— О, Папирус, — сказал цветок, его глаза расширились, став странной формы… чем-то напоминавшей глазницы Санса. В воздухе вокруг него появились блестящие белые шарики. — Можешь думать так, если тебе хочется.

С задушенным вскриком Папирус отскочил в сторону — к счастью, противоположную той, куда оказались направлены пули — и услышал, как они вонзились в землю, пропоров снег слева от него.

— О-остановись! — крикнул он, подняв руки, чтобы вызвать массу костей, который выстроились перед ним, образовав щит. — Что происходит?!

Пули снова выстрелили в него, но скелет смог переместить кости достаточно, чтобы заблокировать атаку. На миг он ощутил облегчение, пока не почувствовал, как что-то сильно дернуло ногу. Лоза потянула его ближе.

— Когда ты сопротивляешься, все гораздо интереснее, — прорычал Флауи, его лицо скривилось в разочаровании. Это было настолько уродливым выражением — прежде он никогда не видел своего друга таким — что Папирус ощутил тянущее чувство вины в груди.

Что он сделал не так?

— Ф-Флауи, я не хочу с тобой сражаться, — Папирус отчаянно затряс головой, выставляя перед собой новые костяные заграждения. — Я могу тебя ранить!

Лицо Флауи помрачнело.

— Ты действительно…

Что-то огромное и шипастое поднялось из-под земли неподалеку…

— …думаешь, что…

Клубок колючих лоз ударил вперед и разбил костяной щит Папируса…

— …это я…

Магические пули наполнили воздух…

— …тот, кто пострадает?

И обрушились на него.

Папирус судорожно бросал кость за костью, практически ослепленный паникой, пытаясь одновременно блокировать атаки и не попасть в Флауи. Его магия успешно отразила несколько пуль, но этого было недостаточно. Одна врезалась в правую плечевую кость, отбросив руку назад, а другие впились в нагрудную пластину боевого тела, отшвырнув скелета в снег.

От правой руки растекалась пульсирующая боль, а в груди появилось неприятное тянущее ощущение — ничего не сломано, но кости явно сильно ушиблены. Он попытался поднять правую руку, чтобы вызвать новую атаку, но она дрожала так, что ему пришлось переключиться на левую. Папирус выставил перед собой линию костей, они вытянулись вверх — выше, чем смогли бы перепрыгнуть большинство монстров — и образовали между ним и Флауи настоящую стену.

— Т-тебе не нужно этого делать! — скелет изо всех сил старался разглядеть цветок через зазоры в костяной стене. В разуме быстро мелькали мысли, пока он отчаянно пытался сообразить, чем ему удалось так расстроить своего друга. — Прости, если я обидел тебя! Пожалуйста, с-скажи мне, чт-что я сделал не так? Я исправлюсь!

Стал ли Флауи внезапно намного выше, чем обычно, или это снегопад снова подшучивал над зрением?

— Слишком поздно исправляться, — выплюнул Флауи. — Ты, доверчивый идиот.

— Д… доверчивый? — выдохнул Папирус, чувствуя, как сжались его несуществующие внутренности. Доверчивый идиот? Разве Флауи на самом деле не был?..

Он тряхнул головой и согнул свободную ногу, пытаясь подняться.

— Нет, нет, Флауи, ты… тебе не нужно этого делать!

Папирус продвинул свою атаку немного вперед, дав себе достаточно места, чтобы сесть, но когда поднял взгляд, оказался поражен неожиданным зрелищем: Флауи перегнулся через атаку, его стебель неимоверно удлинился, а сам цветок склонился вниз, как абажур неработающей лампы.

Папируса посетила внезапная мысль — если сейчас обратить Флауи в синий, то тот упадет прямо на кости и…

НЕТ.

Никаких синих атак… нельзя ранить его так.

Несмотря на то, что его всего трясло от страха, скелет посмотрел цветку в глаза искренним обеспокоенным взглядом.

— Я не знаю, что случилось, но… но я знаю, что ты хороший! Ты не должен никого ранить!

Голос Флауи прозвучал как низкий гул.

— Ничего нового сказать не можешь?

Разум Папируса попытался найти объяснение этим словам, поэтому он отвлекся, и осознание пришло к нему на долю секунды позже, чему нужно.

