— Что уставился? Проваливай.

Оливер шире улыбается, кинув короткий взгляд в сторону лестницы:

— Фардж уже смылся… Так испугался, что чуть не обоссался?

— Уходи, — громче и жестче произносит Дилан, сделав угрожающий шаг к Оливеру, который не двигается с места, подняв ладони:

— Воу-воу, — усмехается, шире раскрывая глаза. — Ты типа такой крутой, да? — поддается вперед, смеясь, и наклоняет голову на бок, вцепившись взглядом в лицо О’Брайена:

— Привет Мэй Харпер передай, сопляк.

Всего секунда. Брови Дилана еле заметно дергаются, сильнее хмурясь, но этой реакции вполне достаточно. У Оливера талант к распознанию чувств и эмоций. Он способен видеть слабость, поэтому чувствует свое превосходство над другими, а особенное удовольствие ему приносит то, что теперь он может играть с Диланом, который ничего не говорит, громко хлопая дверью под звук смеха Оливера. Стоит на месте, взглядом упираясь в поверхность двери, и слышит визг колес, только после этого разворачивается. Быстро минует лестницу, оказываясь на втором этаже, и впервые немного теряется в темноте, поэтому бьется о дверную арку плечом, сворачивая в комнату Дейва, который с улыбкой смотрит на него, кивая на девушку:

— Пронесло, — гладит Харпер по волосам. Она старается не обнимать себя руками, держать голову прямо и самое ужасное — растянуть дрожащие от стресса губы в ответ. О’Брайен молча топчется на пороге, смотря на девушку, которая часто моргает, справляясь со слезами в глазах. Дейв уж больно заботливо сжимает её плечо, не скрывая, что действительно переживал:

— Пойду, включу рубильники, — идет вперед, явно чувствует себя на иголках, но это именно ощущение радости, ведь всё могло закончиться намного хуже. — Заодно и пивка возьму, — на этот раз оглядывается, обратившись к Мэй. — Тебе прихватить?

Харпер не может тянуть с ответом, поэтому кивает, и Фардж пропадает в коридоре, продолжая громко восхищаться тем, что всё закончилось «просто охренительно».

И в комнате нависает молчание. Атмосфера напряжения, ядовитая. Мэй ощущает это кожей. А ещё она точно знает, что Дилан смотрит на неё, поэтому опускает голову, отводя взгляд, и пытается тихо дышать, чтобы скрыть свою утомленность. Стресс. Девушка не может справиться с ним. О’Брайен моргает. Не подбирает слов. Ему и не охота говорить, поэтому он разворачивается, чтобы выйти и покурить, но происходит тоже самое.

Только уже хуже.

— Нет… — Мэй пищит, тут же сжав губы, испуганно смотрит в сторону парня, который оборачивается, искоса взглянув на Харпер, которая нервно сжимает пальцы, не справляясь с собой. Не в этот раз.

— Не уходи, — она больше не вынесет одиночество в темноте. До ужаса проникновенный взгляд того типа с этой чертовой улыбкой, Харпер стоит прикрыть веки, как он вновь оказывается в этой комнате, поэтому не уходи, Дилан.

Мэй сейчас не думает о гордости. Она откидывает свои принципы, один из которых связан с той её фразой, касающейся страха перед О’Брайеном. Девушка шмыгает носом, сжав ладони между коленей, и вытирает слезы, утопая в эмоциях, что срываются в виде мычания с губ.

Мерцание — и свет загорается, а где-то снизу слышен голос Фарджа: «Да будет свет! Сказал электрик».

О’Брайен молча смотрит на Харпер, вдруг поняв, что не может сглотнуть. Ему поперек горла встает ком. Девушка опускает голову, опираясь локтем на коленку, и продолжает скрывать измученное лицо под ладонью. Дилан сдерживает вздох. Подходит ближе к кровати, сердито спрашивая:

— Что он сказал? — Мэй не поднимает головы, продолжая шмыгать носом, так что О’Брайен опускается на одно колено, руками опираясь на кровать, и жестче повторяет:

— Что он сказал? — Оливер никогда так просто не начинает «играть». Должно быть то, что его заинтересовало в Харпер. Присматривается, замечая странный след на коже щеки девушки, так что хмурит брови.

— Что он сказал? У тебя есть какое-то необычное родимое пятно на теле? — пытается угадать. — Кожу можно просто срезать, тогда он потеряет интерес, — и Дилан говорит серьезно. Никаких шуток, когда разговор касается уличной банды.

