— Рара, ты писатель! — воскликнула Мика. — Больше всего денег зарабатываешь на книгах — значит, писатель.

— И тата так говорит, — подтвердил Лекс.

— Мика, дорогая, раз твой маршрут, выбирай место для привала, — скомандовал Барнс, глянув на небо, на котором солнце уже стояло в зените, жарко припекая даже сквозь кроны деревьев.

Барнс еще до выхода видел оба детских маршрута и проходили они мимо основных троп, а если и шли по ним, то только в местах особо примечательных, или где нельзя было пройти иначе.

— Через километр будет стоянка, — сказала Мика. — С организованным кострищем.

— А вечером у тебя стоянка с кострищем? — спросил Барнс, он не очень хотел тратить время на дрова и разведение костра, когда на горелке было быстрее. Костер, конечно, романтичнее, но лучше вечером.

— Да. Только давайте сейчас не разводить костер? — предложила Мика. — Слишком жарко. Зато там рядом есть родник, где можно набрать воды.

— Ты ведешь, — улыбнулся Барнс, — так что как скажешь.

========== 32 ==========

На четырнадцатилетие дети получили свои снайперские курсы, хотя уже два года как стреляли из боевого оружия. Оба радовались их отличному окончанию и предвкушали ежегодную поездку на Гавайи. Они давно освоились в новых школах, и все вроде бы шло хорошо и замечательно, но оказалось не таким радужным, как считал Барнс.

Себастьян сидел в кабинете и давал очередное он-лайн интервью, а Барнс бездельничал, играя со Стивом. Несмотря на то, что кошак был уже стар, поиграть с косой Барнса он был не дурак, и тот щекотал ее кончиком морду Стива, а кот радостно отбивался лапами.

В квартире было тихо, дети сидели по своим комнатам, чем-то там занимаясь, Барнс особо не вслушивался, скорее всего делали уроки. Странные звуки, похожие на всхлипы или смех, доносившиеся из комнаты Мики, не сразу насторожили Барнса, но минут через пять он понял, что его дочь все-таки плачет.

— Стивка, погоди, — Барнс отобрал у кота игрушку, оставив его лежать на диване, уйдя в комнату Мики.

— Дорогая, — постучал Барнс, у них было не принято входить без стука, — Мика, можно к тебе?

— Да, — всхлипнула Мика из-за двери, и Барнс вошел.

Мика лежала на кровати, уткнувшись лицом в подушку, и плакала. Барнс присел рядом, погладив ее по спине.

— Что случилось, дорогая? — спросил он, совершенно не представляя, из-за чего его девочка могла плакать, ведь пока что объективно ничего не случилось.

— Я никому не нравлюсь, — пробурчала Мика в подушку, и только идеальный слух Барнса позволили ему разобрать, что же она все-таки сказала.

Подобное заявление несколько его озадачило, и он сначала даже не нашелся, что сказать, потому что врать детям он не привык, рассказывая небылицы о том, что все образуется и будет лучше, да и Мика была здравомыслящим подростком, поэтому откуда в ее голове завелись подобные мысли, он не представлял.

— Почему, детка? — спросил он.

И только сейчас, несмотря на то, что и до этого заводились разговоры о мальчиках и девочках, которые нравятся и не нравятся его детям, Барнс понял, что все, начался тот этап жизни, который так или иначе завязывался на чувствах детей друг к другу.

— Меня никто не позвал на Рождественский бал, — снова всхлипнула Мика.

Что ответить, Барнс не знал и видел только одну причину подобного: все парни зассали пригласить его дочь. Барнс как мог объективно оценивал своих детей. Да, Мика была импульсивна, упряма, говорила то, что думает, не приукрашивая правду, даже самонадеянна, но при этом была умна, красива, знала себе цену, при этом не задирала нос, активная и пробивная. Но она совершенно не велась на манипуляции, иногда не понимая намеков, поэтому могла просто не заметить, что кто-то проявляет к ней интерес.

Барнс никогда не страдал страхом перед девочками, поэтому тут ему было сложно что-то понять, но он хорошо помнил, как всегда пасовал перед какой-нибудь девочкой Стив, даже если та была серой мышкой.

— Малыш, ты не не нравишься, — уверенно сказал Барнс, продолжая поглаживать Мику, — они просто боятся твоего отказа.

