— А, твоя любимая, — протянул Барнс, и полез за нужной игрушкой, чуть не перевернув тумбочку, но нашел искомое.
Он устроился удобнее и поцеловал Себастьяна в ягодицу, погладил, а потом лизнул сжатые кольцо мышц. Он знал, как эта ласка нравилась Себастьяну, и с удовольствием ласкал, тихо постанывая от удовольствия уже от того, что его мужу хорошо.
Себастьян тихо поскуливал от этой ласки, выгибая спину и подставляясь. Он обожал ее, и за все годы вместе она так и не стала обыденной и привычной.
Облизав два пальца, Барнс толкнулся ими внутрь, уверенно находя простату, погладил нежно. Он задыхался от желания, от собственных чувств к мужу, от близости, всегда такой яркой, жаркой.
Налив смазки, Барнс принялся растягивать Себастьяна, целуя спину, поглаживая, потираясь членом о бедро.
Себастьян расслабился, насаживаясь на пальцы, с трепетом предвкушая, как Баки заменит их вибрирующей распирающей пробкой.
Вынув пальцы, решив, что достаточно, Барнс приставил ко входу игрушку, принимаясь вставлять ее, аккуратно ввинчивая. Поглаживал растягивающиеся мышцы, блестящие от смазки, и думал о том, как Себастьян будет трахать его с этой штукой внутри.
Ему самому это доставляло такое яркое, пронзительное удовольствие. Ощущать растянутость в заднице, чувствовать, как даже легкая вибрация игрушки посылает по телу волны мурашек и наслаждения, и при этом погружаться в горячую тесноту, плотно обхватывающую твой член, было чем-то невероятно захватывающим. И Барнс знал, что Себастьяну это нравится не меньше, чем ему самому.
Когда пробка тяжело устроилась внутри, Себастьян со стоном прикусил губу. Он выпрямился, мышцами удерживая пробку внутри. С его члена тяжело сорвалась прозрачная капля.
Рот Барнса наполнился слюной, там ему захотелось взять член в рот, он не глядя ткнул кнопку на пульте, включая вибрацию, и склонился к члену, облизывая головку.
Возбуждение захлестывало горячими волнами, накатывающими одна за одной, у Барнса мелко подрагивали пальцы, давно сбилось дыхание, а перед глазами танцевали цветные пятна.
— Ты… — медленно, севшим голосом произнес Себастьян, — хотел, чтобы я тебя трахнул. Как ты хочешь?
— Хочу, — сглотнул Барнс, — чтобы ты не спрашивал.
Себастьян толкнул его на кровать лицом вниз и легонько шлепнул по заднице.
— Разведи ноги, — приказал он, — и сунь синюю подушку под живот.
— Люблю, когда ты командуешь, — мурлыкнул Барнс, выполняя указания. Он в предвкушении раздвинул ноги, положив под себя подушку. — Давай, лапушка, будь настойчивее.
Себастьян шлепнул его по заднице основательнее, так, что остался розовый след. Потом нащупал сжатую дырку смазанными пальцами и принялся быстро, почти грубо растягивать.
— Ай, — притворно обиженно протянул Барнс, — нежнее, лапушка, нежнее.
Он приподнял задницу, насаживаясь на пальцы, постанывая, предвкушая, как пальцы заменит твердый член, как растянутся мышцы — приятно, правильно.
— Ты выдержишь, — строго сказал Себастьян и убрал пальцы.
Он поцеловал Баки в обе ягодицы по очереди и толкнулся членом, раздвигая горячие мышцы. Медленно, но неотвратимо вошел до конца, опираясь на руки, тесно прижался бедрами к ягодицам Баки и так же медленно подался назад.
Барнс застонал, чувствуя как Себастьян заполняет его. Он словно весь вспыхнул изнутри, жар разливался по телу, перемешиваясь с наслаждением, и топил в ощущениях.
— Обними меня, — прошептал Барнс, желая почувствовать Себастьяна всем собой, чтобы тот прижался к нему, вжал собой в кровать, не давая даже шевельнуться.
Себастьян улегся на него, обхватил, придавил всем весом, продолжая двигать бедрами. Он не хотел останавливаться — просто не смог бы.
Они двигались в унисон, практически полностью слившись друг с другом, Барнс громко, протяжно стонал, подаваясь на член, чувствуя его пульсацию внутри себя. Он словно растворялся в Себастьяне, в его ласках, в его движениях.
