— Я так счастлив, — прошептал Баки куда-то в шею Стива, и тот чувствовал это, его счастье, которое переполняло, делало мир ярче, и даже ночь уже не казалась такой темной.
— Я тоже, — ответил он. — Но где ты нашел землянику? Уже же выпал снег.
— Могут у меня быть свои тайны? — засмеялся Баки, но потом все же ответил. — Я помог одной фее лета перебраться через озеро, за это она разбудила поляну с земляникой.
— Значит, не все феи злые и коварные? — оживился Стив, которому было очень интересно хоть что-то узнать о феях до того, как он к ним пойдем.
— Все, просто они тоже умеют быть благодарными. Тем более, что я уже одарен, да и взять с меня больше нечего, — пожал плечами Баки, переворачиваясь на спину и затягивая Стива на себя. — Феи не стремятся одарить. Они стремятся получить что-то для себя, а поделиться толикой силы им не сложно.
— И как ты помог ей перебраться через озеро? — Стив погладил Баки по груди, наслаждаясь ощущениями гладкой кожи под ладонью.
— Я его заморозил, — просто ответил Баки. — Не сильно, оно еще растает, но для феи хватило.
А потом Баки принес свечу и шлем с земляникой, и принялся кормить ею Стива так же руками по ягодке или две. Стив ел и смеялся, и целовал Баки, а все, что осталось, Баки просто заморозил прямо в шлеме, сказав, что он ему пока не нужен, так пусть побудет просто ведром.
— Но ты же не брал с собой шлема. Ты и плаща не брал, только топор и волокуши, — удивился Стив, когда они снова устроились в кровати без ягод, и Баки снова прижимался к нему под теплым одеялом, зачем-то выстудив комнату. Стив был не против, если Баки так нравится, ведь ему тоже не было холодно, его согревала вера, которая, он знал, скоро позовет его в дорогу, но сейчас можно было быть рядом, еще можно, потому что нельзя было оставить нареченного, когда ему плохо, и он в полном раздрае. Но сейчас уже можно, только совершенно не хотелось. А еще Стив решил, что завтра на рассвете пойдет искать фей, раз не все они столь коварны.
— Это Александр расщедрился, зачаровал мои доспехи и меч, чтобы я мог их призывать куда угодно, — в руках Баки материализовалась латная перчатка, как подтверждение его слов. По ней пробежали морозные искры. — Я уверен, что никогда не хотел быть паладином, да, думаю, у меня и не получилось бы. Но сейчас я воин лучше, чем восемь лет назад, и я хочу путешествовать с тобой. И пусть я буду драться не во имя веры, но за тебя, потому что один ты точно во что-нибудь вляпаешься. Вон, в меня вляпался.
— Но это я тебя оглушил, — напомнил Стив, хотя и понимал, что в искусстве боя он уступал Баки. Тогда ему просто повезло. Очень повезло.
— Потому что я почему-то не хотел тебя убивать, — признался ему Баки. — У меня была масса возможностей нанести последний удар, но я не мог. Бесился от этого, вот и пропустил пару твоих ударов.
— Потому что ты мой нареченный, а я — твой, — просто объяснил Стив, широко зевнув. — Мы бы не смогли друг друга убить.
— Спи, мой хороший, — Баки поцеловал его, погладил по плечу и спине. — Спи.
И Стив уснул, чтобы проснуться еще до зари. Баки никогда не любил рано вставать, и эта привычка осталась с ним сейчас, что было на руку Стиву. Он выбрался из крепких объятий так, что Баки даже не шелохнулся, ополоснулся в кухне ледяной водой, выстуженной Баки, как и все остальное, растопил печь, позавтракал, чем осталось с вечера и понял, что не может оставить Баки даже записки, потому что пергамента у них не было, а портить дубовую столешницу не хотелось. Решив, что до вечера он обязательно вернется, Стив собрался и отправился искать ведьмины круги, о которых знал только то, что это грибы, собравшиеся в круг.
