— Дай мне воды, — попросил он и добавил, — пожалуйста.

Машинально забрав пустую плошку, Брок только на кухне осознал, что он готов заботиться о своём безымянном госте просто ради того, чтобы тот поправился, и больше-то ему ничего от него не нужно, да и вообще всё равно, кто он такой, куда и откуда идёт.

Наполнив глиняный кувшин прохладной колодезной водой и подхватив кружку, Брок вернулся в спальню, поставил кувшин на табурет и тут же вышел. Сидящий на его постели едва-едва прикрытый тонкой простынёй, красивый — Брок недоуменно завис даже — мужик будил в нём странное желание прикасаться к бледной коже, провести ладонью по живой руке от запястья до ключиц и ещё много чего неожиданного даже для самого себя.

— Отдыхай пока, — крикнул он и вымелся на улицу.

Он очень удивился поведению Брока, даже подумал, что он чем-то его обидел, а вот обижать его не хотелось. Совсем. Наливать в чашку не стал, напился прямо из кувшина, утерев рот предплечьем, и лег обратно.

Хотелось вымыться. Все эти два года ему хотелось помыться не в ручье, а горячей воде. Надо было попросить у Брока горячей воды, да и одежду, хоть какую-нибудь.

— Брок! — позвал он, поднявшись с кровати и выходя вслед за ним, даже не подумав, что его нагота может смутить.

Обернувшись на крик, Брок выматерился сквозь зубы и жадно облизал взглядом поджарую фигуру своего гостя, радуясь, что никто чужой не может увидеть.

— Слушай, ты чего из дома выперся, а? — нахмурился Брок, уперев руки в бока.

— Я… — он несколько смутился своего поведения, ведь действительно не счел нужным даже прикрыться, словно так было всегда, словно это было нормально. — Я помыться хочу. Можно?

Брок подавился воздухом на полуслове, открыл и закрыл рот, потёр виски.

— Слушай, давай тебе имя вот прямо сейчас придумаем, раз ты его не помнишь или называть не хочешь, и я баню пойду топить.

— Хорошо, — согласился он и хмыкнул. — Придумывай.

Это было странное ощущение доверия к совершенно незнакомому человеку, он не испытывал такого никогда, но это казалось таким правильным — довериться именно этому человеку. Пусть Брок назовет имя, и он будет на него отзываться.

— Джон, Джек, Джеймс, — начал перечислять Брок, смотря ровно в глаза своего гостя, хотя взгляд то и дело съезжал ниже на шею, острые разлёты ключиц, розовые горошины сосков… грызанув губу почти до крови, Брок отвернулся. — Будешь Джеймсом, раз тебе всё равно и, ради Богини, вернись в дом.

Броку было неправильно, и в то же время внутри ничего до странного не протестовало против однозначной реакции тела на незнакомого голого, блядь, мужика. Член стоял почти до боли. Таская воду в баню, Брок сам себе пообещал сегодня же сходить в трактир и потрахаться.

Джеймс… Имя не лучше и не хуже других. Джеймс… Хорошо, теперь его зовут Джеймс. Когда он вспомнит свое настоящее имя, он обязательно его скажет Броку, а пока пусть будет так.

Джеймс вернулся в дом и забрался под простыню, которой был укрыт, и свернулся клубочком, смежив веки. Спать не хотелось, хотелось подумать наконец-то светлой головой, да думать было особо не о чем. Брок оказался добрым, и с ним было спокойно, не хотелось бежать, как было во все другие разы, когда он сталкивался с людьми, не хотелось искать кого-то или чего-то. Словно он пришел туда, куда так долго шел. Словно тут все должно было стать правильно.

Выбравшись из пышущей жаром бани, Брок стянул насквозь мокрую рубаху, вытер лицо и привалился к косяку. Он никогда не был склонен к излишнему добросердечию. Конечно, редко проходил мимо, если мог помочь, но чтобы вот так вот привести в дом, уложить в свою постель, и не для того, чтобы трахнуть… Брок снова сбился с мысли.

Нет, этот Джеймс совершенно неправильно влиял на него.

— Эй, бедолага, ты самостоятельно вымыться в бане сумеешь? — крикнул Брок, здраво опасаясь входить в дом.

— Да, — отозвался Джеймс.

