Когда медсестра уходит, дверь широко открывается, чтобы пропустить коляску моей мамы. Сиерра скользит позади неё, а затем...

Линден.

— На улице стоит несколько репортёров, — вежливо говорит Сиерра, — но я не думаю, что он один из них.

Линден напряжённо улыбается, когда Сиерра вопросительно смотрит на меня, ожидая какого-то указания, что она сделала правильно.

Я слегка киваю, на самом деле не имея это в виду.

— Что ж, — говорит мама, — мне нужно заполнить несколько документов, и Сиерра собирается подогнать машину. Это не займет слишком много времени. — Её глаза блуждают от Линдена, а затем снова ко мне, и она говорит: — Мы захватим ужин в Луиджи по дороге домой, нам нужно поговорить. Они отправят детектива позже вечером, и я хочу слышать всю историю до этого. Мама-тон в её голосе был тяжел, но она более чем терпелива. Я уверена, что и Сиерра могла рассказать основные детали.

Все же. Музыка с которой придётся столкнуться.

— Десять минут, — говорит мама и Сиерра открывает дверь, и они выскальзывают вместе

Звук закрытия защёлки двери снова кажется эхом вокруг комнаты. Линден шагает вперёд, протягивая коробку с синей лентой сверху.

— Я принёс это тебе. Я имею в виду, я знаю, что ты на самом деле не будешь здесь слишком долго, но я помню, когда я проснулся, я умирал голода. И еда здесь отстой.

— Спасибо, — искренне говорю я, заглядывая внутрь. Пара шоколадных батончиков, смесь сухофруктов, вяленая говядина, упакованные брауни и булочка с корицей, из-за чего мое сердце заболело.

И мой желудок заурчал.

Я так голодна.

— Было бы совсем грубо, если бы я ...— Мой голос затихает, и я жестом показываю на коробку.

— Нет, абсолютно! Пожалуйста, действуй. — Я рылась в коробке, когда он добавляет: — Это, наверное, к лучшему. Ты можешь жевать, и я могу поговорить. Потому что у меня есть что сказать.

Ох.

Мои пальцы обхватывают один брауни. Если и бывает время для успокаивающей еды, это оно. Инстинктивно моя правая рука пытается дотянуться к пластиковой обертке, но всё, что она делает, это издаёт толчок боли от плеча до кончиков пальцев, когда моя рука безрезультатно отталкивает повязку. Низкий стон вырывается из-за моих стиснутых зубов.

— Давай я тебе помогу, — предлагает Линден, и я чувствую себя самым большим мудаком в мире, когда он разворачивает десерт и осторожно кладет его в мою левую руку. Я запихиваю кусочек брауни в рот, чтобы не извиняться. Снова.

О Боже, шоколадные небеса.

— Сколько швов? — спрашивает он.

Я быстро глотаю.

— Сорок восемь. Десять на ладони, двенадцать на предплечье и двадцать четыре в плече.

— Это сорок шесть.

Я смеюсь, помимо своей воли.

— Ну, очевидно, я понятия не имею, тогда.

— Я слышал ... Я слышал, что это был нож? — спрашивает он шёпотом, глядя на измятую пластиковую обёртку, которой он ёрзает между своими руками.

— Да.

Мой голос ломается даже на этом крошечном слове.

Он усмехается и поднимает край своей рубашки.

— Я полагаю мы сравнимся сейчас.

Но вместо того, чтобы видеть юмор в этой ситуации, вид его шрама заставляет мою грудь чувствовать себя напряжённо.

На самом деле это первый раз, когда я вижу это.

Когда это произошло, сама рана была покрыта одеждой. И потом, когда его вернули из хирургии, всё было покрыто бинтом.

И давайте просто скажем, что с тех пор я не могла видеть его голый живот.

Это длиннее, чем я думала. Хорошие четыре или пять дюймов. И шрам почти кажется неправильным словом. Шрамы — это отголоски травм, давно ушедших — это всё ещё так свежо. Линия красная и рельефная в процессе востановления, и, хотя кожа определенно закрыта и заживает, она по-прежнему выглядит чувствительной.

Я сделала это. Я ударила его. Я была чертовски близка чтобы его убить. Я не знаю, о чём он думает, как он может просто простить меня.

Не тогда, когда я всё ещё не простила себя.

