Джеймс не спал. Он весь день провёл в странно иррациональном желании во что бы то ни стало дождаться Брока домой, боялся, что с ним что-нибудь случится.

На улицу опустилась темнота, а Брока все не было. Джеймс не знал, куда идти, где искать, опасался, что ему снова придется куда-то идти, сам не зная, куда, снова искать, когда, казалось, уже нашел. Только что нашел? Почему Брок принес покой? Кто он такой, что принес ему покой? Сейчас до одури хотелось помнить хоть что-то. Но в голове витала блаженная пустота.

Приход Брока Джеймс услышал очень четко и замер весь, лёжа на кровати лицом к двери. Он втянул носом воздух и почувствовал кислый запах выпивки и сладкий, противный — женщины.

Это всколыхнуло какую-то странную муть в душе, подняло со дна волну негодования, и Джеймс распахнул глаза, с какой-то злой обидой, осуждением глянув на Брока.

В темноте, в слабом лунном свете, глаза Джеймса блеснули ярким расплавленным серебром, с тёмной прорезью тонкого вертикального зрачка посередине, заставив Брока отступить к двери, зажмуриться, снова чувствуя огонь, пожирающий кожу на плечах и спине, плавящий ее вместе с костями, вгрызающийся ужасом в душу, о мертвых телах родных, сожжённой деревне и внимательном взгляде драконьих глаз, выжидательно следящих с холма, когда они все уже наконец сдохнут. Страх. Какой-то животный, отчаянный страх снова поднял голову, напоминая о давно забытом, окатил ледяным потом, сбивая жар, возвращая самообладание. Стиснув зубы, Брок снова поднял взгляд на своего гостя. В темноте было видно плохо, но никакого серебра в глазах Джеймса не было, лишь тревога и непонятная обида.

— Не спится? — прочистив горло, спросил Брок, стягивая рубаху и оставаясь в одних штанах.

— Я ждал тебя, — спокойно-холодно ответил Джеймс.

Он старался вести себя как гость, но все больше считал, что у него есть право на этого человека. Право считать его своим. Откуда у него такая уверенность, он даже не представлял. Он понимал, что нельзя показывать свои истинные чувства и желания, но они прорывались в интонациях.

— Не стоило, — отмахнулся Брок, хотя в душе даже немного потеплело, словно ему было действительно важно возвращаться.

Брок не стал зажигать свечи, чтобы не пришлось многое объяснять и, не дай Богиня, увидеть в глазах Джеймса брезгливое отвращение. Он вообще старался ни перед кем не раздеваться или хотя бы не поворачиваться спиной, прекрасно зная, как выглядит его испещрённая шрамами кожа.

— Ты прости, койка у меня одна и спать придётся вместе.

Чувствовать, что Брок был с женщиной, было неприятно. Даже больше, чем неприятно, это вызывало клокочущую ярость, словно человек, приютивший его, помогший ему тогда, когда мог просто выкинуть за пределы своей территории, был его целиком и полностью. Брок обязан был его знать. Не мог не знать, раз оставил у себя, раз положил в свою постель, раз Джеймс так его воспринимал. Других людей он просто сторонился, даже боялся иногда, а этого хотел себе. Хотел показать ему, что Брок его.

— От тебя пахнет женщиной, — снова холодно сказал он, словно это должно было показать всю степень его неудовольствия.

— Малыша это удивляет? — хмыкнул Брок, оставшись в одних нижних штанах. — Не переживай, папа совсем немного поиграл с тётей и уже дома.

И вышел, решив всё-таки для чего-то смыть чужой запах, хотя раньше его это нисколько бы не побеспокоило, хоть Брок и сам не сильно любил все эти притирания, призванные привязать к себе мужика колдовским ароматом.

Слова, казалось, должны были ранить, но отчего-то стало тепло. А особенно хорошо стало от осознания, что Брок пошел отмыть с себя ту женщину. Джеймс устроился у стены, привалившись к ней спиной, и стал ждать. Он пытался уснуть, но ничего не получалось.

Чуть ли не с головой нырнув в бочку для дождевой воды, Брок соскребал с себя сегодняшний день. И правда становилось легче, отпускало незнакомое раньше тяжкое чувство вины, неправильности. В последний раз окатившись с головы до ног из ведра, он раскинул руки и запрокинул голову назад, вот-вот готовый взлететь, почувствовать упругий удар ветра в грудь, совсем как в детстве, после сказок, рассказанных матушкой. И снова стало легко, правильно, свободно.