Со всех сторон в него летели пули, и у скелета не оставалось времени, чтобы встретить их собственными атаками. Одна ударила в его левое бедро, другая по касательной задела череп, еще одна застряла в боевом теле, еще одна попала в плечо, снова в боевое тело, в позвоночник, череп, боевое тело, грудную клетку, в его глазах мелькали звезды, в голове звенело от этой боли, боли, боли…

Лишь инстинкт самосохранения заставил его метнуть кости, вперед, целясь в Флауи.

И мир заело.

***

Санс свалился с дивана.

Магия в костях бурлила так сильно, что заставляла дрожать, пока его светящиеся зрачки шарили по комнате в попытке выяснить, где он находится. В гостиной… верно, он заснул, пока смотрел телик, ничего нового. Но он почувствовал…

Он не понимал, что это было. Ощущение походило на пульс чужеродного не-совсем-магического толчка — пожалуй, лучшее описание, которое Санс мог придумать. Обычно все происходило тонко, незаметно, и сопровождалось сильным чувством дежавю, но в этот раз было мощнее. Внезапнее.

Что-то случилось.

— Папирус? — позвал он, поднявшись на ноги и нетвердой походкой отправляясь на кухню. — Папирус, ты?..

Нет.

Магия в панике запульсировала быстрее, призвав желто-голубое сияние в глазнице, которое скелет быстро подавил. Он взбежал по лестнице, чуть не споткнувшись о собственные тапки, и бросился к двери в комнату Папируса, распахнув ее так сильно, что та ударилась об стену.

— Папирус! — снова крикнул он. Войдя, Санс ощутил мерзкий холод в грудине, когда обнаружил, что комната пуста.

Где он?

С резким «тук-тук-тук» он побарабанил пальцами по черепу, пытаясь вспомнить… собирался ли Папирус куда-то сегодня идти? Санс должен был почитать ему историю перед сном, но уснул, он все время засыпал, не мог заставить себя бодрствовать…

Сосредоточься, сосредоточься, это ничем не поможет…

В затуманенной голове всплыло воспоминание о том, как Папирус будил его чуть раньше. Его глаза слиплись до того, как он успел увидеть, куда пошел Папирус, но Санс слышал шаги, удаляющиеся в сторону двери…

Раньше, чем понял, что делает, Санс уже стоял у входной двери. Он открыл ее и, вздрогнув, отступил на шаг под натиском ветра и снега, бушевавших на улице.

Зачем Папирусу уходить в такую погоду?

— ПАПИРУС! — крикнул он, ветер поглотил голос скелета.

Магию скрутило, когда паника захлестнула его, без лишних мыслей он вышел за порог и отправился по глубокому снегу в ночь.

***

— Ну, я думаю, это лучше, чем ничего.

Папирус пришел в себя… сосредоточился, все еще больно… Флауи возвышался над ним, его стебель изогнулся под странными углами. На секунду скелет задумался о причине, а потом вспомнил свою атаку… должно быть, он направил ее в цветок.

Часть души Папируса ощутила облегчение от того, что все кости промазали, но другая часть была в ужасе. Как он мог остановить нападение Флауи, если цветок так легко способен увернуться от его атак?

Сев, он быстро оценил свои повреждения: боевое тело (которое, как ни прискорбно, не было настоящей броней) оказалось помято и разорвано, несколько костей получили ушибы, но прежде всего его ХП уменьшилось — залп сбил его до двадцати. Он невольно вздрогнул и застонал от боли в поврежденном теле. Двадцать ХП… у него было почти семьсот. Как Флауи мог быть настолько силен?

Насколько же он хотел ранить его, чтобы иметь возможность нанести такой урон?

— Ф-Флауи, — прохрипел Папирус, на миг задохнувшись от боли в груди. — Прошу, я-я хочу помочь тебе…

Цветок выпрямил стебель и сократился в размере, и, хотя он все еще был выше, чем раньше, уже не выглядел так чудовищно. Его лицо потеряло свой пугающий вид, став как прежде плоским, с глазами-бусинками и широкой улыбкой.

— Серьезно? Сейчас?

Глазницы Папируса расширились, он старался сидеть прямо, содрогаясь от боли в раненом позвоночнике и пульсирующей голове.

— Да! — ответил он, встретившись со своим другом взглядом, и попытался улыбнуться. — Я-я никогда не знал, что тебе так больно… т-так больно, что ты набросишься на меня, но я хочу помочь!