Настоящий кошмар — видеть своего друга, с которым ничего не случилось, стоящего там совершенно нормальным… а потом просыпаться и понимать, что это неправда.

Честно говоря, он не мог точно сказать, что было хуже.

Вдобавок, он точно знал, почему его снова начал посещать этот кошмар. Воспоминание обрушилось на него, как толстый снежный покров, цеплялось за кости, от чего он чувствовал неподъемную тяжесть.

Сегодня. Именно сегодня он собирался это сделать. Он принял решение неделю назад (после продолжительных внутренних дебатов), но тогда неделя казалась таким долгим сроком. А теперь, когда время пришло, он чувствовал, что слишком рано. Он не был готов.

Но он сделал свой выбор и не собирался отступать.

Утерев слезы подолом пижамной футболки — все равно сегодня день стирки — Папирус заставил себя встать с кровати и подошел к шкафу. Ему не нужно было включать свет, чтобы в идеальном порядке вещей найти свое «Боевое Тело Мк. II», как Санс предложил называть его. Если перчатки, сапоги и шарф остались прежними, нагрудник стал значительно меньше и плотнее прилегал к ребрам, а нижняя половина брони теперь лучше закрывала тазовые кости.

В целом, снимать и надевать его было истинной болью.

Именно так, как он хотел.

Хотя броня была не так удобна, как изначальное боевое тело, он знал, что со временем привыкнет. И будет хорошо заботиться о новом доспехе — он дал себе такое обещание.

После вечности сражения с новым доспехом он, наконец, полностью облачился в боевое тело и осмотрел себя в зеркале. Взгляд скользнул по его фигуре — скелет сознательно старался не задерживать его слишком сильно на обнаженных ногах и позвоночнике. Никто не обращал внимания на его шрамы, так что и он не должен, но ему не удавалось игнорировать то, насколько меньше он выглядел в новой броне по сравнению со старым боевым телом.

Неважно. Он восполнит это, став в два раза более великим!

Папирус выпятил грудь, встал максимально прямо и принял свою обычную горделивую позу. Ветер не развевал шарф за спиной, но он легко мог себе это представить.

Выглядело фальшиво.

Тем не менее, он продолжал позировать, глядя на свое отражение и борясь с желанием разбить зеркало. Да, это фальшивка, но когда-нибудь он сделает это реальностью.

…Только не сегодня.

Папирус резко отвернулся от зеркала, его ноги немного заплелись, но он постарался выровнять походку, пока шел к двери, даже когда за кости снова начало цепляться знакомое чувство страха.

В гостиной не было тихо, заметил он, спускаясь по лестнице. Где-то в доме раздавался тихий скрежет сверчка, что было немного странно. Кроме того, за столом, заваленным различными записями, пробирками, пипетками, банками и, похоже, остатками эхо-цветка, храпел Санс. Папирус поморщился, и не только из-за беспорядка.

Первым делом он отправился на кухню, чтобы приготовить чашку кофе и овсянку. Последняя была особенной редкой марки — человеческая еда, так что ее нужно было специально изменить, чтобы она стала пригодна для монстров. Обычно такие вещи хранились для особых случаев, но если ему когда-нибудь и требовался дополнительный импульс, то сейчас.

Дожидаясь, пока еда приготовится в микроволновке, он сел за стол и осмотрел вещи, разбросанные вокруг. Одна его часть была рада видеть, что Санс так усердно над чем-то работает… но вторая хотела, чтобы он работал над чем-то другим.

Одна из записных книжек была открыта на странице, которая привлекла его внимание: схема эхо-цветка с подписями к каждой его части. Папирус почти засмеялся, когда увидел это — у цветка было неверное количеств лепестков, все они были разных размеров, серединка цветка находилась не в середине, а сам цветок был до смешного непропорционален стеблю.

Подняв бесхозный лист бумаги и шариковую ручку, Папирус набросал цветок по памяти и подписал части цветка, его рисунок выглядел несравнимо лучше эскиза Санса. У него ушло немного времени, чтобы дорисовать цветок, и он поймал себя на том, что добавляет окружение — заштриховывает гладь реки и россыпь гальки у берега.

— Ммм… здорово получилось, бро… но это должна была быть схема сечения.