— Но они даже не пытались, — продолжала всхлипывать Мика. — Мальчики не могут бояться, вы же с татой не боитесь. Значит, я не нравлюсь!

Логика, конечно, была железной, но совершенно неприменимой в данном случае, но объяснять что-то плачущему и уверенно стоящему на своем ребенку было просто бесполезно.

— Мика, давай ты успокоишься, умоешься, — предложил Барнс, — мы пойдем пить какао, и я постараюсь тебя переубедить?

— Хорошо, — снова всхлипнула Мика. — Я сейчас приду.

— Я тебя жду на кухне, — сказал Барнс и ушел.

Он прошел мимо кабинета, увидел, что дверь в него приоткрыта, и вместо кухни пошел искать Себастьяна, уверенный, что Мика придет не так скоро, как приготовится какао.

Себастьян как раз прощался с журналисткой по ту сторону экрана. Он закрыл Скайп, повернулся к Баки и спросил:

— Что случилось?

— Мика плачет и говорит, что она никому не нравится, потому что ее не позвали на чертов рождественский бал, — с досадой сказал Барнс. — Я ей обещал какао, так что бросай все и пошли, я не мастер душещипательных бесед.

— Делай какао, — сказал Себастьян, — а я сейчас подойду.

Он постучался в дверь комнаты Мики и, дождавшись ответа, вошел.

— Что случилось у моей принцессы? — спросил он.

— Какая я принцесса, если меня никто не пригласил? — шмыгнула носом она.

Мика уже умылась, но глаза у нее все равно были припухшие и заплаканные.

— Пойдем, рара сделал какао, ты выпьешь и мы поговорим, хорошо?

Мика кивнула и поправила хвост.

По дороге на кухню она погладила Стива и вздохнула:

— Старенький… Тата, а у нас же была раньше другая собака? Да? С висячими ушами? Мне кажется, я его помню.

— Да, он и на фото есть. Кайл. Он умер, когда вам с Лексом было полгода.

— И Гриз скоро умрет? Он тоже старенький… И Стив… — Мика снова всхлипнула.

Себастьян подумал, что, похоже, у Мики скоро месячные. Обычно она не была склонна к печальным мыслям, да еще чтобы так все сразу. Гриз и Стив и правда были уже старыми, но в отличной для своего возраста форме.

Когда они пришли в кухню, Барнс как раз сыпал в молоко специи. Он действительно не знал, как успокоить Мику, кроме как сказав, что все мальчики в этом возрасте идиоты или самоуверенные болваны, а ни те, ни другие ей не нужны.

— Я на тебя тоже варю, — не оборачиваясь, сказал он Себастьяну. — Принцесса, чего побольше ванили или корицы?

— Корицы, — буркнула Мика. — И сахара поменьше.

Себастьян дождался, пока она сядет, и сел напротив.

— Мика, — сказал он. — Ты принцесса. Кто может пригласить на бал принцессу?

— Принц? — подумав, спросила Мика. — Или король. Император там.

— Именно. Много у вас на параллели принцев?

— Да ни одного! — рявкнула Мика. — Они все или ботаники, или тюфяки, или тюфяки-ботаники! Или наглое тупое хамло. — Подумав, она добавила: — Такой, правда, всего один, Юджин Хейли.

Барнс поставил перед ней чашку с какао и Мика отпила.

— То есть ты хочешь сказать, — начала она, — что я просто слишком хороша для них?

— Примерно так, — согласился Себастьян. — В вашем возрасте девочки развитее и умнее мальчиков, понимаешь, в чем беда?

— И что же мне делать? — насупилась Мика.

— Вариант первый, — предложил Себастьян. — Твое платье уже почти готово, так что на бал ты пойдешь в любом случае. Ты можешь ждать до упора, чтобы тебя кто-то пригласил. Вариант второй: ты сама приглашаешь парня, который тебе нравится.

— А если мне никто не нравится? — спросила Мика.

— Тогда третий вариант: ты приходишь на бал и танцуешь с любым, кто тебя пригласит. Не сомневайся, желающих будет масса.

— Еще ты можешь выбрать лучшего из тех, кто тебе не нравится, — предложил свой вариант Барнс, — или позвать самого стеснительного, но умного. Мика, ты же смелая девочка.