По провинции кочевали долго: переезжали, на вертолете добирались, а сотню километров отмахали пешком, догоняя выползней из взбесившегося горного ручья. Наст после слова: «Тревога» вооружился, без колебаний последовал за Бесником, и – глупо было бы врать – принес немало пользы. Он не боялся ни выползней, ни умертвий. Драконий холод изгнал человеческий страх перед магией. Кто-то об этом знал, и научил Наста ослеплять и отсекать мертвые головы, оставляя нежить беспомощной. Обезглавленные и копошащиеся тела бросались на поживу магам. Земир дожидался, пока пяток, а то и десяток наберется, и устраивал поминальный костер. Гроз по-прежнему не было, и Бесник радовался этому неимоверно. С выползнями «Пепел» справлялся, просить помощи у драконов не приходилось. Наст оставался рядом. С вайзами не подружился, но и не конфликтовал. А те прониклись его хладнокровием и заботились о наличии росской каши с тушенкой в рационе.
Беснику маленькая война пошла на пользу. Он и покрасоваться перед Настом успел, раскручивая девятихвостую плеть, рассыпающую сноп искр, и признал, что граната иной раз работает лучше магии – возле Плешивой Сопки, когда выползни толпой навалились. И остыл немного: растерял часть собственнических чувств, обуздал жадность, припрятал нежность в тайники – до лучших времен. Касси добилась своего. Забралась к Насту на ладонь, наплясалась, скользнула браслетом на запястье. Прикосновение раздвоенного языка к вене принесло разочарование. У Наста не было никаких воспоминаний об огне. Ни хороших, ни плохих. Касси как будто в ледяную глыбу тыкалась, сизую, из морской воды.
В Таркшин вернулись в середине декабря. Бесник сверился с прогнозом погоды, убедился, что остаток года обещает быть солнечным и теплым, и официально объявил, что берет отпуск. Это вызвало ропот боевых товарищей, которые не смогли безболезненно переварить тот факт, что командир раз в десять лет хочет отдохнуть. Бесника попытались стыдить, но он ни капли не устыдился, а самых настойчивых говорунов послал в центр лесного пожара. Земиру он клятвенно пообещал не выключать телефон и не уезжать за пределы провинции, чтобы успеть прибыть к месту чрезвычайной ситуации, если таковая случится.
Дом встретил их прохладой и сыростью. Наст обстановку узнал, без понуканий убрал оружие в сейф, сходил за поленьями, разжег камин, выпустил в пламя Касси, спрыгнувшую с запястья. Накатили знакомое томление и нежность, подогреваемые совместными купаниями и ночевкой в одной постели. Бесник честно держался неделю. Он пробовал растормошить Наста разными способами: водил его на рынок, знакомя с завалами зимних фруктов, уговаривал попробовать мандарины, хурму и фейхоа. Готовил разнообразную еду, складывал в отмытые банки из-под каши и кукурузы, подсовывал во время трапезы. Наметились небольшие подвижки. Наст съел половину спелой хурмы: после того как они съездили в сад, на сбор фруктов – не столько собирать, сколько посмотреть на деревья, погулять среди людей и ящиков. Дважды попробовал мясо и яичницу с колбасой и помидорами, а от тушеной рыбы отказался наотрез, не поленился встать и сразу выкинуть банку в мусорное ведро.
Они гуляли по улицам Таркшина, иногда забирались в полуразрушенные заброшенные дома, иногда доходили до железной дороги. Насту нравилось смотреть на грузовые поезда, а Беснику нравилось смотреть на Наста.
Дома Бесник начал звать Наста по имени, надеясь пробудить от морозного сна дремлющую часть личности. Денис. Имя легко слетало с языка и не вызывало в синих глазах никакого отклика.
Через неделю такой жизни Бесник согрешил. Вошел под душ уже возбужденным, не выдержал, обхватил ладонью член, роняя клочья мыльной пены, и не остановился, пока не пометил спермой мокрое бедро Наста. Долетело. Накопилось. А ведь не впритирку стоял. Наст на покушение и внимания не обратил. Домылся, вытерся, улегся в постель и заснул, оставив Бесника наедине с притихшей Касси и муками совести.
На следующий день телевизор сообщил заморские новости. Его величество Линдгарт от имени королевской семьи поздравил Ортлейха с рождением ребенка. Кадры, сопровождавшие речь, были расплывчатыми и размазанными. Беснику пришлось скачать выпуск новостей из Интернета и рассматривать по секундам. Драконы стояли на ступенях, возле огромных колонн какого-то сооружения – вероятно, храма. Короля, его сыновей и внуков приветствовала толпа. Ландольф выглядел краше в гроб кладут, камера по нему только скользнула, младенца держал принц-консорт Эрханг, а Ортлейх прямо во время съемки обратился, закрывая родителей, мужа и первенца от полетевших из толпы букетов цветов. Бесник вспомнил о своей откровенности в разговоре с Ортлейхом, вздохнул и еле слышно прошептал: «Поздравляю».
