— Тогда я вызову скорою помощь, — говорит она, вытаскивая телефон из кармана. — Я оказала первую помощь, я скажу им, что я зашила тебя, когда ты сюда приехала. Они не будут сомневаться.

— В не можете, — возразила я, протягивая ей руку. — Я не хочу, чтобы вы обе были замешаны в этом.

Они обе скептически смотрят на меня, и я закрываю глаза, чтобы лучше понять себя, а затем сказать:

— Я уверена, что моя тётя быстро устранит проблемы, но последнее, что нужно Софи сейчас, это быть частью расследования убийства. И нет никакого смысла привлекать к нашей дружбе к вниманию полицейских, прежде чем у нас появилась возможность действительно что-то испортить. До больницы всего два квартала. Я смогу дойти.

Я надеюсь.

— Не будь смешной, ребёнок, — говорит мама Софи, покачав головой. — И отложи драматичную, параноидальную, самоотверженную геройскую битву для заклинаний. Я могу обработать рану и зашить тебя, но я не могу найти сгустки крови в твоём мозге, а тем более вытащить их, в любом случае, тебе нужен тот, кто это сделает. Поэтому научись принимать что-то, когда ты сделала более чем достаточно, и пошевеливай-ка своей задницей в машину, чтобы я могла доставить тебя в больницу .

Я настолько ошеломлена лекцией, что подчиняюсь без единого слова.

Она была права. Я не остаюсь в сознании достаточно долго, даже чтобы дойти до конца подъездной дорожки.

Глава 31

Бодрствование на всём пути не особенно велико в моём списке приоритетов, и я некоторое время плаваю в тумане полусознания, закрывая глаза и наслаждаясь нечёткой теплотой от болеутоляющих. Это так хорошо, от того, что не больно. Я чувствую низкий пульс на моей руке, плече и руке, но всё приглушенно. Я вроде бы хочу заснуть, но меня так много ждёт, и я знаю, что не могу избежать этого навсегда.

Солнечный свет пробирается сквозь мои ресницы, когда я слегка открываю глаза, прижимаясь к голове, ожидая болезненных ощущений на свету. Но это не так; хвала богу за наркотики, серьёзно.

Я слышу вздох и, прежде чем я смогу открыть глаза, кто-то сжимает мою руку, и я слышу, как моя мама говорит:

— Шарлотта?Шар?

Я заставляю открыть мои глаза и усмехаюсь.

— Привет, — скриплю я.

— Вот, — говорит мама, положив что-то на мои губы.

Соломинка. Вода никогда не была на вкус так хороша.

— Не глотай слишком много. — На этот раз спокойный, компетентный голос Сиерры. — Они сказали, что тебя будет тошнить, когда ты проснёшься.

Я с сожалением выталкиваю соломинку изо рта языком. Учитывая, сколько раз время вокруг меня сдвигалось за последние несколько дней, я на самом деле не уверена, сколько времени прошло с тех пор, как я ела, и от воды в желудке я начинаю чувствовать, что голодна.

Скоро.

Комната входит в фокус, и я смотрю и встречаюсь глазами с мамой. Они блестят от слёз, но она улыбается.

— Как долго я отсутствовала?

— Большую часть дня. Но тебе это нужно. Ты полностью выведена из строя, честно говоря, — говорит моя тётя, и я понимаю её подтекст: Больше Оракуловских штук на какое-то время. — Никаких умственных и физических нагрузок не менее недели. И твоя рука в перевязана; они хотят, чтобы она была неподвижна в течение шести недель, поэтому твои плечевые мышцы должны срастаться правильно. Тогда у тебя будет физиотерапия на... некоторое время.

— Не рассказывай ей все плохие новости сразу, Сиерра, — ругает моя мама.

— Ей нужно знать, — просто ответила моя тётя. Мама просто закатывает глаза. Они действительно такие сёстры иногда. Смешно, как много черт они разделяют... не просто неуловимый ген Оракула, я думаю.

— Мне жаль, — сказала я, не зная, насколько лекарства заставят меня говорить, не задумываясь. Должно быть, я должна закрыть рот и позволить им поговорить, но я вынуждена извиниться. За то, что они даже не знают, произошло. Ужасные, ужасные вещи.

— Не стоит, Шар. Ничего из этого не было твоей виной, — говорит мама, потирая руку.

