Осень – щедрая, золотая – швыряла желтые листья под ноги гостям Ясконы. Промышленно-провинциальный Саганай, город, главным достоинством которого был новенький аэропорт, принимал участников четырехсторонних переговоров. Дипломаты и министры Великой Россоши и Ясконы прибыли на встречу, чтобы обсудить требование Кенгара о возвращении Зоны Отчуждения. Драконов представлял сам король-линдворм, миновавший аэропорт и высадившийся на крышу отеля со спины супруга. Кенгар отправил на встречу дипломатов, промышленников, высокопоставленных жрецов Ин-Нара и верхушку радикальной группировки «Алый Пепел» – последние были назначены на роль мальчиков для битья.
Бесник Иль-Зейтун, самый молодой представитель «Алого Пепла», ничего хорошего от встречи не ждал. Более того, считал требование о возвращении исконных земель неразумным. Считать-то считал, но помалкивал. Внуку Кармина Иль-Зейтуна, возложившего жизнь на алтарь скверны в кенгарских горах, произносить подобные речи было не к лицу. Некоторые считали – и думать негоже, но пусть что хотят, то и думают.
Бесник еще кое-как понимал промышленников: те надеялись, что в горах, истоптанных огневушками, образовались трубки алых алмазов. Это сулило хороший куш, даже при затратах на магическую охрану разработок. Но что руководило жрецами и главой «Алого Пепла» Фаридом Иль-Бахаром? Самый беглый анализ магического фона показывал: у Кенгара не хватит сил и денег на то, чтобы обеспечить безопасность соседских земель и удержать порождения скверны в границах, очерченных драконами и Вихрем. Провинция Таркшин, примыкающая к Зоне Отчуждения, медленно вымирала. Столицу перенесли из Таркшина в Фарбаган через год после Вихря. Крупнейший южный железнодорожный узел был практически разрушен дикими големами. Поначалу власти говорили, что перенос столицы – дело временное. Выделили средства, восстановили часть разрушенного железнодорожного полотна, проложили новые ветки. Пошли составы, грузы начали доставляться в Россошь и Яскону, возобновились пассажирские перевозки. На том дело и закончилось. Города существовали как придатки к вокзалам и грузовым станциям. Люди боялись возвращаться на земли, отмеченные печатью проклятья. Провинция поделилась на Север и Юг. В северном Таркшине до сих пор сохранялось военное положение – по большей части формальное, без соблюдения комендантского часа и обязательных патрулей. В южном, лелеющем новую столицу Фарбаган, царило относительное процветание: порты, туризм и земледелие приносили доход. То тут, то там – в прессе и речах столичных чиновников – мелькало предложение переименовать провинцию. Горячие головы остужало только то, что в главном храме Фарбагана еще ни разу не случалось схождение огня. Ин-Нар не признавал перемены, и это – разумеется, временно – спасало имя Таркшин от забвения.
Бесника и в глаза, и за глаза называли хозяином Северного Таркшина. Это было полуправдой. Он никогда не занимал постов в администрации, не носил мантию жреца. Формально считался предпринимателем, владел маленькой компанией по перевозке и сопровождению ценных грузов. Реальной власти у Бесника было гораздо больше, чем по бумагам. Он командовал самым крупным полевым отрядом «Алого Пепла» и возглавлял штаб, координируя действия остальных. Бойцы «Пепла» стояли надежным заслоном между тварями, выбиравшимися из Зоны Отчуждения и мирным населением Северного Таркшина. Правительственные войска охраняли только железную дорогу, остальное хоть огнем гори, хоть големами растаптывайся.