Голова уже не болела совсем, а вот жар чувствовался, сейчас он ощущал это очень хорошо, но ни слабости, ни головокружения, которые преследовали его, не было. Джеймс поднялся, но на этот раз решил завернуться в простыню, потому что Брок странно на него реагировал. Где-то внутри теплилось чувство, что реагировал он неправильно, что должно быть не так, но с ним Джеймс не чувствовал стеснения, если он вообще когда-то его чувствовал.

— Только покажи мне все, — попросил он, выходя к Броку.

Быстро объяснив Джеймсу, что и где, Брок выскочил в холодную, сам не понимая, что с ним происходит. От души приложившись затылком о дверной косяк, он зло выругался, совершенно теряясь в ощущениях. Что в Джеймсе было такого, что выбивало Брока из колеи? Он не знал ответа на этот вопрос, но совершенно точно хотел разобраться. Только как?

Здраво рассудив, что с гостем ничего не случится, он наскоро обмылся в бочке с дождевой водой, пригладил стоящие торчком волосы, приоделся и направился в трактир, зная, что Марианка никогда не откажет ему в близости.

Кинув простынь на лавку, Джеймс принялся расплетать длинную, замотанную узлом на голове косу. Волосы были грязными, хорошо ещё с них не валились комья грязи и солома.

Брок оставил ему кусок мыла, мочалку, рубаху, штаны, войлочные тапки, костяной гребень и отрез мягкой ткани для вытирания. Осмотрев предметы, Джеймс обрадовался этому скудному набору, словно ему предстояло мыться в королевских купальнях. Плескался и мылся он долго. Сначала сидел в бадье, отмокая, нежась, расслабляясь, потом долго мылился, особенно тяжело было намылить волосы, а потом смывал, с удовольствием поливаясь холодной водой. Он чувствовал, что это привычные действия, только мыло непривычное, резко пахло, навевая странные ощущения, что так с ним бывало, но крайне редко, обычно он мылся чем-то душистым.

Из этого и ещё руки Джеймс сделал вывод, что он или был богат, или до сих пор богат. Значит, он, наверное, дворянин. Вывод показался нелепым, и Джеймс откинул его.

Расчесав свои волосы, Джеймс оставил их струиться по плечам, и пошел в дом. Забирать из бани было нечего, кроме простыни, которую он подхватил с собой.

В доме, оказавшемся небольшим, но уютным, было чисто и светло. Он прошёлся, разглядывая простую дровяную печь. И пришло понимание, что он не имеет понятия, как ее топить. Да и изгородь починить он тоже не сможет. А что же он тогда может? Джеймс не знал.

На кухне его привлекли знакомые запахи трав, и он принялся лазить в сухих пучках, которые заинтересовали его гораздо больше, чем оставленная явно ему еда. Джеймс нюхал каждую, рассматривал и произносил названия, совершенно уверенный, что прав. Он знал что и с чем смешать, чтобы сделать тонизирующее зелье, снимающее жар или останавливающее понос. Но у Брока было травок всего ничего, поэтому и отваров можно было сделать немного.

Прекратив лазить по травам и приправам, Джеймс пригубил из крынки, поел холодного мяса и, не зная, куда себя деть, вернулся в кровать, устроившись в ней. Когда собирался вернуться Брок, было неизвестно. А от его отсутствия было очень неуютно, словно чего-то не хватало.

Брок выбрался из трактира, когда уже совсем стемнело, выдохнул, расправил затёкшие плечи. Чёртова баба его заездила, выжала все соки. Хотелось сесть на крыльцо трактира, привалиться спиной к косяку и уснуть до самого утра. Но всё равно страшно тянуло домой, заставляя подниматься, прижимая к груди презентованный Марианкой пирог с земляникой и ползти, ведомым неясным чувством тревоги, словно он делал что-то совершенно неправильное, нарушал данные обещания, причинял боль. Но какую и кому? Не Джеймсу же? Его-то он точно видел впервые.

Добравшись до своего дома, Брок остановился у калитки, глянул на тёмные окна единственной комнаты, глянул на пирог в руках, скривился, ощущая себя мужем, вернувшимся к жене домой с блядок и думающим, что удастся благоверную задобрить чем-то сладким.

— Пиздец какой-то, — буркнул он, входя во двор.

В доме было тихо. Свечи не горели, из спальни не доносилось ни шороха. Напившись воды из ведра, Брок поставил пирог на стол и тихо вошёл в спальню, стараясь не разбудить Джеймса. Только сейчас до него дошло, что кровать-то у него хоть и широкая, но одна.