Я буквально прикусываю язык, потому что правда в том, что это моя вина, и только из-за Софи, моя мама и тётя ещё живы. Я бросаю взгляд на Сиерру, говоря, помоги? Её рука обмотана большой бинтовой повязкой, но она выглядит хорошо.

— Это была не ты, — говорит Сьерра, ее глаза скучно смотрят на меня. — Это была Дафни. Ты не могла остановить её. Никто не мог остановить её. Ты только пыталась помочь, — говорит она, уделяя особое внимание этой последней фразе.

Я киваю, принимая невысказанную команду Сиерры: Это наша история, и мы придерживаемся её.

Глаза Сиерры проследили к моей маме, но через секунду она говорит:

— Я говорила с Службой по защите детей прошлой ночью. Кажется, Дафни была для них постоянным делом. Они много лет работают с этой семьей, и родители настаивали, что они могут справиться с ней дома и без лекарств.

— Почему?

Нет смысла отрицать, Дафни очевидно нужна помощь.

Сиерра пожимает плечами.

— Они могли сказать только это. Для конфиденциальности Дафни. Я ожидала, что они расскажут мне, что они сделали, для того чтобы защитить себя от плохой прессы или, может быть, судебного процесса. Но многим людям не нравится современная наука. Радикальные защитники окружающей среды, целители, и тому подобное.

Я вспоминаю, как отец Дафни спросил меня, из его ли я церкви, когда мы встретились.

— Какими бы ни были их проблемы, это было их право делать выбор для своего ребёнка, — говорит Сиерра. — Но они заплатили за это очень высокую цену.

— И Дафни тоже.

Без раннего вмешательства, я полагаю, что есть хороший шанс, что она никогда не сможет функционировать должным образом. Я думаю о ней, когда она была в ясном уме, о том эпизоде, который мы разделили в тот день в беседке. Все это кажется такой пустой тратой.

Сиерра просто кивает.

— Я не думаю, что игнорирование проблем заставило их уйти, — говорю я, это моё послание только для Сиерры. — Учить детей правильно относиться к вещам — это лучший путь. Чего бы это ни стоило.

Я выразительно смотрю на Сиерру, и хотя она на несколько секунд встречается со мной глазами, она отводит взгляд и не отвечает.

Теперь, когда всё сказано и сделано, мне трудно простить её за то, что она отправила меня, чтобы раздобыть одежду для Дафни, всё время скрывая правду. Если бы не Софи, ложь-недомолвка Сиерры стоила бы моей маме её жизни.

— Я не думаю, что это то, что нам нужно сейчас обсуждать, — говорит мама, сжимая мою руку. — Медсестра просила позвать её, когда ты проснёшься. Ты готова?

Мне нравится, что даже с приказами медсестры немедленно позвать её, моя мама останавливается и спрашивает, что мне нужно. Что я хочу. Всегда ставя меня на первое место.

И в этот момент я точно знаю, что мне делать.

Глава 32

Приходит медсестра, чтобы помочь мне одеться и поместить мою руку в специальную повязку, которая будет держать её неподвижной поперек груди. Она показывает мне, как работать со всеми ремнями и липучками, и предупреждает, что для этого нужна практика. Это будут очень длинные шесть недель. Тем более, что это правая рука, и я правша. Поскольку медсестра копошится с длинным списком вещей, я должна быть осторожна, я смаргиваю слезы из-за того, как мало я буду в состоянии делать самостоятельно, пока это заживает.

Но, может быть, я это заслужила. Разве я не вмешивалась? Чего добилась? Связываться с будущим — такое неблагодарное дело. Я действительно думаю, что иногда мне сносит крышу. Я рада, что сейчас у меня есть Софи; Я думаю, что мы можем многому научиться, соединяя наши... таланты. И я узнала, как помочь Софи быстрее восстановить силы. Но только после того, как подтолкнула её на грань смерти.

И все потому, что я защищала маленькую девочку, которая нуждалась в большей помощи, чем я могла ей предоставить.

Она получит это сейчас, хотя бы. Это я сделала?

Я даже не знаю. Но тот факт, что десятилетняя девочка способна сделать то, что она сделала, а также то, с какими вещами разбирается Софи — это пошатнуло мою веру в человечество.