Удивительно, как все-таки они соблюдают порядок, подумал он с едкой и грустной усмешкой. В такой-то толкучке. Тут ведь и старики, и инвалиды, и дети, но что-то не слышно, чтобы кого-нибудь просто-напросто раздавили. А ведь могли бы по теперешним-то временам. Что это, сочувствие друг другу в общей беде, солидарность? Или тупая, годами вбитая «организованность» стада? Война, осада. Осажденный неприятелем город. Стресс и молчание. Апатичное, мрачное недовольство, бесчувствие. Астенический синдром, анестезия достоинства… Мрачная, бесполая толпа.

«В СССР секса нет!» – вспомнилось почему-то давнее смешное заявление женщины по ТВ. А в теперешней России есть? Одно стремление ведь – к выживанию, одно сильное животное чувство – поесть. Впрочем, нет, почему же – вон они, вон мужские голодные взгляды, вон робкие глаза женщин. Но секс ли это на самом деле? «Секс», может быть. Но не любовь. «Секс» – на телеэкране, на картинках в переходах метро, на бумажных листиках книжек, журнальчиков и плакатов, во всех кинотеатрах, в открытых недавно «секс-шопах», где за немалые деньги продается искусственное, синтетическое. Любовь, радость ушли в рассуждения, в разговоры о том, чего в жизни нет, в лучшем случае – в имитацию. А у него теперь даже «секса» нет, подумал, опять усмехнувшись. Какое уж тут… У него теперь другое. Совершенно другое. Что за мысли лезут в голову? Глупость.

То холодел, то обливался горячим потом от мысли, что любая случайность может перечеркнуть исторический тайный замысел. Держись, капитан. О, Господи, твоя воля.

Осторожно шел, держался подальше от края платформы. Главное, избегать столкновений и зорко следить. Держись, «афганец», это тебе не в чужой и враждебной стране, это в своей. Господи, если прав я, да свершится воля Твоя. И пусть не минует чаша сия, но помоги сейчас. Только чтоб не бессмысленно, только чтоб до конца. И не зря.

Такого одиночества не ощущал даже в Афгане. Даже когда лежал в пекле и плавился от жары, высыхал, а рядом пластались два неподвижных тела, и над ними жужжали мухи, и сбегались уже муравьи, и сдавленные рыдания сотрясали, и слезы застилали глаза, и в правой руке сжимал мокрую и липкую от пота рукоятку «макарова», а левой машинально пытался отогнать мух от мертвого лица лучшего друга, но не мог даже поднять голову над камнями, потому что вокруг были «духи»… Даже тогда не ощущал такого космического одиночества. Ребята ведь были еще где-то рядом, их души растерянно реяли, потеряв пристанища, и он был с ними, он чувствовал, кажется, их невидимые касания, словно от крыльев бабочек, а в километре за перевалом свои, и где-то на далеких просторах России тоже свои, и была жива Лида, и Васька получал в школе пятерки, и собственная смерть уже не пугала тогда, порой даже казалась желанной, привычной, несмотря ни на что – не страшно оставить то, что есть, перебьются… Пахло полынью, жарой, потом. И смертью. А одиночества не было. Боль, бессмыслица, досада и ненависть были. Приторная, слезливая и сопливая любовь была. А одиночества не было.

Беспомощность угнетала.

А одиночества не было.

Теперь – один. Совершенно. Чистый, в белой рубашке. Вот для чего, оказывается, сорок лет жил на земле. Чтобы проехать в конце несколько станций метро со своей ношей. И выйти потом на поверхность, в солнечный осенний вечер. Пройти в здание, миновав охрану. И сидеть теперь в ожидании. В ожидании Президента.

В СССР секса не было. В России теперешней настоящего секса нет тоже. Одна только боль.

Презентация! Презентация! Добро пожаловать, леди и джентльмены, дамы и господа, чувствуйте себя комфортно, располагайтесь, радуйтесь – видите, какие шикарные леди энд флауэрс в фойе, какие уютные кресла, видите? – устроители постарались! Как это секса нет, как это?

Конечно, и «афганец» заметил великолепие убранства, как такое не заметить, но не радостью отозвалось – горечью, и тотчас мелькнуло: и эту красоту, и эти райские кущи придется разрушить, хотя… Хотя здесь вряд ли будут разрушения, разве что испуганная толпа, ринувшись из зала, сметет и кресла, и столики, и цветы… Цветы, конечно, не виноваты. И девушки. Но все равно это липа, все – продано, все показуха. А в первую очередь гибнет всегда красота. Не рождение это и не свадьба. Похороны. На похоронах всегда больше цветов. Едят, правда, меньше, но все равно ведь едят.

