Он услышал рядом голос — голос Санса — и что-то взяло его руку. Почему? Что происходит?

Приложив все свои силы, чтобы повернуть голову, он увидел, что рядом с ним сидит Санс. Он что-то говорил, Папирус силился разобрать его слова.

— …позволил это…

Он снова вздрогнул и закрыл глаза. «Я знаю, прости, прости…»

Еще слова, на этот раз тише. Санс отпустил его руку, и что-то накрыло нижнюю половину тела. А через мгновение послышался другой голос, который он узнал бы где угодно — Андайн.

Она тоже была зла.

Он не мог посмотреть на нее, не мог, ему не хватало сил, вынести стыд перед Капитаном и другом за свой абсолютный провал. Он больше не хотел быть здесь, хотел только, чтобы все прекратилось…

Боль прострелила плечо.

Она пропала так же быстро, как и появилась, притупившись до ноющей ломоты в костях. Если бы у него оставалась энергия, сейчас он бы тяжело дышал, но дыхание не было чем-то необходимым для скелетов, так что он этого не делал.

Он услышал, как она заговорила снова, и почувствовал гнев за ее словами, но кроме этого… сожаление?..

Конечно она сожалеет, что доверилась кому-то вроде него. Почему он был так туп, чтобы думать, что когда-нибудь станет достаточно силен или умен для вступления в Королевскую гвардию?

Санс снова схватил его за руку, но что-то в этом казалось странным. Он не имел привычки хватать за руки кого-то, на кого злился.

…Разве они не на него злятся?

Как бы отвечая на его вопрос, заговорила Андайн, и он разобрал ее слова:

— Я убью это.

Это. Не его. Но что тогда за это? Или кто…

…кто…

Ужас пронзил его. Он впился в тело сильнее боли и усилил агонию в душе. Глазницы распахнулись, челюсть открылась так широко, как только было возможно, грудная клетка тяжело вздымалась, пока он пытался выдавить слова.

— аааааааАААААА…

Вместо слов его горло покинул хриплый крик, и он снова начал тяжело дышать, пытаясь увидеть что-то расфокусированным взглядом, но он понимал, что сейчас они должны смотреть на него. Ему необходимо что-то сказать. Необходимо.

«Не делайте этого, не убивайте его, я не могу быть причиной чьей-то смерти».

— Н… не… у…

«Пожалуйста, не убивайте его, он может перестать, я не смогу стать лучше, но он все еще может измениться».

— Н-не… уби…

«Прошу, не убивайте моего друга».

***

Рот Андайн округлился, гифтрот несинхронно моргала глазами, а из глазниц Санса пропал свет.

Первые слова, произнесенные Папирусом с тех пор, как они его нашли, и они были о защите напавшего на него.

Трое монстров не могли вымолвить ни слова.

— …Но мы не можем все так оставить! — наконец, крикнула Андайн. — Этот подонок все еще рядом! Он не ожидает, что мы…

— Тише! — бросил Санс, его улыбка превратилась в уродливую гримасу.

Она обернулась на него.

— Ты хочешь пощадить этого урода?!

Он снова смог найти в себе силы заговорить, и его голос был низким и смертельно спокойным.

— Я не думаю, что у нас есть возможность отбросить его желания.

— Ты рехнулся!

Закрыв глазницы и делая вдох, он готовил себя, напоминая, что почувствует. Он открыл глазницы — в одной полыхнуло лазурное сияние — и обратил душу брата в синий.

Он мысленно отошел в сторону от потока информации, который лился из души, и сосредоточился на Андайн и гифтроте. Лицо Капитана побледнело, а гифтрот втянула воздух и задержала дыхание. Убедившись, что они получили полное представление, он отпустил свою магию.

Андайн выругалась сквозь зубы.

Тем временем Санс снова закрыл глазницы, собрался с мыслями и сфокусировался, поборов свою печаль, гнев и боль. Ему не нравилось делать все так, но…

Он открыл глаза.

— Я с лихвой позволил Папирусу страдать, и я не намерен продолжать это дальше.

— Тогда что нам делать? — спросила Андайн, и ее лицевые плавники сокрушенно опустились. — Просто пустить все на самотек и надеяться, что это больше не повториться с ним? С нами?

Гифтрот фыркнула, тряхнув рогами.