— Возможно, я просто не могу смириться и принять отказ, — говорит Линден, сбрасывая рубашку и укладываясь на кровать рядом со мной, сжимая руки между коленями. — Но я не могу просто отпустить тебя. Я пробовал. Это не работает. Я узнал, что ты была ранена, и я... я не очень хорошо себя чувствовал, — тихо сказал он, глядя на свои сжатые пальцы. — Я прогулял школу, и я был здесь весь день, кроме того времени, когда я уехал на час, чтобы ты получила это, — говорит он, указывая на коробку. — Когда я узнал, что всё будет хорошо, это ... это было похоже на то, что весь мир начал снова вращаться.

Я помню это чувство. Это то чувство, когда я узнала, что он будет жить. Слёзы на моих щеках появились прежде чем я смогла даже подумать, чтобы остановить их, и я засунулу оставшуюся часть брауни в рот и попыталась вытереть их незаметно. Хотя, возможно, нет смысла скрывать от него такую реакцию.

— Ты ответила на поцелуй в аудитории, Шарлотта. Убедительно.

Мои щёки, безусловно, ярко-красные, но я просто продолжаю жевать, фокусируясь на обильной, удивительной глазури, чтобы не расплакаться еще больше.

— Теперь, если ты не хочешь быть со мной, я оставил бы это. Я знаю, что нельзя заставить кого-то иметь отношения. Настоящие. — Он колеблется и добавляет: — Кажется, я знаю это лучше, чем кто-либо другой.

Я киваю молча; он заслуживает полного доверия за это.

— Но это не тот случай. Не так ли?

Он смотрит на меня, и хотя я не говорю, я знаю, что мой ответ сияет в моих глазах. Я не могу себе представить, чтобы он не хотел этого. Не на секунду. Момент.

— Так что ты делаешь, это мой выбор для меня, — говорит он, и хотя его слова спокойны, под ними царит гнев, который я не могу не заметить. — И если ты думаешь, что имеешь на это право, тогда ты должна объяснить мне причину.

Его глаза обжигают мои, и истина его слов потрясла меня в самое сердце.

Он прав. Я предоставлю для него выбор. Точно так же как Смит заставил его быть со мной, я заставляю его не быть. Я ненавижу это сравнение. Я так сильно это ненавижу, что могла бы очистить это из моего разума.

Но я знаю это сейчас. Поэтому я не могу.

— Хорошо, — прошептала я. — Ты победил.

Я смотрю на дверь, а затем, опустив руки и дрожа, я поднимаю подбородок, пока наши глаза не встречаются.

И я разбиваю ему сердце.

— Единственная причина из-за которой Бетани мертва, это я. Смит убил её ни по какой другой причине, кроме, как привлечь моё внимание. Он убил всех, чтобы добраться ко мне. Если бы не я, сейчас у тебя была бы девушка. Это просто была бы не я.

Он сидит, ошеломленный, его рот раскрыт, в глазах ужас.

Моё горло будто закрывается, но я заставляю себя сказать ещё несколько слов.

— И Линден? Это даже не все. Это только та часть тайны, которую я могу тебе рассказать.

Я слышу, как он дышит тяжёлыми вздохами, которые заставляют меня отвернуться от боли. Я не могу смотреть на него, когда он так мучается. Знать, что я это сделала. После всего, я ранила его снова.

— Моя жизнь — это кошмар, Линден, — бормочу я себе в ноги. — Твой кошмар, если быть откровенной. Если бы был другой путь, — говорю я, боясь, но я не могу оставить его с тяжестью надежды. Я заставляю себя продолжить. — Но нет. Никогда не будет.

— Шар...

Но мы спасены звуком открывающейся двери, чтобы снова впустить мою маму, а за ней следует медсестра с пустой инвалидной коляской.

Моя колесница.

Фальшивая улыбка приклеилась сама по себе на моё лицо. Отрепетированная улыбка, которая скрывает все мои секреты. Я всегда так хорошо умела это делать.

— Твой трон, принцесса, — весело сказала медсестра.

— Я возьму твою сумку, — предложила мама, хватая пластиковую большую сумку для больницы, в которой держат мою окровавленную одежду. Я предпочла бы просто выбросить всё это в мусор. Вероятно,я так сделаю когда вернусь домой. — Ты хочешь, чтобы я взяла это? — спрашивает она, подходя к коробке от Линдена.

— Нет! — Слишком резко говорю я, держа драгоценный предмет у своей рубашки. Мой последний подарок от Линдена, я совершенно уверена. — Я возьму её.