Первое время ему, конечно, было тяжело держать даже ложку или зубную щётку вдобавок ещё и по той причине, что из всех четырёх конечностей Энакин не чувствовал у себя ни одной. Порой даже просыпался в лёгком ужасе, чтобы убедиться, что хоть он и искалечен слегка, но в целом находится в полной комплектации. В принципе, даже из этого можно было извлечь маленькую выгоду.

— Доктор, а почему я не чувствую конечностей? Это нормально? — поинтересовался однажды Энакин во время того, как Оби-Ван, сидя на краю его постели, в очередной раз помогал ему нормально поесть и кормил с ложки.

— Это нормально, ты же постоянно на обезболивающих, но не волнуйся, скоро всё придёт в норму, — успокоил Оби-Ван, а затем хитро улыбнулся. — Думаю, сейчас, когда у тебя понижен болевой порог, самое время сделать пирсинг копчика.

— Что? — Энакин подумал было, что ослышался.

— Ну помнишь, ты просил меня проколоть тебе копчик? — Кеноби явно вселился, глядя на ошалевшее лицо Энакина.

— Да нет, нет, я передумал, спасибо, — Энакин покраснел и замотал головой, продолжив послушно кормиться с ложечки, не поднимая взгляд.

— Ну как скажешь, — Кеноби напоследок ещё раз лукаво улыбнулся и вернул себе серьёзное выражение лица.

***

Неизвестно, связано это было с теми же обезболивающими или ещё чем-то, но сны Энакину сниться начали странные. Часто после них, просыпаясь, он долго сидел в задумчивости и пялился в идеально белую стену палаты, а перед глазами продолжали мелькать картины давно забытого прошлого. Ещё недавно он не мог вспомнить о родителях ничего, кроме имён и дат на мраморном надгробии. Но теперь вспоминал так, словно это всё было вчера: папины глаза с шальными искорками, когда он показывал малышу Эни очередной фокус, и мамин голос, поющий на ночь колыбельные. Это всё казалось Энакину таким родным, но в то же время таким удивительным.

Но в очередное утро после сна доктор Кеноби, зашедший проведать Энакина, обнаружил его в слезах.

— Энакин, что случилось, что-то болит?! — Оби-Ван выглядел не на шутку взволнованным, подбежав к постели Энакина.

— Ничего, доктор, мне приснился очень плохой сон, — грустно улыбнулся Энакин, взяв руку Оби-Вана, которую он протянул ему, садясь на край кровати, в свои.

— Расскажешь?..

Энакин открыл было рот, но тут в палату заглянули, вежливо напомнив доктору Кеноби о начале сложной операции.

— Пусть оперирует доктор Тачи, — Оби-Ван даже не взглянул на медсестру, чьи брови от изумления подпрыгнули и спрятались за медицинской шапочкой.

Доктор Сири Тачи вот уже несколько лет безуспешно, но с упрямством, которому можно было только поаплодировать, боролась с доктором Кеноби за звание лучшего хирурга клиники и вожделенное кресло заведующего, которое тот так просто отдавать, разумеется, не собирался. И вот теперь чуть ли не собственными руками усадил в него соперницу, отдав ей важнейшую плановую операцию, к которой они готовились полгода. В сложившихся обстоятельствах Оби-Ван и думать о ней забыл. Все равно на работе он вряд ли сможет сконцентрироваться, перед глазами будет стоять лишь напуганный, дрожащий и плачущий Энакин, который глубоко вздохнул и принялся за повествование.

Это случилось девятнадцать лет назад.

Энакин Скайуокер-старший был очень горд собой. Не каждый в свои тридцать два года способен достичь таких высот в области кардиохирургии, в которой он стал одним из самых выдающихся врачей не только города, но и штата, а еще Энакину невероятно повезло в личной жизни. В двадцать пять он женился на до безумия любимой девушке, красавице Шми Палпатин, в двадцать семь стал счастливым отцом очаровательного малыша Эни — они с супругой сразу договорились, что сына назовут только Энакином, а дочку — исключительно Шми. И всего лишь тридцать было Скайуокеру, когда он стал заведующим отделения в клинике, где работал. Прошло каких-то два года, и вот он уже вёз семью посмотреть на то, как строится его собственная клиника.