— Нет, — Санс еще секунду смотрел на Папируса, а потом протянул руку и мягко пожал ладонь брата. Часть его хотела чего-то другого — втянуть в объятия, прижать к себе — но он боялся, что сделав это, может уже не отпустить. — Нет. Этого я не намерен делать, — пальцами другой руки он прикоснулся к чему-то в кармане своих шорт. — У меня есть план.

Наконец, он повернулся к Андайн.

— Последи за Папирусом вместо меня, и вылечи, если сможешь. И убедись, что собаки помогут, когда появятся здесь.

Андайн прищурилась.

— Издеваешься? Хочешь, чтобы я сидела здесь, пока твой слабый за…

— Я не планирую сражаться, — холодно ответил он. — Говорю же, у меня есть план, — потом он повернулся к гифтроту. — Можешь отвезти меня к растению?

Хотя казалось, что она воспряла духом, он заметил, что ее тело слегка поникло. Несмотря на это она кивнула.

— Разумеется.

— Ладно, — он снова развернулся к Андайн. — Дай мне полчаса, или пока собаки не придут. Если я не вернусь, оставь Папса с ними и иди по следам гифтрота.

После этих слов Андайн слегка расслабилась.

— Хорошо, — она пересела ближе к Папирусу и осторожно положила свою руку поверх его.

Поколебавшись, Санс снова подошел к брату и осторожно погладил по голове, старательно избегая любых ссадин и ран.

— Я вернусь, бро. Эта штука никогда тебя больше не обидит.

Челюсть Папируса дрогнула.

— Бу… дь… ос… то…

— …Буду, — Санс еще секунду смотрел на брата, а потом обратился к гифтроту. — Выдвигаемся?

Она кивнула и опустилась коленями на снег. Он быстро оседлал ее, держась за рога.

— Отвези меня туда, а остальное оставь на меня.

— Понятно.

И с этим она побежала.

***

Папирус слышал, как они уходят. Он хотел позвать Санса, но голос снова перестал ему подчиняться. Он не имел понятия, что задумал его брат, но это вызывало беспокойство — что Санс сделает с Флауи? Что Флауи сделает с Сансом?.. Что если Флауи сделает с Сансом то же самое, что сделал с ним?!

Что-то ярко зеленое блеснуло рядом с его грудной клеткой и шеей, и он вскрикнул — куда тише, чем раньше.

— Шшш. Держись, — Андайн старалась, чтобы ее голос звучал мягко, но насколько он знал ее, это ненадолго.

Еще больше исцеляющей магии просочилось в его верхние позвонки и ребра, облегчив дыхание. Его грудь тяжело поднялась, и он застонал.

— Почти…

К нему медленно пришло осознание, что ХП потихоньку увеличивается, и вместе с этим пришло ощущение ран на груди и шее. Он не думал, что возможно почувствовать больший стыд, чем он уже чувствовал, но вот он здесь — пытается сдержать всхлипы и стоны боли, которые сейчас, когда к нему вернулся голос, пузырились внутри. Но все старания прошли напрасно, потому что слезы снова начали собираться в глазницах.

— Тебе, эм… должно быть больно, да? — спросила она, пошевелив лицевыми плавниками. — Слушай… не стесняйся. Я… — она прикусила губу, — я плакала, когда Азгор как-то раз навалял мне на тренировке… Немного так.

Несмотря на то, как жалко, насколько ужасно он себя чувствовал, Папирус не смог сдержать тихий смешок, услышав неловкость в голосе Андайн.

— Эй! — крикнула она, и в ее тон вернулась привычная грубость. — Я приказывала тебе смеяться?!

И вся легкость мгновенно пропала, ее заменил ужас, скелет вздрогнул — он снова напортачил, расстроил Андайн, разозлил ее…

— П-прости, Андайн, прости!..

— Ох, черт возьми, я просто пошутила, Папс! — поправилась она, и ее голос снова стал мягче. — Агх, просто… иди сюда.

Не успев даже возразить, сказать, что не может двигаться, скелет ощутил, что Андайн подсела ближе и прислонилась спиной к дереву. Она взяла его под руки — ох, как больно! — и он схватил воздух ртом, когда она перетащила его к себе на колени. Боль прострелила его таз и позвоночник, заставив кричать:

— Нет, нет, нет, нет, нет!

Но к его удивлению, он услышал, как Андайн расстегнула пальто, и моргнул, когда она укрыла его полами, прижимая к своему теплому телу. Практически агония для его нижней половины, но, опять же, сидение на холодной земле было не лучше.