— Так ты не закончила балетную школу? — догадываюсь, и Лили кивает:

— Но взамен пришлось ходить на вокал, не скажу, что я люблю петь, — девушка плечом толкает дверь. — И что я умею вообще, — улыбается, но видит, как я постоянно смотрю на свои наручные часы, поэтому притормаживает, слегка внешне замявшись:

— Знаешь, мне… — начинает, дожидаясь, что я взгляну на неё в ответ, и набирает воздуха в легкие. — Я скучала по этому. Понимаешь, я считала, что настоящий друг — это единичное явление, что он один и навсегда. И по этой причине меня не сильно заботили люди вокруг. Я, вроде как, знала, что у меня уже есть друг. Да и не на кого было полагаться. Видела бы ты ту компанию, с которой я общаюсь, — качает головой. — Мои с ними интересы различны, а одного из них вообще заводит то, что я, как девочка. Во мне не видят взрослой. А я взрослая. Эти постоянные вопросы о моем самочувствии, эти глупые объяснения слов, которые я и без того знаю, но все считают меня глупой, — со всей серьезностью в глазах и на лице смотрит на меня, хмуря брови, и я, наконец, вижу в ней «взрослую» Лили. — Немного устаю от такого отношения, — вздыхает, тихо опустошая легкие. — Почему-то мне кажется, что только мой друг может понять меня, но… Думаю, у тебя свои мысли на этот счет, — отвожу взгляд, уставившись в сторону, а Роуз сглатывает, заморгав от нервов. — Мэй, — называет меня по имени, чтобы точно заставить поднять глаза. — Я всё это время пытаюсь вести себя так, будто всё нормально, и это для того, чтобы наладить отношения, потому что я правда этого хочу, но вот ты… — заикается, вновь набираясь сил. — Такое чувство, будто тебя это не особо волнует, словно ты сейчас здесь не по своей воле и тебе охота сбежать. Я вижу это. Я не слепа. Скажи, как ты считаешь. Хочется ли тебе, ну… — мнется, переминаясь с ноги на ногу. — Попробовать снова?

Щурю веки. Сердце в груди предательски бьется, как сумасшедшее, но внешне остаюсь непоколебимой, так что расправляю плечи, понимая, что мы не можем. Нам не стоит даже пробовать, ведь мы обе знаем, чем это закончится. Несколько раз открываю рот, собираясь начать говорить, но закрываю, снова и снова пытаясь скомпоновать мысли. В итоге прикусываю губу, качая головой, и опускаю взгляд ниже, признаваясь честно:

— Лили, твоя мать, она ведь…

— Меня не интересует моя мать, — она повышает тон голоса. — Я хочу знать, что думаешь ты. Ни она, ни твоя мать, ни полиция, ни адвокаты, ни доктора. Я хочу знать именно твое мнение, так что не увиливай, а просто скажи, — жестче настаивает, и проглатываю внутреннюю борьбу с собой, никак не могу справиться с противостоянием своих желаний и того, что будет правильно, поэтому нервно стучу пальцами по лейке для растений:

— Я думаю, мы с тобой упустили это время, — не могу смотреть ей в глаза. — Уже поздно что-либо менять или стараться восстановить. Мы — не дети, это верно, я просто… Не уверена, что смогу стать для тебя другом. Знаешь, когда человек лишается чего-то, он страдает и постепенно привыкает. Учится жить без того, что было ему дорого. И он справляется с болью, — сглатываю, ведь в горле пересыхает от такого откровения. — А потом… Прекращает нуждаться в том, что когда-то потерял. Вряд ли я смогу вновь открыться, позволить себе впустить кого-то. Это сложно объяснить, думаю, всё, что хочу сказать, находится где-то в разделе психологии. Я не хочу обидеть тебя, ты хороший человек и, уверена, такой же прекрасный друг, но… Я уже не та, Лили. Мне… — сама прикусываю язык, понимая, что говорю только правду. — Мне это не нужно. Я не нуждаюсь в друзьях. Больше не нуждаюсь. Когда-то это было важно, но теперь моё сознание, будто не помнит, какого это, что это действительно нечто необходимое, ведь я столько лет провела одна, — Роуз отводит взгляд, опустив его, и хмурит брови, переваривая мои слова. — Пойми, проблема не в тебе. Она во мне. И это даже не является проблемой. Это нормально. Нормально избавлять себя на протяжении многих лет от того, от чего ты был зависим, потому что этого у тебя больше нет, а мысли об утерянном приносят только больше боли. Я просто хочу, чтобы ты понимала. То, что мы знаем друг друга с самого детства, не делает нас лучшими друзьями. Ты не должна ставить крест на других только потому, что где-то там есть твоя «недо-подруга», которая уже не испытывает в тебе былой нужды.

