И почему этот запах такой сильный?

Через минуту она подошла достаточно близко, чтобы из-за деревьев можно было увидеть поляну, хотя все еще не понимала, что там происходит. Если она пришла в неподходящее время, то монстр (или монстры) будут слишком заняты, чтобы заметить ее, и она успеет тихо удалиться, так что никто ее не увидит. Определенно.

С этой мыслью она выступила из-за деревьев.

Часовой был опутан гирляндой.

Две пары ее глаз моргнули по очереди, а зрачки сузились. Нет, это не гирлянда, вокруг и внутри него извивались растения. Он выглядел очень странно, и ей понадобилось мгновение, чтобы осознать, что на нем ничего нет, а воздух загустел от очень специфического вида магии, но кроме этого в нем висел такой же густой запах растений… извивающихся, копошащихся растений, которые шевелились так, словно были живыми.

Ее разум попал в ловушку — в том, что она видела, совершенно не было смысла, и на миг она даже подумала, что уснула, и это все сон. Но запах растений и ощущение магии были слишком реальны для сна.

Реальны и очень опасны.

Она снова напрягла мышцы ног, готовясь подпрыгнуть и убежать, бежать подальше и не оглядываться. Если растение — или что бы там ни было — достаточно сильное, чтобы прижать часового к земле, его силы хватит, чтобы поймать и ее тоже.

Но…

Взгляд ее глаз — сначала верхней пары, потом нижней — вернулся к часовому, его покрасневшему лицу, искаженному агонией, к слезам, капающим с подбородка.

Происходящее не было тем, на что он давал согласие.

Глядя на растения, обматывающие его руки и ребра, она переступила ногами и вскинула голову, вспомнив ощущение гирлянды, опутавшей ее собственные рога и переднюю ногу.

Черпая силы из глубины своей души, она сосредоточилась на растении.

В воздухе появились светящиеся снежинки, которые кружились, не обращая внимания на ветер.

***

Папирус не знал, сколько еще сможет вынести.

Он в тысячный раз пересчитал хворост, который видел, пытался посчитать ветви на дереве, посмотрел выше и подумал, сколько кристаллов на потолке, потом снова перевел взгляд ниже…

И моргнул, обнаружив, что на дереве прибавилось ветвей.

Он попытался понять почему — может, потому что снег упал с новых веток? — а потом сдался и просто начал считать их, но когда его взгляд проследил за ветвями, он понял, что они не связаны с деревом.

Они соединялись с головой.

Внезапно он увидел в воздухе снег, которого раньше не было, он светился и странно вихрился.

Флауи тоже это заметил, потому что его лозы перестали двигаться, и он, прищурившись, смотрел вверх.

— Что за…

Без предупреждения снежинки, словно градины, обрушились на землю — нет, на лозы Флауи. Ни одна из них не попала в снег, каждая ударила Флауи, оставив глубокие рытвины на его лозах, как будто снежинки делали это специально, как будто их направили…

…Как будто они были магическими.

Взвыв от внезапной боли, Флауи попытался втянуть лозы под землю, в замешательстве озираясь по сторонам.

— Часовой!

Он тут же узнал этот глубокий голос — гифтрот, которой он помог раньше — но это все не могло быть по-настоящему. Мгновение назад Флауи… мучал его, а потом появилась гифтрот?

Раньше, чем он разобрался в происходящем, гифтрот уже была рядом, цепляла рогами лозы, которые все еще копошились внутри, и вытаскивала их, заставляя скелета безудержно вздрагивать.

— Скорее, хватайся за шею. Нам нужно бежать, пока…

Ее голос оборвался хриплым криком, когда что-то врезалось ей в бок и сбило на землю. Папирус узнал белую вспышку — магические пули, которые раньше Флауи использовал на нем. В воздухе появилось еще больше пуль, и все они были нацелены на гифтрота.

Флауи напал на гифтрота.

Флауи…

Он напал на кого-то. Он ранил кого-то. Флауи ранил и его, но это было другое, а сейчас он напал на кого-то еще. Это неправильно, нельзя позволять ему!..

— ГИФТРОТ! — крикнул он, собирая магию. Большая ее часть скопилась в грудной клетке, все еще скручиваясь и свиваясь, но он вытащил ее из груди и придал форму костей. Упомянутые кости дрожали и тряслись, будто хотели принять другую форму, но он сосредоточился, как мог, и заблокировал костями магические пули.