Мэй медленно поднимает голову, уставившись на свои мокрые от слез ладони, и моргает, с ужасом на лице шепча:

— Он сказал… — заикается, морщась. — Он сказал, что у меня красивые глаза, — мычит, а выражение лица О’Брайена меняется. Рот приоткрывается, а веки глаз слегка расширяются. И у него нет ничего для ответа. Он смотрит на девушку, которая ждет от него что-то ободряющее, какое-нибудь грубое высказывание, но не получает этого, ведь Дилан выпадает. Мэй поворачивает голову. Её дыхание замирает в глотке. Она впервые видит парня таким обескураженным. А он впервые не может ничего поделать с открытым проявлением того, что чувствует. Легкий ужас в глазах, когда Дилан опускает взгляд, хмуря брови.

Как-то Оливеру понравился средний палец на руке какой-то девки. Он его отрезал.

Случай с языком. Оливеру понравилось лизаться с незнакомкой в клубе, после чего он увел её в уборную, где вырезал её язык, при этом вырвав зубы, ведь, по его словам, «они такие белые и ровные».

И таких случаев настоящего безумства можно вспоминать без конца.

Глаза.

Дилан вновь смотрит на Мэй, которая с надеждой сохраняет зрительный контакт, ожидая, что О’Брайен скажет что-то вроде: «И ты поверила? Он же стебется! Это каким надо быть больным, чтобы вытворять подобное!», — но парень молчит, ведь знает.

Оливер вырежет её глаза.

Глава 31.

После сильного стресса, неслабого эмоционального всплеска человек пробуждается с самым отвратительным чувством равнодушия. Он ни о чем не думает, ни о чем не беспокоится, мало двигается, ровно дышит. Может часами смотреть в потолок, не испытывая естественных потребностей. Одним словом, пустота. Внутри и снаружи.

И мне посчастливилось проснуться в подобном состоянии. Глаза горят от постоянных попыток тереть их пальцами, веки наверняка опухли. Так отвратительно я себя никогда не ощущала. А самое страшное, что сейчас мне все равно. Лежу на кровати в комнате Дейва и совершенно не могу вспомнить, как мне удалось уснуть. Мои тяжелые руки лежат на животе. С трудом вдыхаю. Сердечный ритм ровный, без колебаний. Медленно моргаю, без ощущения страха перед темнотой перед глазами. Немного приоткрываю губы, повернув голову в сторону окна, и морщусь, когда мое лицо одаряет бледным светом утро. Тишина вокруг. Не слышно ветра. И это молчание настораживает. Окружает. Сдавливает сильнее, когда заставляю себя сесть на кровати. Как бы хреново мне не было, я обязана вынуждать себя двигаться, иначе окончательно опущу руки. Дело в том, что впервые не имею понятия, что мне делать? Обратиться в полицию? Но… Что если копы выйдут не только на того ненормального? Не зря Дилан сказал, что их тоже повяжут. Найдут одного — найдут всех. Ситуация сложная, но не могу просто так сидеть, поддаваясь эмоциональному давлению. Во время уныния многие люди убиваются жалостью к себе, говоря, как они несчастны, но при этом они сами не желают помочь себе, а только усугубляют.

А я хочу спасти себя, так что должна направить свои силы на это.

Кажется, все слезы были выплаканы еще вчера.

Голова кружится, поэтому осторожно, без резких движений спускаю ноги с кровати на паркет, касаясь его босыми стопами. Поднимаюсь, опираясь на тумбочку, чтобы не упасть от потери равновесия. Моргаю, пальцами избавляясь от корочки вокруг глаз. Остатки сна снимает. Поворачиваюсь к зеркалу, что стоит у стены, и с глотком воды во рту исследую себя взглядом. Выгляжу ужасно. Эти красные белки глаз, потемневшие круги под глазами, розоватый кончик носа. Немного нервно поднимаю вторую руку, повернув голову, и пальцами касаюсь следа от укуса на щеке. Хмурю брови. Мудак. Кусок… Выдыхаю, на секунду прикрыв веки, чтобы прекратить процесс образования злости и ненависти внутри. Эти чувства только помешают сосредоточиться. Отпускаю тумбочку, всем телом поворачиваюсь к зеркалу и со всей старательностью, на которую способна, расправляю плечи, подняв голову выше. Спину прямо, с выражением гордости и непоколебимости на лице. Вот только взгляд остается таким же слабым от изнеможения. Подхожу ближе к зеркалу, смотрю себе в глаза. Необходимо больше стараться. Этого недостаточно. Но как бы долго не сверлила себя взглядом, ничего не изменилось.