И все-таки, все-таки посмотрите: не правда ли, лукавые устроители постарались, а? Оно ведь и понятно: закон сохранения целого существует всегда, и если где-то чего-то катастрофически не хватает, то ведь это совсем не значит, что того же «чего-то» нет уже и вовсе нигде. Ну правда хорошо, посмотрите, ну правда? И секса полно – гляньте, какие девушки! И даже так сказать можно: раз в одном месте нет, – значит в другом – в избытке! На всех все равно не хватит, а здесь – пожалуйста!

Ах, ну воистину же внутренность Киноцентра втянула в себя много, очень много всего, ну прямо этакий получился сгусток. Гляньте, гляньте, ну так ведь и хочется кричать, ну просто сам рот раскрывается, и голосовые связки сами действуют, просто неудержимо:

– Да здравствует наш дорогой, горячо любимый Президент, давший нам свободу! И все наше совершенно, ну просто абсолютно, с ног до головы сексуально-демократическое правительство! Да здравствует новая совместная газета! Да здравствует демократия! Слава! Слава!

А как воскликнешь все это, облегчишься душой, так и настраиваешься… Ах… Ах… Плииз сначала смотреть и нюхать, а потом уж – скоро! скоро! – и пить, и кушать, и осязать, пожалуйста! Иитьте на здоровье! Лет аз скоро вас пригласить!

Есть в России демократической секс, есть – смотрите, обоняйте, кушайте от души, дамы и господа, торгуйте, хватайте, радуйтесь, а еще… Ну-ка, ну-ка, позу измените чуть-чуть, а то правительству неудобно. Вот так, а то ему надоела ваша прежняя поза. Вот так. Потом снова изме́ните, когда скажут. Вот так. Сенкс.

Ведь и то правда: что самое ценное в изменчивой, беспорядочной человеческой жизни? Последовательность, порядочность, верность принципам. Послушание. Гармония отношений, движений и поз, ага? А значит получается что ж: будь верным принципам демократии в лице ее наидостойнейших представителей – и будешь последовательно и порядочно вознагражден. Кайфом. Не зря старался директор и главный распорядитель, художественный, так сказать, руководитель презентации этой, а также весь коллектив будущей газеты и соседнего с Киноцентром итальянского ресторана, не зря! Ибо трудно переоценить воспитательную роль такого шикарного, воистину высококультурного и, можно с полным правом сказать – сексуального! – действа, тем более, если оно происходит в стране, влачащей убогое, прямо-таки нищенское, бесполое существование: контраст всегда особенно впечатляет, а в данном конкретном случае он и должен вселить уверенность в завтрашнем дне тех, кто сюда приглашен и кто с полным правом может причислить себя к истинным демократам. Молодцы, одним словом. Гуд мен. Балдеж правительству – балдеж вам. Спасибо. Есть секс в демократической нашей России, есть. Очень даже. И – впечатляет. Гуд мен.

…Это была его собственная инициатива, его личный Смертельный Замысел. Боялся ли он смерти? Когда-то очень боялся, как всякий нормальный человек. До тех пор, пока не начал задумываться, что же такое жизнь. Смерть – потеря жизни, вопрос в том, что теряешь, теряя жизнь. Вообще-то жизнь раньше казалась ему прекрасным даром Природы. Несчастья, болезни, всякие неприятности портили наслаждение жизнью, но не перечеркивали его. Но так было до тех пор, пока он по-настоящему не задумывался. И до Афгана возникали тревожные мысли, но Афган прояснил.

На эту тему он мог бы, наверное, написать целую книгу, если бы ему была дана такая способность. Суровую, горькую книгу о том, как восторженный юноша становится желчным, ненавидящим мудрецом. Ненавидящим потому, что бессильный. Он не видел выхода из того положения, в каком оказался. Смерть – не выход, смерть – поражение, а нужен выход победный. Война была не просто несправедливой, она была противоестественной, запредельной. Он должен был убивать людей, которых не знал, которых должен был считать неправыми и которые справедливо пытались за это убить его. И он должен был делать это потому, что ему приказывали. А приказывали обычные люди, такие же, как он. Которым, однако, он почему-то должен был подчиняться. Это и есть бессилие и бессмысленность. Полное отсутствие жизни и – секса, если уж говорить о нем, ибо секс на самом деле – это не баловство вовсе, это взаимоотношение полов, это радость. Секс – это показатель нормальной жизни. Потому что именно в гармоническом отношении полов рождается новая жизнь, в половой любви ведь рождены все. Убивающие секс убивают жизнь. Извращающие – извращают ее.