Он понимал, что найти их в самом конце осени, когда уже выпал снег, будет тяжело, но надеялся, что двери в мир фей открыты круглый год, надо просто их найти. И он искал, медленно бредя по лесу, в котором снега выпало уже по щиколотку, искал хоть что-то похожее на круг, засыпанный снегом, но ничего не находил. Какая-то странная смесь радости и отчаяния захлестнула его, когда он уже думал повернуть домой, но внезапно увидел что-то красное, торчащее из-под снега. Он подошел, аккуратно смахивая снег руками, и увидел мухоморы, красные, яркие, с мясистыми белыми точками на остроконечных шляпках, и бледные, еле держащиеся на своих тонких ножках с юбочками, поганки, что собрались в большой круг. Что делать дальше Стив не представлял, поэтому просто ступил в этот круг, надеясь, что попадет к феям. Произошло ли что-то, он не знал, но простояв в круге минут пять, он вышел из него и в разочаровании от того, что ничего не вышло, уже собрался домой, когда на него налетела метель, да такая, какой не бывает в это время года. Но он продолжал идти, потому что понимал, что Баки ждет его, как когда-то он ждал его. И он обязан вернуться домой, бог Жизни ему поможет, Стив верил в это. Он шел и шел, но метель все не успокаивалась. А потом в метели послышались шепотки, голоса, смех, даже плач, его закружило, завьюжило на месте, так, что не сдвинуться.
— Человек… Человек… Человек… Человек… — на разные голоса за гомонила вьюга. — Что тут делает человек?
Стиву казалось, что он видит в мечущемся вокруг него снегу лица, тельца, крылышки.
— Давайте не отпускать его… Не отпускать… Завьюжить… Закружить… — бормотали, верещали, говорили и гомонили голоса, от чего у Стива начинала болеть голова.
— Нет, — послышался отчетливый голос.
— Нет?.. Нет?.. Нет?.. — разочарованно вопрошали гомонящие маленькие феи, которые стали почти видимыми, мелькали слюдяными крылышками, виднелись их маленькие тела в ледяных нарядах.
— Он пришел просить, — пояснил невидимый голос кого-то властного, старшего в этой толпе.
— Просить? Так проси! Проси! Проси! — загомонили вновь феи. — Проси Старшего, человек!
— Я пришел за памятью своего нареченного, — четко произнес Стив, хотя думал, что в вое ветра и мельтешении снега и маленьких крылатых созданий, его не услышат.
— Памятью? Памятью. Памятью? Памятью, — спрашивали и отвечали друг другу феи. — Нареченного! Нареченного! Нареченного! Нареченного!
От гомона и воя ветра Стив думал, что оглохнет, но внезапно наступила тишина, хотя метель никуда не делась, но она словно обтекала Стива, просто не давая ему двинуться с места, оставив на пятачке посреди леса.
— И что ты готов отдать за память нареченного? — вновь властно произнес голос.
— Все, что угодно, — бездумно ответил Стив, потому что не представлял, что может быть нужно феям. Но он действительно готов был на все, лишь бы память Баки вернулась к нему.
— Что угодно! Что угодно! Что угодно! Что угодно! — снова взорвались визгами маленькие феи, кружившие вокруг него вместе с метелью, теперь проявляясь все явственнее. — Он готов! Готов! Готов! Готов!
— И что же угодно мне, — голос явно издевательски размышлял. — паладин Жизни?
— Паладин? Паладин. Паладин? Паладин, — гомонили вокруг, все усиливая чувство опасности головную боль. — Жизни! Жизни! Жизни! Жизни!
Стиву казалось, что мелкие твари, по крайней мере те, что стояли на снегу, прыгали с каждым словом и хлопали в ладоши.
— Ты не спросишь, кто мой нареченный? — проявил чудеса сообразительности Стив, не представляя, как феи помнят каждого, кого завьюжили и закружили в своих лесах.
— Я знаю, кто твой нареченный, — ответил голос гневно, словно его обвинили в чем-то позорном.
— Он знает! Знает! Знает! Знает! — тут же поддержали мелкие феи.
— Молчать! — рявкнул голос и вокруг наступила тишина. — Значит, все, что угодно. Мне угодна твоя вера, паладин!
— Его вера! Вера! Вера! Вера! — взорвались восторгом феи, а Стив обомлел.
Он не представлял, что веру вообще можно забрать, уверенный, что это что-то присущее только ему, нечто эфемерное, что нельзя никак потрогать, но то, что есть у него, что у него на двоих с богом, ведь он верит и бог отвечает ему. И отдать веру, значит перечеркнуть всю свою жизнь, перестать быть тем, кто он есть. И Стив понял, что он готов умереть ради Баки, забыть себя, но не перестать быть собой, не предать, потому что отдать свою веру, значит предать ее, предать своего бога, а на это он был не готов пойти.