Краем глазницы он заметил, как Флауи отшатнулся в удивлении, а потом поднял свои лозы. «Нет, нет, нет, нет, ты не посмеешь!..»

С гневным криком, Папирус отправил кости в лозы Флауи, заставив того отдернуть их от гифтрота, которая, шатаясь, поднималась на ноги.

— Уходи! — крикнул он — ей, не Флауи. Она ранена, и Флауи мог снова напасть. — Н-найди помощь!

Она зажмурила от боли одну пару глаз, но перевела взгляд второй пары между ним и Флауи и заковыляла прочь.

— Вернись сюда, ты… — голос Флауи дрожал от гнева.

Собрав все свои силы, Папирус поднял из земли костяной частокол и проткнул лозы, которые собирались схватить ее. Флауи взвизгнул, и собственные кости Папируса содрогнулись вместе с его магическими костями — было трудно поддерживать атаки, когда магия хотела принять совершенно иную форму — а потом магия, наконец, лопнула и осыпалась серо-синими искрами.

Он больше не мог — не мог дальше поддерживать атаки, но все было нормально, теперь все хорошо, гифтрот убежала. И он попытался сосредоточиться на Флауи, попытался встать, попытался сурово смотреть на него сквозь боль и истощение.

— Т-ты ранил ее! — крикнул он. Флауи переключил свое внимание на скелета, который начал подниматься на ноги, стараясь заставить свои измученные, побитые конечности слушаться. — Она пыталась помочь мне, а ты ее ранил! З-зачем ты…

Очередная лоза вынырнула из-под земли, схватила его за шею и притянула обратно. Папирус ахнул, вцепился в лозу, но две новые обвили его запястья и оттащили руки, а другие лозы снова впились в лодыжки и позвоночник…

— Папирус, Папирус, Папирус, — Флауи поднялся над землей, вытягиваясь все выше и выше, и, хотя он улыбался, но выглядел таким злым, что Папирус отвел взгляд. — Мне кажется, что ты упускаешь кое-что очень важное!

Папирус не до конца понимал, что Флауи имеет в виду или что собирается делать теперь, но твердо решил, что не хочет этого знать, и закрыл глаза.

Это был неверный ответ, Флауи сжал его челюсть и дернул голову, заставив смотреть на себя.

— Ты говорил, что не хочешь ранить меня, — сказал Флауи, и его лицо расколола очень странная улыбка. — Но раз уж ты все равно решился на это, думаю, будет вполне справедливо, если я сделаю то же самое, да?

Дыхание Папируса участилось, грудная клетка тяжело вздымалась, пока он глотал воздух, пытаясь понять — и одновременно не желая — о чем говорит Флауи.

Постепенно до него начало доходить, что на шее, запястьях, позвоночнике и лодыжках появилось неприятное покалывание. И это ощущение становилось все сильнее — из просто неприятного перерастая в боль. Что-то кололо его, вонзалось в кости, впивалось в чувствительные суставы и межпозвоночные диски…

Лозы покрыли острые шипы, и Папирус взвыл от боли.

Флауи долго разглядывал его, нависая над скелетом, словно уличный фонарь. Сквозь дымку боли Папирус сумел поймать взгляд цветка, и его захлестнула новая волна ужаса, когда он осознал, что было в потемневших глазах Флауи.

Холодное, ненасытное любопытство.

Сам Флауи не двигался, но двигалось все вокруг него. Из-под земли поднималось все больше лоз, и на каждой были такие же длинные острые шипы. Наконец, Флауи склонил голову.

— Нам стоит вернуться к тому, на чем мы остановились, друг?

Душу Папируса как будто сковал лед.

— САНС! АНДАЙН! ПОМОГИТЕ! — закричал он, когда лозы потянулись к нему. — САААААНС!

***

Санс не знал, сколько еще сможет вынести.

Неважно, как далеко они прошли — каждый сантиметр этого леса выглядел одинаково. Он мог поклясться, что они ходили кругами, проходили одни и те же деревья, сугробы, кусты. Андайн еще не раз звонила Альфис и запрашивала у стражей отчеты о положении дел, но все было по-прежнему. Лес велик, а ветер работает против них, хотя он постепенно сбавлял обороты.