже не было. Как и у Анны.
В тот вечер, когда Смитон признался в не имевшем место быть грехе, Исмаил явился к Михаэлису.
- Конец, Себастьян, - кратко сообщил ангел. Но этого было достаточно, чтобы демон всё понял.
- Когда?
- Накануне её казни. Я позову тебя, не беспокойся.
Себастьян лишь кивнул, и след его простыл.
Внезапно Анну покинули все. Сначала исчез Марк, на следующий день – Себастьян, и эта пропажа оказалась более заметной для неё. По дворцу поползли слухи о заключённом, которые не укрылись даже от ушей королевы, И Анна боялась, что им был её любимый слуга, хоть подсознательно и понимала, что преград для инфернального существа не было. И странную смесь облегчения и злобы она испытала, когда к ней явился Томас Кромвель и объявил о том, что она обвиняется в государственной измене и адюльтере с Марком Смитоном, Генрихом Норрисом и Георгом Болейном. Первые несколько секунд Анна ошеломлённо молчала, но потом огромную комнату наполнил её смех. Две вещи были для королевы невероятными: её обвинили в измене с собственным братом, что уже было самой настоящей чепухой, да к тому же ни с одним из перечисленных она даже не обнялась, а тот, кто посмел лечь с королевой в её ложе, оказался в глазах Кромвеля и Генриха чист, как свежий мартовский снег ранним утром. Нахмурившийся Кромвель приказал немедленно доставить истерично смеющуюся королеву в Тауэр.
