— Когда он закончит, пойдёшь и сделаешь то же самое вот в этот стаканчик, хорошо, дружочек?

Баки двадцать минут сидит в коридоре, держа в руках пустой стерильный стаканчик и поражаясь тому, сколь безгранична абсурдность его существования, а затем ещё двадцать минут проводит в расписанном симпатичными цветочками туалете и пытается выжать из себя седьмой худший оргазм в своей жизни, зажмурившись и вжавшись спиной в угол. Не могли они хотя бы запустить их со Стивом сюда вдвоём? Разве это не сэкономило бы время? Не то чтобы они собирались тут дрочить — хотя да, ведь именно этого от них и добивались. Душка Джозефина, чтоб ей пусто было, чуть дальше по коридору заполняет ебучие бумажки о том, как они тут дрочат. Блядь. Это была ошибка, Боже милосердный, это не помогает. Ну, заебись. Надо быстрее подумать о Стиве в мокрой футболке. О Стиве в шикарных тактических штанах. О Стиве, который делает интересные вещи с сосками Марлона Брандо… Ах ты ж ёбаный ты нахуй, мать твою три раза раком через дышло!

Когда Баки выметается из туалета, Душка Джозефина сообщает ему, что все вот эти долбаные манипуляции, которые нужно проделать с их бесчестным путём добытой спермой, будут закончены к четырём пополудни, так что они со Стивом решают, что лучше восемь часов пошляются по Манхэттену. Стив таки успел привезти бейглов, и это уже что-то, а затем он покупает Баки ещё и бургер, молочный коктейль и большой пакет «хвороста», и с этим всем они едут в Централ-Парк. Там никто не узнаёт одетого в шорты Стива — кто бы мог подумать, что секретом соблюдения анонимности окажутся голые коленки — и каждые пять минут мимо пробегает какой-нибудь бородатый мудила с собранными в пучок волосами, словно очередной участник в конкурсе двойников Баки Барнса, так что никто их со Стивом не беспокоит.

Они валяются на траве и едят, приходя в себя после вынужденных насильственных действий над собственными гениталиями в кабинете треклятого доктора. Стив дочитывает книжку, которую захватил с собой, и передаёт её Баки. Он даже укладывает голову на живот Баки, решив вздремнуть, и это оказывается чудесным проявлением обычной человеческой привязанности; Баки вознаграждает его поглаживанием по волосам. Это даже почти похоже на свидание, если исключить тот факт, что они торчат тут в ожидании того момента, когда доктор намажет Баки специально обработанной спермой, чтобы посмотреть, какого рода сыпь от этого вырастет.

Именно так и происходит. Баки глотает ещё одну таблетку лошадиного транквилизатора, медсестра наносит что-то ему на спину — на сей раз, поскольку в процедуре задействована сперма Стива, тот присутствует и сам, чтобы понаблюдать, — после чего им наконец можно отправляться домой, пускай Баки и запретили принимать душ. Ему велели зайти на следующий день — «это потому что на вас, дорогой мой, симптомы проявляются ускоренно» — чтобы доктор смог хорошенечко рассмотреть его сыпь в естественной среде обитания.

Баки принимает полную дозу успокоительного, рассчитанного на Халка, и спит на животе.

Сорок восемь часов спустя он держит в руках бумажку, в которой записано ровно то, что он знал уже три недели назад и что абсолютно не желал признавать.

— Ну, и? — спрашивает его стоящий рядом Стив. — Что мы имеем?

— У меня развилась аллергия, — чрезвычайно ровным голосом отвечает Баки, — на семенную жидкость.

Стив шумно выдыхает.

— Боже, так, значит, это впрямь была сперма.

— Конкретно и исключительно на твою сперму.

Стив, кажется, ошарашен.

— Чего-чего? В каком смысле, только на мою? Чью ещё они проверяли?

— В каком смысле, чью ещё они… — Баки резко замолкает. — Так. Какого хрена. Это чью это они ещё проверяли?

Его собственную, очевидно. Это он выясняет на кухне полчаса спустя, совершенно небезосновательно поорав в трубку телефона и многократно всплеснув руками.

— Как такое вообще возможно? — Полученное подтверждение сносит крышку с довольно-таки глубокого колодца, полного гнева. — Да я же сам произвожу сперму! Она прямо сейчас есть у меня в организме!