К вечеру новость обсуждали во всех уголках Таркшина. Ландольфа узнали, удивлялись: не столько тому, что родил, сколько скрытности – надо же, а ведь они с Ортлейхом даже за руки никогда не держались. Немедленно нашелся какой-то свидетель, уверявший, что он видел, как Ортлейх с Ландольфом десять лет назад миловались на бережку ясконской речки, неподалеку от драконьего научно-исследовательского центра, но ему никто не поверил.
Насту обилие разговоров, шума и выкриков не понравилось. Вечерняя прогулка скомкалась. Наст уперся, потянул Бесника домой. За ужином категорически отказался от предложенных дополнений к каше, и смягчился только под теплым душем. Бесник стоически выдержал помывку, удерживаясь от самоудовлетворения и греховных поползновений. Наст, по сложившейся традиции, вытерся и ушел в спальню первым. Постоял возле камина, и, неожиданно, улегся на кровать поверх покрывала, не снимая халата. Бесник привалился к дверному косяку, застыл – изменение стандартной программы вызвало любопытство и настороженность одновременно.
Наст вытянулся, повел лопатками. Прикоснулся к границе изморози под правой ключицей. Тронул сосок, спустился ниже, проверяя ребра. Пальцы неторопливо скользили по коже, приподнимая ткань халата. Закрытые глаза не позволяли понять, растаял ли хоть один осколок синего льда. Бесник погрузился в наблюдение и не сразу заметил, что повторяет чужие движения: гладит свой живот, прослеживает дорожку волос, спускающуюся к паху, касается члена. Наст изучал себя, обводя головку пальцем, подбадривая возбуждение осторожной лаской. Пришлось зажмуриться: нестерпимо захотелось встать коленями на кровать, приникнуть, вылизать, оставляя мокрые следы на теле. Бесник не открывал глаз, пока не кончил – под учащающееся дыхание Наста. А когда открыл, застонал, жадно запоминая изгиб выгнувшейся спины, завершающее движение ладони, стекающее в кулак семя.
«Кажется, я влип глубже, чем по уши».
Драконы праздновали рождение очередного королевского внука, в прессе и по телевидению обсуждалось удивительное известие – наследник престола Фарберт решил отметить свой день рождения в одном из самых дорогих ресторанов Самина, возжелав посетить страну, где появился на свет. В Таркшине новости особого интереса не вызвали, вайзы и не-вайзы славили милость Ин-Нара, избавившего их от ноябрьских големов, шепотом вспоминали год, когда армия из глины ожила в декабре, молились, готовились к празднованию Тnax-il lejl tan-nar – Дюжине ночей огня. Бесник напоминал себе, что надо бы не грешить и начать поститься, но проснувшийся аппетит Наста губил благие намерения на корню.
Синий лед подтаял. Наст съел кусок мяса с тарелки, разделив трапезу с Бесником. После этого они усаживались за стол бок о бок, открывали неизменную кашу, и ели консервы и стряпню вперемешку, сталкиваясь вилками и ложками. В кровати тоже наметилось потепление – навязанное Бесником. Он поддался искушению. Пользуясь тем, что Наст всегда закрывает глаза, подобрался и проследил языком линию, очерченную пальцами. Вобрал головку в рот, помог кончить, распробовал семя, а сам излился на бедро Наста. После слепых ласк они дружно укладывались спать – Наст позволял ложиться на свое плечо, а Бесник этим беззастенчиво пользовался.
Тnax-il lejl tan-nar начинали праздновать за неделю до Йоля. На дверях появлялись венки из соломы, перевязанные алыми лентами и сухофруктами. Огонь в домашнем очаге подкармливали сушеными яблоками и хурмой, чтобы подсластить ежегодную смерть и день рождения. В Йоль в пламя швыряли горсти сырых семечек, тыквенных и подсолнечных, открывали двери на улицу, выпуская треск накопившихся обид. День смерти огня – jum tal-mewt tan-nar – ныне прочно связывался с поражением в войне. Король-линдворм сумел взломать стены Самина, открывая путь человеческим войскам и драконам, а в ночь смерти огня добрался до главного Огненного храма и обрушил подземные своды, похоронив под ними цвет нации, гордившийся пламенем в крови.