Встряхнувшись, Брок натянул нижние штаны и вернулся в дом, глянул на умостившегося у самой стены Джеймса и лёг рядом, стараясь не касаться его, но всё равно чувствуя кожей жар чужого тела, слишком знакомый жар, желанный.

— Добрых сновидений.

Джеймс промолчал, закрывая глаза. Теперь можно было спокойно уснуть, внутри было почти полное удовлетворение. Наконец-то он проведет ночь в кровати и под крышей, а не на голой земле. Было тепло и сухо, спокойно.

Первое, что почувствовал Брок, вынырнув из какого-то особенно светлого сна, хотя в последнее время ему снилась серая непонятная муть, это навалившуюся сверху приятную тяжесть, жар чужой кожи под ладонями и полное умиротворение, словно все детальки его не самой простой жизни вдруг перевернулись нужной стороной и встали на место, складываясь в полную картину.

На Броке кто-то лежал, обняв его руками, ногами, казалось всем собой, укрыв шёлковым водопадом тяжёлых волос. И Броку было хорошо, как никогда и ни с кем не было.

— Что-то я вообще ничего не понимаю, — наконец совладав с голосом, пробормотал Брок, стараясь отцепить от себя тонкие, но на удивление сильные пальцы. Хотя, если уж быть до конца с собой честным, хотелось как раз обратного.

С тех самых пор, как он себя помнил, Джеймсу не представлялось возможности так сладко поспать. Ему снилось что-то хорошее, счастливое и голубое-голубое небо. Кто-то рядом чувствовался совершенно правильно, такой теплый, такой важный, такой родной. Такой его. Просыпаться и выплывать из этого прекрасного марева совершенно не хотелось. Даже голос, разбивший сонную тишину, не помешал.

Кое-как спихнув с себя Джеймса, Брок не очень удачно потянулся и с грохотом повалился на пол, чувствительно приложившись локтём, выматерился, поднимаясь. Всё тело протестовало, тянулось обратно к такому правильному необходимому теплу, но Брок был сильнее собственных желаний.

Поднявшись, он хрустнул шеей, подхватил свою одежду. Стоило умыться, выполоскать из головы совершенно неуместные желания, странные мысли, мечты о человеке, которого он вчера впервые увидел, но уже, казалось, знал всем своим существом.

Джеймс плыл в голубом мареве ровно до тех пор, пока тот его, кого он держал в лапах, в больших когтистых лапах, такого маленького, но сильного, не исчез, а потом раздался грохот.

Резко распахнув глаза, Джеймс — а Джеймс ли? — инстинктивно свесился с кровати, пытаясь поймать, удержать, не дать упасть, не потерять. Но ухватил только воздух. Слишком поздно проснулся.

Остановившись на крыльце, Брок окинул взглядом свой двор, потянулся, расправил плечи и скосил взгляд на гордо оттягивающий тонкие нижние штаны каменно-твёрдый член.

— Предатель, — буркнул Брок, сжав его у основания через ткань. — Тебе, что, вчера мало было? Не натрахался? Мне на такие приключения слишком часто здоровья никакого не хватит.

Но телу было всё равно, оно помнило приятную тяжесть Джеймса, шёлковую гладкость кожи, жар, в котором хотелось плавиться, принадлежать. И при этом сознание и не думало протестовать.

Ополоснувшись и вылив на себя несколько вёдер холодной колодезной воды, Брок облокотился на колодец, глянул в его тёмную глубину и решил сам для себя не дёргаться, в кои-то веки плыть по течению. Скоро Джеймс оправится от болезни и исчезнет из его жизни, вернув ей привычное спокойствие.

Утро не принесло ответов на те вопросы, что роились в голове Джеймса, но оно было гораздо лучше, чем все прошлые за два последние года, которые он себя знал. А может, и больше двух…

Хотелось пить и ледяной воды, родниковой, но где тут найдешь родник? Приходилось рассчитывать только на колодец. Вчера он успел осмотреться — дом стоял на отшибе, Брок куда-то ушел, и Джеймс решил выйти к колодцу как есть. Он чувствовал, что не любит одежду, но почему, представлений у него не было.