Пятилетний сын сидел сзади в своём детском кресле. Малыш радовался мокрому снегу за окном: раз снег, значит, скоро Рождество, на которое папа пообещал подарить ему его первый детский байк. Энакин мечтал стать мотогонщиком, но куда больше — доктором, как папа. Отыскав на сидении пакетик сосательных конфеток, Энакин открыл его и, разворачивая фантики, принялся отправлять одну за другой себе в рот. Мальчику показалась забавной идея набить конфетами щёчки, как у хомячка. Папе, который поглядывал в зеркало заднего вида, судя по всему — тоже. Подмигнув Энакину, он продолжил сосредоточенно следить за дорогой. Зато вот мама, повернувшись, ахнула, увидев, что всё заднее сидение усыпано пустыми фантиками, а Энакин довольно и хитро улыбается.

— Эни, так нельзя, у тебя ведь зубки будут болеть, — мама забрала у сына пакет с оставшимися конфетами, пригрозив пальцем.

— Я пить хочу, — пожаловался Энакин-младший, глядя на то, как мама со вздохом начинает искать что-то в своей сумке и протягивает ему бутылочку с водой. Сделав пару глотков и избавившись от липкой сладости во рту, малыш с любопытством поинтересовался: — А куда мы едем?

— В нашу будущую клинику, — довольно пояснил Энакин-старший. — Посмотришь, где папа теперь людей лечить будет. А когда ты вырастешь, она станет твоей, если захочешь.

— Здорово! — улыбнулся мальчик, похлопав в ладошки. — А давайте в цвета играть?

— В цвета? Как это?

— Ну, кто-то называет цвет, а кто первый найдёт что-нибудь этого цвета, тот и выиграл, — пояснил Энакин правила придуманной им же на ходу игры. — Давай ты первый.

— Пусть будет… Красный.

Мальчик надул щечки и нахмурил бровки. Когда он напряжённо о чём-то думал, он всегда делал это забавное личико. Прилипнув к окошку, он внимательно созерцал сменяющийся вид, когда его вдруг осенило.

— Красный грузовичок! — Энакин ткнул пальчиком в сторону лобового стекла.

Энакин-старший имел одну слабость — любил лихачество за рулём. И на сей раз судьба сыграла с ним злую шутку, когда он решил объехать медленно едущую перед ними фуру по встречной полосе, но не заметил той, что выскочила из-за поворота и теперь шла прямо на них. Сворачивать было некуда, и Скайуокер со всей дури ударил по тормозам, которые отчего-то именно в этот момент решили не сработать. Совсем близко ослепительным светом вспыхнули фары, и сигнал гудка сменился на отвратительный скрежет металла.

— …Я был единственным, кто выжил, — закончил свой рассказ Энакин, уже всхлипывая на плече обнимающего его доктора Кеноби.

— Энакин, мой мальчик! — зашедший как всегда не вовремя дядя Шив всплеснул руками, застав племянника плачущим, и чуть ли не подлетел к кровати.

Отлипнув от доктора Кеноби, Энакин уткнулся лицом в грудь дяди и продолжил всхлипывать.

— Дядя Шив!

— Ну-ну, Эни, расскажи мне, в чём дело?.. — Палпатин кинул недовольный взгляд поверх макушки племянника на Оби-Вана, от которого тот ощутил себя не в своей тарелке.

Доктор Кеноби, осторожно поднявшись, будто боясь издать в этот момент хоть один звук, крадущимся шагом поспешил к двери. Однако не успел даже открыть её, отдёрнув ладонь от ручки, поскольку дверь распахнулась раньше. И на сей раз это оказались не ищущие его по всему отделению медсестры и даже не скайуокерские первокурсники, что все как один имели привычку всякий раз врываться так, что дверь почти слетала с петель, а лично шериф города.

— Шив Палпатин? — в руках шерифа блеснули наручники. — Немедленно отойдите от мистера Скайуокера и вытяните руки перед собой. Вы арестованы!

========== Очень большие перемены ==========

На суде Энакин не был. Во-первых, к тому моменту его ещё не выписали из больницы, а во-вторых, не хотелось лишний раз смотреть в глаза дяде Шиву. Но всё же не сдержался и включил видеозапись из зала суда — единственное, на что его хватило.

На миллионера, баллотировавшегося в губернаторы штата, журналисты независимых газет нарыли множество различного компромата. Достаточного для того, чтобы полиция тоже заинтересовалась многими его делами. Были среди них и взятки, и уклонение от налогов, и спонсирование множества весьма сомнительных дел, и даже хранение весьма пикантных фото племянника, в том числе и несовершеннолетнего, сделанных скрытыми камерами. Но вместе с тем всплыло и одно дело девятнадцатилетней давности, которое в ту пору удачно замяли.