Все прекрасно знали, что не с защиты поселян Бесник начинал. В семнадцать лет, сбежав от семьи, из Самина, он первым делом бросился жечь ограждающие посадки камнеломки и ввязываться в драки с драконами. Проигрывал. Побеждал, за что был публично выпорот на площади и на месяц посажен в яму. Трижды попадал в тюрьму, бежал, скрывался в лесах. Ввязался в безнадежный бой возле Болотистых Пещер – самих пещер и одноименного поселка – и не позволил диким големам растоптать людей и жилища. Не позволил, приняв помощь драконов, заморозивших ожившую глину и его собственного огненного голема, кинувшегося на поселян. Залечивая ожоги от огня – сила впервые обратилась против него самого – Бесник задумался, оценивая реальное положение дел. Оголтелая ненависть к драконам поутихла. Исчезло желание отыскать и оживить алтарь скверны. Пришло понимание: кто-то должен разбираться с последствиями промаха дедов. К сотрудничеству с драконами он пришел не сразу. Перестал задираться, гадить – это да. Злился, узнавая, что поселковые старосты просят защиты у крылатых, а не у вайзов. Не запрещал, но пытался делом доказывать: мы поможем, говорите с нами. Ему поверили после явления воли Ин-Нара. Это случилось в għeluq ta ‘nar – день рождения огня. После lejl tal-mewt tan-nar – ночи смерти огня – Бесник поднялся по ступеням полуразрушенного храма в Таркшине и воздел руки к небу, приветствуя зимний ветер и ежегодное рождение Ин-Нара. Такого канонического схождения огня не видывали после поражения в войне, уже и не надеялись увидеть, только давние случаи пересказывали. В то утро ступени Огненного Храма стремительно поросли грибами-трутовиками – юными, ярко-алыми, тускнеющими и усыхающими на глазах. Бесник сорвал и скомкал белоснежную рубашку, повернулся к ошеломленным прихожанам спиной, являя миру вскрывшиеся и кровоточащие шрамы от плети палача. Капли крови упали на сухой трут, воспламеняя мгновенно загорающиеся грибы. Ветер раздул пламя, превратившее Бесника в живой факел. Огонь был чист и милостив: он не причинял вреда тому, кто его вызвал, ластился к людям, охотно перетекал в другие ладони, позволяя умываться пламенем и уносить его для домашнего очага. Схождение в Таркшине, запечатленное на фото-и видеопленку, имело широкий общественный резонанс. Бесника попытались сделать жрецом, после отказа хотели арестовать, а потом светские и церковные власти дружно махнули рукой, делая вид, что ничего особенного не произошло. А люди поверили. Огонь, которым Бесник оделял всех желающих, действительно оберегал дома и поселения от распоясавшейся скверны. Как в былые времена, когда Ин-Нар стоял на страже у каждого очага.
Шли годы. Бесник мужал, скупал старые манускрипты, совершенствуя недозволенную законом магию крови. До хрипоты ссорился с драконами, требуя отмены на запрет обучения. Приезжал в Зону Отчуждения, чтобы ликвидировать очаги скверны, не поддающиеся яду и льду – все равно же на кенгарские земли переползет, проще искоренить источник. Звал на помощь драконов, когда големы сбивались в стаи и нападали на поселки и города. Камнеломку больше не изводил, а подворовывал, рассаживая изгороди вокруг поселков. Драконов это почему-то смешило, и они повадились дарить Беснику на день рождения грузовики с рассадой. Он злился, но подарки принимал – воплощенная воля линдворма служила на благо кенгарцам. В последние годы он ввязался в войну с наркоторговцами, выжигая делянки болотного мака и останавливая караваны из Кенгара в Россошь. Многим, ох, многим это не понравилось. Бесника даже взорвать попытались вместе с машиной, но не рассчитали таймер и только дверь в штабе «Алого Пепла» попортили.
К приглашению на переговоры Бесник отнесся с подозрением. Одно дело в горах с драконами встречаться, воевать с общим врагом, неуправляемыми порождениями скверны, а другое – поехать и опозориться, требуя возвращения земель. Драконам достаточно задать простой вопрос: «Как вы собираетесь бороться с дикими големами?» И – готово дело: будешь краснеть, бледнеть, блеять и заикаться. Главу «Алого Пепла» Фарида Иль-Бахар ничего не смущало. Он тянул Бесника на саммит, заверяя, что ему не придется выступать с трибуны. «Твое присутствие необходимо. Ты – символ огня Таркшина. Часовой, мимо которого не проскользнет ни один выползень. Ты – воплощение нашей силы. И… задумайся о будущем. Тебе уже тридцать пять. Ты же не собираешься до старости бегать по лесам? Не хочешь примерять мантию жреца – иди в политику. Борись за отмену запрета обучения не в частных разговорах, а на государственном уровне».