Лили продолжает смотреть вниз, пока я стою молча, так же взглядом сверля паркет. Молчание висит уже какое-то время над нами, и Роуз слишком мягко выдыхает, словно не дышала до этого:

— Ты просто боишься, — слабо улыбается, даже как-то обиженно, и отворачивается, проходя в комнату. Я поднимаю голову, сжав губы до бледноты, и не могу нормально вдохнуть, ведь… Правда пыталась объяснить так, чтобы она поняла правильно. Всё дело в моей голове. Мне этого не исправить. Словно в моем организме сработала самозащита, которая нейтрализовала больные участки сознания, тем самым помогая мне справиться с потерей. Лили всегда была нужна мне. Но так было в детстве. Сейчас я уже не помню своих чувств к ней. И это касается не только Роуз. Я в принципе не нуждаюсь в присутствии кого-то рядом с собой, в чьей-то поддержке. Я сама по себе. И да, мне страшно вновь почувствовать зависимость от других людей, ведь правда было больно. Ребенку во мне было больно. Не желаю, чтобы это повторялось, иначе я не выдержу и сломаюсь. Теперь для меня Лили — это просто человек.

Мое тело охватывает неприятная дрожь. Не могу даже двинуться с места, хочется развернуться и убежать, но внезапный звон вынуждает поднять голову, и сделать шаг к комнате девушки:

— Что случилось? — задаю вопрос, взглядом сразу же находя разбитую кружку на полу, а голос Роуз сбивает мои мысли:

— Опять… Он опять это делает… — шепчет, и я ощущаю злое непонимание в её голосе. — Опять! — кричит, оглянувшись на меня, будто мне должно быть ясно, о чем она говорит. Девушка слишком внезапно бросается на кровать, встав напротив окна, створки которого распахивает, и я даже дергаюсь вперед, боясь, что она перемахнет на другую сторону по неосторожности. Роуз опирается на подоконник, крича с такой силой, что её глотку раздирает от непривычки:

— Хватит! Оставь его!

— В чем дело? — внешне не проявляю тревоги, но я сбита с толку тем, как девушка хлопает ладонями по оконному стеклу, быстро соскочив с кровати, мчится мимо меня, заставляя отойти в сторону. Продолжаю стоять на месте, хлопая ресницами, и сглатываю, поставив лейку на край стола. Забираюсь на кровать, шире распахнув створки, и осматриваюсь, пытаясь понять, в чем дело. И вижу только то, как Роуз первым делом бежит к входной двери дома рядом, после чего торопится к двери на заднем дворе. Входная, судя по всему, заперта. Опираюсь руками на подоконник, подняв голову, и ещё раз осознаю, что эта местность мне знакома. Поднимаю голову, взглянув в соседнее окно, и резко отрываюсь от подоконника, теперь по-настоящему ощутив холодный страх в груди.

— Лили? — вижу, что девушки уже нет на заднем дворе соседнего участка, поэтому с таким же ужасом срываюсь с места, помчавшись мимо толстого кота.

Есть вещи, которым ты учишься постепенно. И мой опыт показал — ни в коем случае, не при каких обстоятельствах нельзя приближаться к Дилану, когда он пьян.

А выяснить его состояние просто.

Ведь он уже поднимает руку на Дейва.

***

Дилан ОʼБрайен не тот, кто контролирует себя в порыве злости. Этот человек не способен на самоконтроль, особенно когда поддается эмоциям. Людям советуют раскрывать свои чувства, не быть замкнутым, но есть те, кому это противопоказано. Дилан слаб морально. И каждый раз он разбивается, после чего собирает себя заново. Ему будет стыдно за содеянное, но какая-то неизвестная сила заставляет его продолжать. Будто Дейв — это вакуум, состоящий из его проблем.

Но Фардж ведь не виноват. И его чувства учитывать стоит.

— Хватит, — Дейв даже не кричит. Знает, что повышение тона голоса влечет за собой больше проблем. Он сидит на полу, прижимаясь спиной к кровати, руками прикрывает лицо, когда ОʼБрайен наносит ему удар ногой по телу.