Хотелось кричать, выть от наслаждения, и Барнс закусил подушку. С Себастьяном всегда было так: на пределе. Слишком.
Себастьян чувствовал, как Баки сжимается вокруг его члена. Он трахал и трахал его, чувствуя вибрацию в заднице, давление на простату, и понимая, что сейчас просто взорвется.
— Сильнее, — взмолился Барнс, весь сжавшись, напрягаясь всем телом, чувствуя, как удовольствие стремится накрыть его с головой, что вот сейчас, еще немного, и мир для него кончится, взорвется разноцветными осколками, погребая под собой. — Ну же!
Себастьян ускорился. Он яростно, жестко таранил задницу Баки. Их тела соприкасались с влажными шлепками. Пробка вибрировала, и было невыносимо хорошо.
Себастьян закричал, кончая. Он кричал и кричал, захлебываясь воздухом, выплескиваясь. Наконец он упал на Баки и обмяк. Слабой дрожащей рукой выдернул пробку из задницы и отбросил в сторону, чувствуя, как она упала с глухим стуком.
Мир взорвался калейдоскопом разных оттенков наслаждения. Барнс тяжело застонал в подушку, чувствуя, как Себастьян вздрагивает от удовольствия, и сам медленно приходил в себя от накрывшего его оргазма, который просто размазал его ровным слоем, превратив тело в желе.
Он шевельнулся, чувствуя, как из него выскользнул опадающий член, придержал Себастьяна, скидывая его с себя на кровать и, перевернувшись, обнял и прижал к себе, впиваясь поцелуем в губы. После пережитого наслаждения хотелось быть еще ближе не выпускать из рук, целовать и нежить в объятиях.
— С тобой так невероятно хорошо, — прошептал Барнс, прикрывая глаза, наслаждаясь близостью, жаром тела рядом, ласковым прикосновением кожи к коже.
— Медовый месяц длиной в десятилетия, — отозвался Себастьян. — А знаешь, надо будет поехать еще и в Чехию.
========== 31 ==========
Парк Йосемити был поистине прекрасен. Было не самое раннее утро, Барнс с детьми сошли с тропы, чтобы посмотреть с одного из склонов на долину. Они вышли часа три, может больше назад, и здесь уже было, на что смотреть.
Еще не освещенная солнцем, она лежала величественная и прекрасная, покрытая зеленым ковром лесов и цветным — лугов. Река Мерсед, делившая ее пополам, весело несла свои воды в Сан-Хоакин, беря свое начало где-то в южной части парка.
Склон, на котором они стояли, был почти отвесный, но поросший растительностью, а кое-где и лесом. На противоположном склоне можно было разглядеть небольшой водопад, срывающийся с отвесной голой скалы.
Барнс не собирался вести детей все время по тропе, это было просто неинтересно, особенно после лесов Аляски, где вокруг была только дикая природа и ты наедине с ней.
— Здесь красиво, — сказал Лекс, фотографируя своей новой зеркалкой, подаренной на Рождество, а потом дублируя фото на телефон, чтобы отправить тате и в Инстаграм.
О парке Йосемити Барнс знал не много, только то, что смог прочитать в интернете, потому что здесь никогда раньше не был, и теперь наслаждался новизной вместе с детьми.
В этой части парка было еще довольно людно, если это применимо к раннему утру буднего дня, особенно если не сходить с тропы, еще чувствовалась рука человеческая, приложившая себя к этой местности, но стоило сойти с тропы, как обнажалась дикая, ничем не скованная природа.
Крики, который для него разносились на всю округу, Барнс услышал внезапно. Слов пока было не разобрать, но то кричала, то что-то пыталась громко говорить женщина. Ей, кажется, отвечал слабый голосок.
Горы искажают звук, преломляют его, отражая эхом во все стороны, а лес глушит, и не получается понять сразу направления и расстояния. Барнс замер, жестом останавливая детей, прислушался, теперь явно различая отчаянные стенания в женском голосе.
С минуту постояв, Барнс понял, что просто не сможет пройти мимо, потому что женщине нужна помощь. По крайней мере, это будет неправильно с чисто воспитательной точки зрения, да и так или иначе, если он сам не сможет помочь, то хотя бы вызовет помощь.