— Ну, аллергия — это аутоиммунная реакция, — говорит доктор Рубин таким тоном, что становится ясно: она практически одинаково реагирует на выкипающий чайник и на тепловую смерть Вселенной, так что уж до одного вопящего придурка с хуёвой аллергией ей совершенно нет дела. — При многих аутоиммунных расстройствах организм ошибочно атакует сам себя. Есть вероятность, что ваше заболевание может быть вызвано уникальной природой вас и вашего партнёра, но тут, боюсь, я недостаточно опытна, чтобы рассуждать. Ваши проявления аллергии во всех смыслах типичны, но учитывая то, что она проходит в течение нескольких часов, нет причины ожидать, что на вас подействует десенсибилизация.

Вот так вот. У Баки аллергия на семенную жидкость, и в качестве метода лечения ему нужно брать сперму Стива, разбавлять её и в течение нескольких недель наносить на «наиболее часто контактирующие с ней участки тела», постепенно увеличивая концентрацию. Пока, очевидно, Баки не перестанет реагировать на неё «в её естественной форме» — и он никогда в жизни больше не хочет слышать эту формулировку.

— Это была самая дурацкая, самая отвратительная неделя в моей жизни, — заявляет Баки, глядя в потолок. Он лежит на диване, занимающем восемьдесят процентов площади их со Стивом гостиной. Диван этот плюшевый, бирюзового цвета, размером с военный внедорожник, и Баки регулярно приходит к мысли, что это единственное хорошее создание рук человеческих. — Это всё потому, что я ржал над покемонами Бартона, да же.

— Ты уверен насчёт самой отвратительной? — говорит ещё одно хорошее создание, подбираясь к Баки на коленях с бутылочкой розовой субстанции в руках. — Как насчёт того случая в Брюгге, когда Дернье нашёл…

— Оу!

— …а затем упал в…

— Фу-у-у!

— …и расхаживал весь в…

— Стив!

— …пока ты не столкнул его в реку. Думаю, тот случай всё ещё на первом месте. Перевернись, я тебя намажу.

— Самое отвратительное, что есть в моей жизни — это ты, — сообщает Баки, перекатываясь на живот.

— Стараюсь, — говорит Стив и, задрав на Баки футболку, начинает наносить каламиновый лосьон. Сыпь в любом случае пройдёт к завтрашнему вечеру, но это приятно. Баки трётся щекой о бархатистую обивку дивана и закрывает глаза.

Покончив с лосьоном, Стив не слезает с него, а только сдвигается, чтобы погладить по шее.

— Прости, что мой член раздражает твою задницу, — спустя минуту говорит он.

— Твой член мою задницу только радует, — машинально поправляет Баки, не открывая глаз, и добавляет: — Заткнись уже, — когда Стив смеётся так, что начинается небольшое диванотрясение.

— Это называется «гиперчувствительность к плазме семенной жидкости», — чопорно сообщает Баки, пока Стив медленно укладывается рядом с ним. — Раз уж взялся извиняться, делай это как следует.

— Боже, — Стив судорожно вдыхает, вытирая глаза, — поверить не могу, что аллергия вылезла у тебя, а не у меня.

— Чёрт возьми, да я тоже, приятель.

— Пойдёшь на десенсибилизацию?

— Ну разумеется, да, — отрезает Баки, снова впав в раздражение. — Я пережил многое, пережил столько всякого сраного дерьма, а тут оказывается, что у меня аллергия на твою кончу! Мне как будто сам Бог в лицо плюнул.

— Ты уверен, что именно плюнул?

Баки переворачивается и пытается совершить попытку убийства при помощи диванной подушки по Наташиному методу.

*

В итоге весь остаток вечера они проводят на диване: во-первых, потому, что Баки вжимает Стива в гигантскую щель между подушками в середине дивана и отказывается выпускать, а во-вторых, потому, что на деле они начали смотреть фильм, который Баки включил, чтобы усугубить страдания Стива. Затем они заказывают по интернету вьетнамскую еду, а после валяются под шерстяным пледом, который сделал Баки, когда увлёкся вязанием, теперь уже втиснувшись в щель между подушками вдвоём, и без особого интереса листают инстаграм Наташи, где есть только видео с кошками, которые делают удивительно глупые штуки.