Папирус вздрогнул и поднял взгляд, гадая, как давно Санс проснулся и наблюдал за ним.

— Сечения?

— Ага, — пробормотал Санс, моргнул и перевел взгляд на рисунок. — Типа, ну знаешь, разрезанный напополам, вроде как вид на внутреннее строение.

— Вот уж не подумал бы, — парировал Папирус, кивая в сторону растерзанного растения, куски которого валялись по всему столу. — Мне кажется, что ты планировал его взорвать, а не разрезать.

Санс усмехнулся и наклонился, снова ложась головой на руки.

— Ну, я бы нарисовал тебе твое «сечение», вот только не шатаюсь по округе, кромсая цветы пополам, так что не знаю, как…

БУХ.

Папирус подпрыгнул от неожиданного звука, его душу пронзила боль, когда та в панике заметалась в грудной клетке. Но он заставил себя успокоиться, когда понял, что Санс, не поднимая головы, вытащил из кармана какой-то предмет и с грохотом швырнул его на стол. Паника быстро превратилась в раздражение, стоило высокому скелету узнать в этом предмете искалеченный, разделенный пополам эхо-цветок.

— Вот тебе для справки, — сказал Санс с вымученной жизнерадостностью кого-то, кто спал всего два часа.

— Д-да, — Папирус подергал свой шарф, все еще пытаясь успокоить бешено бьющуюся душу, — это, безусловно, будет хорошим подспорьем для точной иллюстрации.

И только когда скелет почувствовал, что ему, наконец, удалось успокоить нервы, из кухни донесся пронзительный писк микроволновой печи, заставивший душу вновь биться в лихорадочном ритме. «Это просто микроволновка», сказал он себе, делая глубокий вдох, от которого ребра прижались к внутренней стороне нагрудника.

— …Все хорошо, бро?

Папирус немного слишком быстро выдохнул.

— Да, порядок, — ответил он и отправился в кухню, пока Санс не успел начать выспрашивать лишнее. Он налил кружку кофе, вытащил овсянку из микроволновки, потом перенес это все к столу и поставил кофе перед Сансом. — Я решил, что это поможет тебе полностью проснуться?

— Да, должно сработать.

Пока Санс отпивал кофе, Папирус мешал кашу в тарелке, дожидаясь, когда растворится сладкая посыпка. К его раздражению, Санс потянулся через стол и, выудив прямо из тарелки несколько сахарных горошин, бросил их в свой кофе.

— Санс!..

— Нужен сахар, — ответил Санс, криво улыбаясь. Он сделал еще один глоток кофе, потом взглянул в тарелку Папируса, и его ухмылка пропала. — …Овсянка? По какому случаю?

Папирус вздохнул, продолжая помешивать кашу.

— Это сегодня.

— О. Уже?

Смущенный спокойной реакцией брата, Папирус поднял взгляд.

— Я мог поклясться, что это должно было быть на следующей неделе, — отозвался Санс, постукивая пальцем по стенке кружки. — Неужели Ал на самом деле нужно встречаться с тобой так рано? Хех, ну, могу телепортировать тебя в ее лабу, если хочешь.

— Нет! — Папирус откинулся назад, хмуря надбровные дуги. — Я не об этом, и ты все равно в таком состоянии не будешь никуда телепортироваться. Помнишь, что случилось в последний раз, когда ты попытался после трех часов сна?

— Неа.

— Мы появились, наполовину утонув в озерном иле в Водопадье. И Герсону пришлось выуживать нас из этой грязи.

Папирус слишком поздно узнал глупую улыбку на лице брата.

— Но мы же не рыбы, бро. Приличных скелетов принято выкапывать, разве нет?

— Это даже не… — он махнул рукой на попытку критиковать шутку, Санс все равно уже задыхался от смеха. Рыкнув, он в шутку шлепнул брата. — Пей уже свой кофе! — с этим он сунул ложку овсянки в рот, проигнорировав то, как она обжигала горло.

«По крайней мере, — думал он, — таким чокнутым Санс бывает только от недосыпа. Не то чтобы недостаток сна сам по себе был хорошей штукой, но могло бы быть и хуже. Уже хорошо, что он не шарохается по дому, обтирая стены в стельку пьяный».